1302 г. рыцарство отстранило пехоту от участия в сраже-
нии, поскольку та оказалась чересчур эффективной. Изве-
стный хронист Фруассар, проникшийся рыцарской идеоло-
гией, пользовался любым случаем, чтобы посмеяться над
бюргерами и крестьянами, желавшими принять участие в
войне. Зато король опирался на города против баронов и все
чаще распространял на горожан привилегии, бывшие
прежде монополией дворянства.
Исследование причин этих изменений лежит за преде-
лами наших компетенций и не имеет существенного
значения для исследуемой темы. Для нас важно то, что
рыцарские идеалы, воплощались они в жизнь или нет,
играли большую роль в европейской культуре вплоть до
настоящего времени. Об их актуальности свидетельствует
популярность в социалистической Польше Г. Сенкевича и
все новые издания его романов. Рыцарские мотивы звучат
у Сенкевича двояко: во-первых, в характеристике его
героев, во-вторых, в самой композиции произведений.
Рыцарь у Сенкевича, в соответствии с традиционными
образцами, сражался и любил, а не размышлял. Я солдат,
не политик, говорит о себе Кмициц («Потоп», 1)*. Ягенка,
по словам автора, была «не охотница до размышлений»
(«Крестоносцы», 2, 26). Этот образ шляхтича запечатлел и
С. Жеромский в «Пепле». Шляхтич Трепка, принимая в
библиотеке поместья Стоклосы Рафала Ольбромского и
Кшиштофа Цедро, показывает им ружья и другие охот-
ничьи принадлежности, чтобы «отвести внимание присут-
ствующих от книг, столь неприятных шляхетскому
глазу»
1
.
Самым тяжелым обвинением, какое можно было
предъявить рыцарю, было обвинение в трусости; чтобы
его избежать, рыцарь в любую минуту готов был забыть
об успехе дела, которому служил. Лодка, в которой
Скшетуский направлялся в качестве эмиссара к Хмельниц-
кому, обстреливалась. В то время как люди Скшетуского
попрятались, сам он стоял «на виду и не прячась от пуль»
(«Огнем и мечом», 1, 10). А ведь порученная ему миссия
была крайне важной. Иеремия Вишневецкий открыто
выходит на оборонительный вал Збаража, хотя трудно
представить себе оборону крепости без него (там же, 2,
24). Храбрый рыцарь сам осложняет свое положение, и
без того внушающее ужас. Скшетуский, оказавшись у
Хмельницкого, когда его судьба зависит от казачьего
гетмана, не показывает перстня, который в свое время
1
Жеромский С. Избр. соч. М., 1958, т. 3, с. 404.
* Ссылки на исторические романы Сенкевича даются далее
с указанием тома и главы цитируемого романа.
получил от него и который стал бы для шляхтича
охранной грамотой (там же, 1, 11). Точно так же Кмициц,
которого ведут на расстрел, не показывает письма Богус-
лава Радзивилла, свидетельствующего о том, что он спас
жизнь тем, кто ведет его на казнь («Потоп», 1, 20). Это
именуется у Сенкевича «строптивой рыцарской фанта-
зией».
На безоружного не нападают. Редзян заботится о
больном Богуне, хотя мог бы его заколоть: убить больно-
го пристало холопу, не шляхтичу («Огнем и мечом», 1, 32).
Выдача Редзяном безоружного Богуна встречает резкое
осуждение Подбипятки. «Иуда»,— говорит он о Редзяне
(2, 21). Рыцарское слово свято, рыцарь — не разбойник
какой-нибудь («Потоп», 2, 2). И Кмициц, и Володыёвский
обогащаются на войне; военную добычу брать можно,
хотя на большой дороге грабить — воровской промысел
(там же). Но при этом следует проявлять щедрость, что
демонстрирует, например, Скшетуский по отношению к
Редзяну.
Как и в рыцарских романах, описание битв у Сенкевича
посвящено исключительно деяниям благородных мужей.
О черни умалчивается. Редзян, этот образец верного
слуги,— дворянин, хотя и обедневший (сравни Евриклея в
«Одиссее»). Пехотный офицер у Сенкевича «носит мещан-
ское сердце в груди».
Уважение к врагу проявляется в различных ситуациях.
Король Ян Казимир приказывает салютовать оружием
канцлеру побежденных шведов («Потоп», 3, 14). Король
Карл Густав в свою очередь устраивает неудачно поку-
шавшемуся на его жизнь шляхтичу пышные похороны.
«Целый гвардейский полк залп давал над его могилой»
(там же, 3, 24). Помимо того, король Ян Казимир (об этом
мы уже говорили) изображен, согласно средневековой
традиции, как фигура довольно беспомощная и слезли-
вая.
Кроме аналогий в психическом складе героев Сенкеви-
ча и рыцарей средневековья, можно указать и на аналогии
в композиции повествования. Я имею в виду повторение
некоторых хорошо известных сюжетных схем. Герой с
первого взгляда влюбляется (со взаимностью) в прекрас-
ную барышню. Судьба надолго их разлучает, но возлюб-
ленные хранят нерушимую верность друг другу. Барыш-
ню тем временем преследует некий злодей, из рук
которого ее спасает возлюбленный. Так Богун похищает
Елену, поручив ее попечениям карлика с отрезанным
языком и жуткой Горпыны («Огнем и мечом»). Схема
«Потопа» в точности повторяет роман Кретьена де Труа
«Ивен, или Рыцарь Льва». Ивен забывает о своем обеща-
99
98