Мокульский C.C. (под ред.) Хрестоматия по истории западноевропейского театра. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

Господин Журден. О да! Я умею читать и писать.

Учитель философии. С чего же угодно будет вам начать?

Хотите, я буду учить вас логике?

Господин Журден. А это что за штука—логика?

Учитель философии. Она учит нас трем процессам мышления.

Господин Журден. Какие же эти три процесса мышления?

Учитель философии. Первый, второй и третий. Первый со-

стоит в том, чтобы познавать предметы на основании общих понятий; второй-^

в составлении суждений по категориям; и, наконец, третий—в составлении

правильного умозаключения посредством фигур: Barbara, Celarent, Darii,

Ferio, Baralipton

Господин Журден. Вот-то мудреные слова! Нет, эта логика

мне не нравится. Давайте что-нибудь поинтереснее.

Учитель философии. Хотите нравственную философию?

Господин Журден. Нравственную философию?

Учитель философии. Да.

Господин Журден.О чем же говорит эта нравственная филосо»

фия?

Учитель философии. В ней трактуется о счастии, об укроще-

нии страстей, об...

Господин Журден. Нет, оставим это. Я желчен как тысяча

чертей, и никакая нравственная философия не в состоянии меня удержать,

Я хочу злиться досыта, когда придет охота.

Учитель философии. Так чему же вы, наконец, хотите у меня

учиться?

Господин Журден. Учите меня правописанию.

Учитель философии. С большим удовольствием.

Господин Журден. Потом научите меня, чтобы узнавать по

календарю, когда бывает луна и когда ее не бывает.

Учитель философии. Чтобы выполнить ваше требование,

смотря на предмет с философской точки зрения, надобно начать по порядку.

Сначала нужно узнать свойства букв и различные способы их произноше-

ния. И тут я должен вам сообщить, что буквы делятся на гласные, которые

названы так потому, что означают звуки голоса, и на согласные, называе-

мые так потому, что произносятся с помощью гласных. Они служат для обо-

значения различных изменений голоса. Гласные буквы суть следующие:

А, Е, И, О, У.

Господин Журден. Это я все понимаю.

Учитель философии. Чтобы произнести А, нужно широко

раскрыть рот: А.

Господин Журден. А, А. Так.

Учитель философии. Звук Е произносится посредством сбли-

жения обеих челюстей, верхней и нижней. А, Е.

Господин Журден. А, Е, А, Е. Да, да, действительно! Славная

штука!

Учитель философии. Звук И произносится посредством еще

большего сближения челюстей, а углы рта при этом раздвигаются к ушам

вот так: А, Е, И.

Господин Журден. А, Е, И, И, И, И. Совершенно справед-

ливо! Да здравствует наука!

Учитель философии. Чтобы произнести О, нужно раздви-

нуть обе челюсти и сдвинуть немного углы губ: О.

Господин Журден. О, О. Нет ничего вернее! А, Е, И, О, И,

О. Удивительно! И, О, И, О.

Учитель философии. Отверстие рта принимает именно фор-

му кружка, изображающего букву О.

47* 739

Господин Ж У р Д е н. О, О, О. В самом деле! О. Ах, какая слав-

ная вещь чему-нибудь выучиться!

Учитель философии. Для произнесения звука У мы почти

сжимаем зубы, вытягивая губы вперед и при этом сближая их, но не совсем

плотно: У.

Господин Ж у р Д е н. У, У. Именно так: У.

Учитель философии. И заметьте, вы вытягиваете губы, как

будто корчите гримасу; так что если вам вздумается над кем-нибудь посме-

яться, состроить рожу, вам стоит только сказать: У.

Господин 'Журден. У, У! Правда, правда! Как жаль, что всему

этому я не учился раньше!

Учитель философии. Завтра мы рассмотрим остальные буквы,

Согласные.

Господин Журден. А они такие же интересные, как и эти?

Учитель философии. О да!

Господин Журден. Пожалуйста! А теперь мне нужно сообщить

вам кое-что по секрету. Видите ли, я влюблен в одну знатную даму, и мне

бы хотелось, чтобы вы помогли мне написать ей записочку, которую я хочу

уронить к ее ногам.

Учитель философии. Очень хорошо.

Господин Журден. Ведь это будет очень любезно.

Учитель философии. Еще бы! Вы хотите написать стихами?

Господин Журден. Нет, нет, к чему стихи?

Учитель философии. Вы предпочитаете прозу?

Господин Журден. Нет, я не хочу ни стихов, ни прозы.

Учитель философии. Но ведь что-нибудь необходимо—или

то, или другое.

Господин Журден. Это почему же?

Учитель философии. Потому, сударь, что мы можем выражать

наши мысли только двумя способами: или прозой, или стихами.

Господин Журден. Только прозой или стихами?

Учитель философии. Не иначе. Все то, что не проза,—стихи,

и все то, что не стихи,—проза.

Господин Журден. А как же мы говорим?

Учитель философии. Прозой.

Господин Журден. Как! Когда я говорю: «Николь, принеси

мне туфли и ночной колпак»,—так это проза?

Учитель философии. Да, сударь.

Господин Журден. Честное слово! Уж больше сорока лет го-

ворю прозой, сам того не зная

. Очень вам благодарен, что сказали. Так вот

что я хотел бы ей написать: «Прекрасная маркиза! Ваши прекрасные глаза

заставляют меня умирать от любви». Только мне хочется, чтобы, знаете, это

вышло как-нибудь этак полюбезнее, поделикатнее.

Учитель философии. Напишите, что огонь ее глаз превратил

ваше сердце в пепел; что из-за нее вы день и ночь претерпеваете жесточайшее...

Господин Журден. Нет, нет, нет, ничего этого не нужно.

Я хочу написать, как сказал, только: «Прекрасная маркиза! Ваши прекрасные

глаза заставляют меня умирать от любви».

Учитель философии. Надо бы изложить это пространнее.

Господин Журден. Нет же, говорю вам! Я хочу, чтобы в письме

были именно эти самые слова! Только нужно написать их так, как теперь

принято писать, в модном порядке. Вы только скажите мне разные манеры

для их размещения.

Учитель философии. Можно, во-первых, так, как вы сказали:

«Прекрасная маркиза! Ваши прекрасные глаза заставляют меня умирать

от любви». Или: «От любви умирать заставляют, прекрасная маркиза, ваши

740

прекрасные глаза». Или так: «Ваши прекрасные глаза от любви меня за-

ставляют, прекрасная маркиза, умирать!» А то можно и этак: «Умирать ваши

прекрасные глаза, прекрасная маркиза, от любви меня заставляют^. Или же,

наконец, так: «Меня заставляют ваши прекрасные глаза умирать, прекрас-

ная маркиза, от любви».

Господин Журден. Но изо всех этих манер как же лучше?

Учитель философии. Лучше всего так, как вы сказали сами:

«Прекрасная маркиза! Ваши прекрасные глаза заставляют меня умирать от

любви».

Господин Журден. Каково! Никогда этому не учился, а вышло

отлично сразу! Очень, очень вам благодарен и прошу притти завтра пораньше.

Учитель философии. Не премину.

J. В. Molière, Le Bourgeois

gentilhomme (1670). Перепечатано

из книги: Ж.-Б. Мольер,

Собр. соч., т. III, Гослитиздат..

1939, стр. 677—687, 701—710. Пере-

вод В. П. Острогорскога..

ПЛУТНИ СКАПЕНА

(1671)

Отрывок из комедии

Явление седьмое

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Жеронт, Скапен

С капе н (делая вид, что не замечает Жеронта). О небо! О нежданное

горе! О несчастный отец! Бедный Жеронт, что ты станешь делать?

Жеронт (в сторону). Что он там про меня говорит, да еще с таким огор-

ченным лицом?

Скапен (как раньше). Нет ли здесь кого-нибудь, кто бы мог мне ска-

зать, где сеньор Жеронт?

Ж е р о if т. Что случилось, Скапен?

Скапен (бегая по сцене и не желая видеть и слушать Жеронта). Где

бы его найти, чтобы сообщить об этом несчастье?

Жеронт (бегая за Скапеном). Да что такое?

Скапен (как раньше). Напрасно я бегаю всюду, чтобы его найти.

Жеронт. Вот я.

Скапен (как раньше). Прямо не угадаешь, куда он мог спрятаться!

Жеронт (останавливая Скапена). Стой! Ты ослеп, что ли, что не видишь

меня?

Скапен. Ах, сударь, нет никакой возможности вас найти!

Жеронт. Да я уже целый час стою около тебя. Что случилось?

Скапен. Сударь...

Жеронт. Что?

Скапен. Сударь, ваш сын...

Жеронт. Ну что же? Что мой сын?

Скапен. С ним произошло ужасное несчастье.

Жеронт. Какое несчастье?

Скапен. Я только что встретил его крайне огорченным тем, что вы на-

говорили ему, совсем некстати впутав в это дело меня. Желая рассеять его

печаль, я повел его прогуляться в гавань. Там, между прочим, привлекла

наше внимание прекрасно оснащенная турецкая галера. Молодой турок при-

ятной наружности пригласил нас осмотреть ее и даже сам помог нам взо-

741

браться. Мы взошли на галеру, и турок принял нас самым люоезным образом,

предложив нам угощение. Мы полакомились превосходнейшими фруктами

и отведали лучшего в мире вина.

Ж е р о н т. Да что же в этом прискорбного?

С к апен. Постойте, сударь, сейчас будет главное. Пока мы угощались,

он велел вывести галеру в море, и когда она уже вышла из порта, приказал

посадить меня в ялик и сказать вам, что если вы сейчас же не пришлете ему

со мной пятьсот экю, он увезет вашего сына в Алжир.

Ж е р о н т. Как, черт побери! Пятьсот экю?

С к а пен. Да, сударь, и, кроме того, он дал мне на это только два ча-

са времени.

Ж е р о н т. Ах он висельник, этот турок! Так меня зарезать!

С к а п е н. Вам, сударь, надо скорей принять меры, чтобы спасти от

оков нежно любимого сына.

Ж е р о н т. За каким чертом пошел он на эту галеру?

С к а п е н. Он не думал, что так случится.

Ж е р о нт. Беги, Скапен, беги скорее и скажи этому турку, что я при-

влеку его к суду.

Скапен. К суду в открытом море! Вы смеетесь, что ли?

Ж е р о н т. За каким чертом пошел он на эту галеру?

Скапен. Иногда злой рок управляет людьми.

Ж е р опт. Ты должен, Скапен, ты должен сейчас доказать, что ты вер-

ный слуга.

Скапен. Каким образом, сударь?

Же ро н т. Ты должен сказать этому турку, чтобы он возвратил мне

сына и что ты останешься там вместо него, пока я не соберу требуемую

сумму.

Скапен. Ах, сударь, подумайте о том, что вы говорите!Неужели вы

полагаете, что этот турок так глуп, чтобы вместо вашего сына взять такого

ничтожного человека, как я?

Ж е р он т. За каким чертом пошел он на эту галеру?

С к а пен. Он не предвидел такой беды. Не забудьте, сударь, что турок

дал мне только два часа времени.

Ж е р о н т. Ты говоришь, он требует...

Скапен. Пятьсот экю.

Же ро н т. Пятьсот экю! Есть ли у него хоть капелька совести?

Скапен. Ишь, чего захотели! Совести у турка!

Ж е р о н т. Да знает ли он хорошенько, что такое пятьсот экю?

Скапен. Да, сударь, он знает, что это полторы тысячи ливров.

Ж е р о н т. И что же этот злодей думает, что полторы тысячи ливров

просто так валяются на дороге?

С к апен. На этих людей никакие доводы не действуют.

Ж е р о н т. За каким чертом пошел он на эту галеру?!

Скапен. Да, уж действительно... Однако нельзя все предвидеть

Прошу вас, сударь, поторопитесь.

Ж е р о н т. На, вот ключ от моего шкафа.

Скапен. Так.

Ж е р о н т. Ты его отопрешь.

Скапен. Понимаю.

Ж е Р о н т. Там ты найдешь с левой стороны большой ключ от моего

чердака.

Скапен. Да.

Ж е р о н т. Ты возьмешь там все платья из большой корзины и продашь

нх тряпичнику, чтобы выкупить моего сына.

Скапен (возвращая ему ключ). Вы бредите, сударь! Я не выручу за

все это и ста франков; а кроме того, вы же знаете, как мало у меня времени.

Же р, он т. За каким чертом пошел он на эту галеру?

742

Скапен. Ох, все это пустые слова! Оставьте вы эту галеру и помните,

что время не терпит и вы рискуете потерять сына. Увы, бедный мой господин!

Может быть, я тебя никогда больше не увижу и в ту самую минуту, когда

я говорю эти слова, тебя уже увозят в Алжир как невольника. Но бог сви-

детель, что я сделал все, что было в моих силах, и если тебя не выкупили,

то виною этому только бессердечие твоего отца.

Ж е р о н т. Погоди, Скапен, я пойду и раздобуду эту сумму.

Скапен. Торопитесь же, сударь; я дрожу при мысли, как бы срок не

истек.

Ж е р о н т. Ты как будто сказал—четыреста экю?

Скапен. Нет, пятьсот.

Ж е р о н т. Пятьсот экю!.

Скапен. Да.

Ж е р о н т. За каким чертом пошел он на эту галеру?

Скапен. Согласен с вами; однако торопитесь.

Ж е р о н т. Не нашлось другого места для прогулки!

Скапен. Вы совершенно правы; однако не мешкайте.

Ж е р о н т. О проклятая галера!

Скапен (в сторону). Засела же у него в голове эта галера!

Ж е р о н т. Знаешь, Скапен, я совсем забыл, что только что получил

такую сумму золотом. Но я никакие думал, что мне придется с ней расстать-

ся... Вот! (Протягивает Скапену кошелек, но крепко зажимает его в кулаке

и отводит руку, которую Скапен тщетно пытается поймать.) Возьми эти

деньги и выкупи моего сына.

Скапен (ловит его руку). Хорошо, сударь.

Ж е р онт (та же игра). Но скажи этому турку, что он разбойник.

Скапен (так же). Скажу.

Ж е р о н т (так же). Негодяй...

Скапен (так же). Да.

Ж е р о н т (так же). Бессовестный человек, грабитель...

Скапен (так же). Обязательно.

Ж е р о н т (так же). Что он отнимает у меня пятьсот экю незаконней-

шим образом...

Скапен (так же). Да.

Ж е р о н т (так же). Что я не прощу ему этого ни в здешней, ни в буду-

щей жизни...

Скапен (так же). Очень хорошо.

Ж е ронт (так же). И если когда-нибудь я его поймаю, то уже сумею

ему отомстить.

Скапен (так же). Да.

Ж е р о н т (кладет кошелек обратно в карман и хочет уйти). Ступай,

ступай скорей и приведи моего сына.

Скапен (бежит за Жеронтом). Эй, сударь!

Ж е р о н т (оборачивается). Что такое?

Скапен. А где же деньги?

Ж е р о н т. Разве я их тебе не отдал?

Скапен. Конечно, нет; вы их положили обратно в карман.

Ж е р о н т. Ах, у меня от горя ум помутился!

Скапен. Я это вижу.

Ж е р о н т. За каким чертом пошел он на эту галеру? О проклятая га-

лера! Мерзавец турок! Чтоб его черти побрали!

J. В. Molière, Les Fourberies

de Scapin (1671). Перепечатано из

книги: Ж-.Б. Мольер, Собр.

соч., т. IV, Гослитиздат, 1939,

стр. 155—164. Перевод под ред.

А. А. Смирнова.

743

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ МОЛЬЕРА

(из комедии «Критика на Школу жен»

, 1663)

Маркиз. Стоило послушать эти взрывы смеха в партере

; доста-

точное доказательство, что пьеса никуда не годится.

Д о р а н т. Так, значит, ты, маркиз, из числа тех гордых вельмож, которые

не допускают у партера здравого смысла и не позволяют себе смеяться вместе

с ним, хотя бы и было над чем? Я видел раз в театре одного из наших дру-

зей; он был решительно смешон. Он прослушал всю комедию с самым серьез-

ным и даже мрачным видом и только морщился в тех местах, которые забав-

ляли всех. Когда раздавались взрывы смеха, он пожимал плечами, смотря

на партер с сожалением, а иногда и с досадой, и приговаривал: «Смейся,

партер, смейся!» Дурное настроение нашего друга—это была вторая комедия.

И он прекрасно разыграл ее перед зрительным залом; все в один голос при-

знали, что лучше сыграть ее невозможно. Пойми, пожалуйста, маркиз, пой-

мите и вы все, что в театре не отведено особого места для здравого смысла;

что разница между полулуидором и монетой в пятнадцать су

не имеет ника-

кого отношения к хорошему вкусу; что стоя и сидя можно одинаково выска-

зать неверное суждение; что, наконец, вообще говоря, я бы не пренебрег

одобрением партера, ибо в его среде многие умеют разобрать пьесу сообраз-

но с правилами, а другие будут судить своим умом и по своим впечатлениям,

без слепого предубеждения, без принужденной снисходительности, без

смешного жеманства.

Маркиз. Итак, шевалье, ты—защитник партера? Ну что ж, я очень

рад и не замедлю довести до его сведения, что ты его друг. Хе-хе-хе, хе-

хе-хе!

Д о р а н т. Смейся сколько хочешь. Я сторонник здраво'го смысла

и не выношу причуд наших маркизов Маскарилей

. Меня бесят эти люди,

которые, унижая свое достоинство, делаются посмешищем; люди, ко-

торые смело судят о том, чего не знают; которые, заметив дурное место в ко-

медии, подымают крик, но глазом не моргнут, слушая хорошие места; ко-

торые, видя картину или слушая концерт, и хвалят и хулят наперекор

рассудку; которые, нахватавшись, где только можно, выражений из области

искусства, коверкают их и применяют некстати. Ах, господа, господа!

Помолчали бы вы, если бог вам не дал понимания предмета; не заставляйте

смеяться над собой; помните, что, не говоря ни слова, вы еще можете

прослыть неглупыми людьми. [...]

Маркиз. А что вы скажете о маркизе Араминте, которая заявляет

повсюду, что комедия ужасна и полна непристойностей, с которыми невоз-

можно мириться?

Д о р а н т. Скажу, что это на нее похоже; есть особы, которые вызывают

смех своей излишней чопорностью. Она хоть и умна, но подражает дурному

примеру тех женщин, которые на склоне лет желают заменить хоть чем-

нибудь то, что теряют, и воображают, что ужимки щепетильной стыдливости

заменяют им молодость и красоту. Но эта особа идет дальше всех,изощряясь

в открытии сальностей там, где никто их не видит. Говорят, что она разбор-

чива до того, что готова коверкать язык, и что нет почти ни одного слова,

у которого эта суровая дама не предлагала бы отрубить голову или хвост,

находя в них неприличные слоги.

Д о рант. Так вы полагаете, господин Лисидас, что умны и прекрасны

только серьезные произведения и что комические пьесы—безделки, не стоя-

щие внимания?

744

У р ания

. Я по крайней мере другого мнения. Трагедия прекрасна,,

конечно, когда она хорошо написана; но есть и в комедии своя прелесть, и,,

по-моему, создать ее не легче, чем трагедию.

Д о р а н т. Разумеется, и, может быть, вы не погрешите, сказав вместо

«не легче» —«еще труднее». Мне кажется, что гораздо легче парить в области

высоких чувств, сражаться в стихах с фортуной, обвинять судьбу и оскорб-

лять богов, чем вникать как следует в смешные стороны человека и давать

на сцене приятное изображение общих недостатков. Изображая героев, вы

делаете что хотите. Это произвольные портреты, в которых никто не ищет

сходства; вам нужно только следить за полетом вашего воображения, кото-

рое нередко забывает об истине, предпочитая чудесное. Но, изображая лю-

дей, вы пишете с натуры. Портреты их должны быть схожи, и вы ничего

не достигли, если в них не узнают людей вашего века. Словом, в серьезных

пьесах, чтобы избежать порицания, достаточно мыслить разумно и писать

хорошо, но в комедии этого не довольно: в них нужно шутить, а это не легкое

предприятие—заставить смеяться порядочных Людей.

Л и с и д а с. Прежде всего все, кто знаком с Аристотелем и Горацием,

должны сказать, что комедия эта погрешает против всех правил искусства.

Урания. Признаюсь вам, что с этими господами я не имею ничего

общего и не знаю правил искусства.

Д о р а н т. Забавны вы с вашими правилами, которыми вы ставите в

тупик профанов и то и дело ошеломляете нас! Послушать вас, выходит, что

в этих правилах искусства кроются величайшие тайны; на самом же деле

это лишь несколько непринужденных наблюдений здравомыслящих людей

о том, как не испортить себе удовольствия от этого рода пьес; и тот же здра-

вый смысл, сделавший эти наблюдения во время оно, легко их делает и те-

перь без помощи Горация и Аристотеля. И разве не величайшее из правил—

нравиться?

Разве не на верном пути театральная пьеса, достигшая этой цели

Неужели вся публика ошибается в этих вопросах и никто не отдает себе от-

чета в удовольствии, которое получает?

Урания. Я заметила одну странность у этих господ: те, кто больше

других говорит о правилах и лучше других их знает, сочиняют комедии,

которых не одобряет никто.

Д о р а н т. Это лишь доказывает, сударыня, как мало стоят внимания

их запутанные споры. Ибо если пьесы, которые соответствуют правилам,

не нравятся, а пьесы, которые нравятся, не соответствуют правилам, то из

этого необходимо следует, что правила составлены дурно. Итак, пренебрежем

придирчивыми правилами, которым думают подчинить вкус общества, и

будем ценить в комедии лишь действие ее на нас. Доверимся тому, что заде-

вает нас за живое, и не будем нарушать удовольствия нашими умствованиями.

J. В.. Molière, La Critique

de l'École des Femmes (1663). Пере-

печатано из книги: Ж.-Б. Моль-

е р, Собр. соч., т. II, «Academia»,

1937, стр. 142—158. Перевод:

В. В. Гиппиуса.

РАБОТА МОЛЬЕРА С АКТЕРАМИ

(из комедии «Версальский экспромт»

, 1663)

Мольер. Давайте думать о нас самих и не будем больше болтать,,

умоляю вас. (Лагранжу.) Вас я прошу постараться как можно лучше сы-

грать в сцене со мной роль маркиза.

745.

Госпожа Мольер. Опять маркиза!

Мольер. Да, опять маркиза! Какую же еще роль можно найти, чтоб

она была так приятна на сцене? В наше время маркиз—самое комическое

лицо в пьесе и как во всех старых комедиях можно всегда найти веселого

слугу, который заставляет зрителя хохотать, так в нынешних пьесах для

всеобщего развлечения нужен маркиз.

Госпожа Бежар. Это верно, без них не обойтись.

Мольер. Ну, а вы, сударыня...

Госпожа Дюпарк. Ах, боже мой, что я? Я сыграю прескверно.

Не знаю, зачем вы мне дали эту роль ломаки.

Мольер. Помилуйте, сударыня! Ведь вы то же самое говорили, когда

вам дали роль в «Критике на Школу жен»

, а справились вы с ней превос-

ходно, и все единогласно решили, что невозможно сыграть ее лучше. Поверьте

мне, так будет и сейчас, и сыграете вы лучше, чем думаете.

ГоспожаДюпарк. Как это может быть? Я ломаюсь меньше, чем

кто бы то ни было.

Мольер. Это верно. И вы только доказываете этим, что вы превосход-

ная актриса, потому что вы хорошо изображаете лицо, совершенно противо-

положное вашему складу. Постарайтесь понять как следует характер ваших

ролей и представить себе, что вы и есть те самые лица, которых вы изобра-

жаете

. (Дюкруази.) Вы играете поэта. Вы должны слиться с этим образом,

подчеркнуть эти черты педантизма, которые так еще живы в светских бесе-

дах, этот поучительный тон, эту точность произношения с ударением на всех

гласных, не пропуская ни одной буквы и соблюдая самые строгие правила

орфографии. (Брекуру.) Вы играете придворного, честного человека, как де-

лали это в «Критике на Школу жен»: это значит, что вы должны держать

себя очень спокойно, говорить естественным голосом и как можно меньше

жестикулировать. (Лагранжу.) Ну, вам мне нечего сказать. (Госпоже Бе-

жар.) Вам? Вы изображаете женщину, которая думает, что если за ней нет

любовных грешков, то все остальное ей позволено; женщину, которая, гордо

прикрываясь своей недоступностью, смотрит на каждого человека сверху

вниз и считает, что все лучшие качества окружающих—ничто перед ее жалкой

честью, до которой никому и дела нет. Все время имейте этот образ перед

глазами, чтобы вернее передать присущие ему ужимки. (Госпоже de Бри.)

Вы играете одну из тех женщин, которые мнят себя самыми добродетельными

существами в мире только потому, что они умеют прятать концы в воду,

женщину, которая считает, что грех лишь там, где есть огласка, которая ста-

рается потихоньку устраивать свои делишки под видом чистой привязан-

ности, называя друзьями тех, кого обычно называют любовниками. По-

старайтесь хорошенько вникнуть в этот характер. (Госпоже Мольер.) У вас

роль та же, что и в «Критике»

, и мне нечего вам сказать, как и госпоже

Дюпарк. (Госпоже Дюкруази.) Что касается вас, вам надо изобразить

особу, которая сладким голосом говорит всем приятные вещи, но каждого

старается мимоходом уколоть и ужасно злится, когда при ней хорошо отзы-

ваются о ближних. Я уверен, что вы неплохо справитесь с этой ролью.

(Госпоже Эрве.) И, наконец, вы, вы—служанка прециозной дамы, которая

то и дело вмешивается в разговор и перенимает как умеет все выражения

своей госпожи. Я разъясняю вам характер каждой роли, чтобы они покрепче

запечатлелись в вашем уме. Теперь начнем репетировать и посмотрим, как

пойдет дело. [...]

Прежде всего вообразите, что действие происходит в приемной короля;

это—место, где каждый день встречаются довольно забавные вещи. Туда

•очень удобно заставить притти всех, кого хочешь, и можно даже найти повод

для появления женщин, которых я вывожу в пьесе. Комедия начинается

встречей двух маркизов. (Лагранжу.) Помните хорошенько, что вы должны

войти, как я уже говорил, с видом так называемого светского щеголя, рас-

чесывая свой парик и мурлыча сквозь зубы песенку: «Ля-ля-ля, ля-ля-ля».

746

А вы, прочие, посторонитесь: двум маркизам нужно побольше места: это

такие особы, которым не развернуться в маленьком пространстве. (Ла-

гранжу.) Ну, начинайте.

Л а г р а н ж. «Здравствуй, маркиз».

Мольер. Ах боже мой, это совсем не тон маркиза. Надо говорить

более зычно; и большинство этих господ усвоили особую манеру разговари-

вать, чтобы отличаться от простых смертных: «Здравствуй, маркиз». Нач-

ните снова.

Л а г р а н ж. «Здравствуй, маркиз».

Мольер. «А, маркиз, я к твоим услугам». [...]

«Вот, кто нас рассудит. Шевалье!»

Б р е к у р. «Что вам угодно?»

Мольер. Ну, вот! И этот говорит тоном маркиза. Разве я не сказал

вам, что вы играете роль, в которой надо говорить просто?

Б р е к у р Верно.

Мольер. Начинайте снова: «Шевалье!»

Л а г р а н ж. «Будь судьей в нашем споре».

Б р е к у р. «В каком именно?»

Мольер. «Мы спорим, кого из нас имел в виду Мольер в своей «Кри-

тике»: он бьется об заклад, что меня, а я бьюсь об заклад, что его».

Б р е к у р. «Ну, а я, как судья, скажу вам: ни того, ни другого. Надо

быть помешанным, чтобы искать в комедии своих двойников. Я слышал

недавно, как Мольер жаловался, говоря с людьми, обвинявшими его в том

же, в чем его обвиняете и вы. Он говорил, что больше всего его огорчает,

когда в его пьесах ищут чьих-нибудь портретов; что он—художник, рисую-

щий нравы и не желающий касаться личностей; что все изображаемые им

лица созданы из воздуха, что это видения, которые он по своей прихоти об-

лекает плотью для забавы зрителей; что он был бы очень разгневан на само-

го себя, если бы очернил кого бы то ни было, и единственное, что может

внушить ему отвращение к работе над комедиями,—это вечные поиски сход-

ства, на которые злостно стараются навести людей его враги, чтобы испортить

его отношения с теми, о ком он вовсе и не думал. И я нахожу, что он прав.

Почему, скажите, надо непременно приписывать кому-то все эти жесты и вы-

ражения и ссорить его с людьми, заявляя во всеуслышание: «Он играет

такого-то», когда все это может быть подмечено у сотни разных лиц? Если

задача комедии—изображать человеческие недостатки вообще и главным

образом недостатки наших современников, то Мольеру невозможно создать

характер, который не напоминал бы кого-нибудь из окружающих; и если обви-

нять его в том, что он имеет в виду всех, в ком можно найти рисуемые им

недостатки, то надо вообще запретить ему писать комедии».

Мольер. «Черт побери, Шевалье, ты хочешь оправдать Мольера и вы-

городить вот этого нашего приятеля».

Л а г р а н ж. «Нисколько. Это тебя не выгораживает; но мы найдем дру-

гого судью».

Мольер. «Ну, допустим. Но скажи мне, Шевалье, не кажется ли тебе,

что твой Мольер выдохся и что ему не найти больше материала для...»

Б р еку р. «Не найти материала?Эх, бедный мой маркиз, мы всегда бу-

дем доставлять ему достаточно материала; мы и не стараемся поумнеть, что

бы он ни говорил и что бы он ни делал».

Мольер. Постойте! Это место надо подчеркнуть как можно сильнее.

Послушайте, как я его прочту: «и что ему не найти больше материала для...»—

«Не найти материала? Эх, бедный мой маркиз, мы всегда будем доставлять

ему достаточно материала; мы и не стараемся поумнеть, что бы он ни говорил

и что бы он ни делал. Ты думаешь, что он исчерпал в своих комедиях все, что

есть смешного в людях? И разве, даже не выходя из придворного круга, не

найдет он еще десятка два характеров, которых совсем не касался? Разве не

найдется тут таких, которые притворяются лучшими друзьями в мире, а от-

747

вернувшись друг от друга, горят желанием разорвать один другого в клочки.-*

Разве нет здесь этих непомерных обожателей, этих глупых льстецов, которые

даже не приправляют свои хвалы никакой солью, вследствие чего их лесть

становится приторной и вызывает тошноту у тех, к кому она обращена? Разве

нет здесь этих подлых прихвостней успеха, этих вероломных поклонников

фортуны, которые кадят вам в дни удачи и бросают вас, когда вы в немилости?

Разве не найдется здесь таких, которые вечно недовольны двором, бесполез-

ных царедворцев, назойливых прихлебателей—словом, людей, вся судь-

ба которых состоит в том, что они надоедают, и которые ищут награды только

за то, что они десять лет подряд докучали королю? Разве нет таких, которые

одинаково ласковы со всеми, рассыпают свои любезности направо и налево

и бегут к первому встречному с теми же объятиями и изъявлениями друж-

бы: «Милостивый государь, я весь к вашим услугам».—«Любезнейший, счи-

тайте меня своим человеком».—«Приказывайте мне, сударь, как самому

пламенному из ваших друзей».—«Сударь, я в восторге, что могу прижать

вас к сердцу».—«Ах, сударь, как давно я вас не видел. Сделайте одолжение,

распоряжайтесь мною. Будьте уверены, что я весь ваш. Вы тот, кого я ува-

жаю больше всех на свете. Никого я так не почитаю, как вас. Не сомневай-

тесь в этом, умоляю. Ваш слуга. Ваш нижайший раб». Да, да, маркиз, у

Мольера всегда будет избыток сюжетов. И все, чего он касался до сих пор,—

это пустяки в сравнении с тем, что осталось». Вот приблизительно как надо

тут играть.

Б р е к у р. Понятно.

Мольер. Продолжайте.

J. В. Mol i ère, L'impromptu

de Versailles (1663). Перепечатано

из книги; Ж--Б- Мольер, Собр.

соч., т. II, «Academia», 1937, стр.

182—195. Перевод В. Черняв-

ского.

МОЛЬЕР-АКТЕР

Мольер не был ни слишком толст, ни слишком худощав. Роста он был

скорее высокого, чем низкого, осанку имел благородную, поступь красивую.

Он ходил медленно и имел очень серьезный вид. У него был толстый нос,

большой рот, мясистые губы, смуглый цвет лица, черные и густые брови;

и различные движения, которые он им сообщал, делали его лицо крайне

комичным.

Что касается до его характера, то Мольер был добр, услужлив, щедр.

Он очень любил произносить речи [в театре перед публикой]. Когда он чи-

тал свои пьесы актерам, он просил их приводить на эти чтения своих детей,

чтобы делать соответствующие выводы из их непроизвольных движений.

Природа, такая щедрая к нему в отношении дарований духовных, от-

казала ему в физических данных, которые столь необходимы в театре, осо-

бенно трагическому актеру. Глухой голос, жесткие интонации, торопливость

речи, которая чрезмерно убыстряла его декламацию, делали его в этом от-

ношении значительно ниже актеров Бургундского отеля. Он здраво оценил

себя и ограничил себя жанром, в котором эти недостатки были более терпимы.

Ему даже стоило много труда преодолеть их, чтобы добиться успеха. Он

избавился от торопливости [речи], столь враждебной правильной артику-

ляции, лишь с помощью постоянных усилий, породивших у него своего рода

икоту, которую он сохранил до самой смерти и из которой он умел извле-

кать выгоду в некоторых случаях. Чтобы разнообразить свои интонации,

он первый ввел в обычай некоторые необычные речевые оттенки, за которые

748