Стасюлевич М.М. (сост.) История Средних веков: От Карла Великого до Крестовых походов (768

Подождите немного. Документ загружается.

261

Эпоха Карла Великого и распадение его монархии

вать неограниченно, каждому в своем уде-

ле, только во имя права сильного?

Так думали многие публицисты; но они

ошибались: слияние прав верховной влас-

ти с собственностью, эта крупная черта

феодализма, не была одним фактом чисто

материальным и, так сказать, грубым, при-

том совершенно чуждым организации тех

двух обществ, которых вторжение варваров

привело в столкновение, то есть римского

и германского общества; оно не было чуж-

до даже общих начал общественной орга-

низации...

В древней Германии надобно отличать

всякое общество или, лучше сказать, двоя-

кий способ общественного устройства, от-

личный и по принципам, и по своим резуль-

татам: устройства колена, племени, и уст-

ройство дружины. Колено – общество

оседлое, образовавшееся из соседних соб-

ственников, живущее плодами своих земель

и своими стадами. Дружина – блуждающее

общество, образовавшееся из воинов, сосре-

доточенных вокруг вождя, или для отдель-

ного набега, или для попытки счастья на

чужбине, и живущее грабежом. Что такие

два общества существовали вместе у гер-

манцев и были совершенно отличны, о том

свидетельствуют Цезарь, Тацит, Аммиан-

Марцеллин, все памятники и все предания

древней Германии. Большая часть народов,

поименованных Тацитом в его «Германии»,

были коленами или союзами коленов. Боль-

шая часть вторжений, разрушивших импе-

рию, в особенности же первые, были сдела-

ны бродячими дружинами, вышедшими из

среды колен для добычи или для приключе-

ний. Влияние вождя на свою дружину было

ее связью; таково было ее начало, но она

управлялась по общему совещанию: личная

независимость и воинское равенство игра-

ли в ней большую роль. Организация коле-

на была менее изменчива и менее проста.

Говоря языком публицистов – политичес-

кая единица колена была не неделимое,

воин, но целая фамилия и ее глава. Само

колено или его часть, занимавшая какую-

нибудь территорию, состояло из семейств

и их глав, живших вблизи друг друга. Глава

семейства был настоящий гражданин, что

римляне называли civis optimo jure. Места

жительства семейств германского колена не

были сплошными, как в наших городах и

деревнях, и не удалялись от полей. Глава

семьи помещался в центре своих земель;

сама семья и все работавшие с ней, свобод-

ные и несвободные, родственники, вольни-

ки, рабы, жили тут же, раскиданные там и

сям, как и их жилища, по поверхности тер-

ритории. Соприкасались одни владения раз-

личных глав семейств, но не их жилища. Так

устроены и теперь поселения индейских

колен в Северной Америке, и в Европе по-

добное мы видим во многих деревнях

о. Корсики и совершенно рядом с нами, в

Нормандии. Там также жилища не сопри-

касаются: каждый фермер, каждый малень-

кий собственник живет среди своих полей,

в ограде, которая называется masure, жи-

лище (происходит от mansus, встречающе-

гося в древних памятниках).

Около всякого главы семейства сосре-

доточивалось всеобщее собрание колена.

Они соединялись под управлением старей-

ших возрастом (grau, grav, граф, сделавший-

ся после senior, господином) для совокуп-

ного обсуждения общих дел, производства

суда в делах важных, отправления религи-

озных обрядов, касающихся всего колена и

т. д. Этому собранию принадлежала поли-

тическая верховная власть, то есть управ-

ление общими делами колена, но она не

проникала в круг непосредственной дея-

тельности главы семейства тут не было ни-

какой посторонней власти: в качестве соб-

ственника и главы семейства, он был один

господин. В этой области главы семейства

собственников и под его властью жили: 1)

собственная его семья, его дети и их семей-

ства, расположившиеся обыкновенно во-

круг него; 2) всельники, обрабатывавшие

землю, – одни, сохраняя полную свободу,

другие, пользуясь некоторой свободой; они

получали свою землю от глав семейства за

известную подать, но они не имели полно-

го права собственности, хотя и помещались

со своими детьми и владели землей наслед-

ственной; между ними и главой семейства

слагались сами собой известные связи, ко-

торые, не вытекая ни из какого основания и

не опираясь ни на какое право, были, тем

не менее, весьма действительны и состав-

262

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

ляли моральный элемент общества; 3) за

всельниками следовали рабы, в собствен-

ном смысле, употребляемые для дома, для

обработки полей главы семейства, неуступ-

ленных никому другому, и которые обык-

новенно окружали его жилище. Все это

внутреннее население при всем различии

своих прав признавало над собой суд главы

семейства, и никакая публичная власть не

вмешивалась в его дела. Каждый у себя

господин: таков был принцип древнего об-

щества в Германии. Собственник и судья,

глава фамилии, был, по-видимому, даже и

жрецом по отношению той части домаш-

него культа, какой мог существовать в ту

эпоху...

Такой общественный быт древней Герма-

нии, полагаю, был отчасти результатом за-

воевания и насилия, и гораздо более, неже-

ли как то полагают из патриотизма немец-

кие писатели. Домашняя верховная власть

главы семейства была более тиранической,

положение всельников гораздо хуже, неже-

ли как они то себе представляют... Хотя, с

другой стороны, высказывая свои опасения

относительно любимых теорий немецких

писателей, я разделяю отчасти их мнение и

допускаю, что устройство германского ко-

лена и взаимные отношения различных ее

членов не были результатом единственно

завоевания и грубой силы. Верховность гла-

вы семейства, в пределах его области, не

была исключительно властью победителя

над побежденными, господина над рабами и

полурабами; во всем этом было, действи-

тельно, нечто патриархальное: идеи семей-

ные, семейные отношения, привычки, чув-

ствования послужили также, по крайней

мере, отчасти, источником для понятий того

общественного быта... Нельзя потому не

признать в устройстве древнего колена, и

особенно в семейной верховности главы фа-

милии, другого еще начала, кроме завоева-

ния, другого характера, более нравственно-

го и более свободного, нежели каким может

быть насилие. Этот источник вытекает из

патриархальности, и характер его чисто се-

мейный. Весьма вероятно, германское коле-

но в своих зачатках было развитием и рас-

ширением одной и той же семьи; весьма ве-

роятно и то, что большая часть обитателей

территории, эти наследственные всельники

с обязательством податей, были родственни-

ками главы семейства. Быть может, там было

то общественное устройство, которое дол-

го существовало в кланах Верхней Шотлан-

дии и септах Ирландии и которое так попу-

ляризировано романами Вальтера Скотта; с

первого взгляда, если судить по наружнос-

ти, это устройство представляет сходство с

феодальным началом, но оно существенно

различно, так как очевидно вытекает из од-

них семейных отношений; оно поддержива-

ет родственные связи в течение целых сто-

летий и сохраняет чувства взаимной привя-

занности, несмотря на всю глубину

неравенства общественных условий; в этом

быте недостаток политических гарантий за-

меняется известными правами, признанными

и уважаемыми; там есть и нравственность, и

свобода при таком принципе, который, сам

по себе, без своей патриархальности, был бы

рядом одних угнетений и унижений. Без со-

мнения, подобные же причины могли ввести

и в германское колено некоторые отношения

и нравы клана.

Из всего сказанного нами можно вывес-

ти следующие заключения: 1) верховность

в германском колене для общих его дел при-

надлежала собранию глав семейства, а для

внутренних – самому главе фамилии, то

есть внутри колена существовала домашняя

верховность, тесно связанная с собственно-

стью; 2) эта домашняя верховность имела

двойное происхождение и двойной харак-

тер: с одной стороны, связи и привычки се-

мейные; глава-собственник был глава кла-

на, окруженный своими родственниками,

как бы ни было отдаленно это родство и как

бы ни были различны условия их жизни; с

другой стороны, завоевание и насилие:

часть территории могла быть захвачена во-

оруженной рукой, побежденные лишены

имущества и обращены почти в рабство.

Таким образом, организация древнего

германского колена заключала уже в себе

три главные социальные системы, три ве-

ликих источника верховности: 1) союз лю-

дей равных и свободных, где развивалась

политическая верховность; 2) союз перво-

бытный, естественный, союз семейный, где

господствовала верховность одного, и при-

263

Эпоха Карла Великого и распадение его монархии

том патриархальная; 3) насильственный

союз, плод победы, управляемый деспоти-

ческой верховностью. На какой-нибудь уз-

кой и темной сцене жизни колена херусков

или гермундуров в III столетии уже имелись

все существенные начала, все великие фор-

мы человеческих обществ.

Перенесемся теперь в VI столетие, пос-

ле вторжения на площадь, образуемую Рей-

ном, Океаном, Пиренеями и Альпами; по-

смотрим, что должно было там произойти.

Но туда, в Галлию, явилось не колено, а гер-

манская дружина, которая, перейдя на гал-

ло-римскую территорию, овладела ею и ут-

вердилась в ней; таким образом, из двух

первобытных обществ Германии в Галлию

явилось то, которое не было оседлым, ко-

торое имело в своей основе неделимое, а не

семейство, и было предано не жизни сельс-

кой; оно-то и сделалось первоначальным

элементом нашей цивилизации. В Германии

колыбель общества составляло земледель-

ческое колено, у нас – военная дружина.

Правда, утвердившись раз, перейдя от бро-

дячей жизни к оседлой, от грабежа к идеям

о собственности, германская дружина дол-

жна была желать воспроизвести у себя уч-

реждения и привычки первоначального оте-

чества, и организация колена сделалась ис-

точником, образчиком начал, которые

дружина попыталась установить у себя... Но

какую перемену должна была за собой по-

влечь для нового общества новая обстанов-

ка и новость внешних условий?

Начнем с политической верховности

и посмотрим, как она должна была видоиз-

мениться на галло-римской почве.

В Германии колено помещалось обык-

новенно на территории весьма необширной;

оно теснилось и окружало себя, по выра-

жению Цезаря, широкими пустынями для

большей безопасности. Главы отдельных

семейств жили поблизости и могли легко

соединиться для рассуждения об общих де-

лах. Верховность такого собрания была ес-

тественна и возможна. Но после вторжения

в империю победителям была открыта ог-

ромная территория; они рассеялись по всем

сторонам; сильнейшие из них заняли об-

ширные владения и были слишком далеки

друг от друга, чтобы часто соединяться и

рассуждать сообща. Политическая верхов-

ность собрания, сделавшись непрактичес-

кой, должна была погибнуть и действитель-

но погибла, чтобы уступить место другой

системе, а именно: иерархическому чину

собственников, о чем мы скажем ниже, рас-

сматривая феодальные учреждения.

Верховность домашняя, власть главы

семейства над жителями его владений, дол-

жна была испытать не менее значительную

реформу: предводитель дружины делал свои

завоевания и утверждался в своей новой

области при помощи не одних родственни-

ков, не одного своего клана. Дружина, сле-

довавшая за ним, состояла из воинов, при-

надлежавших различным коленам, часто

весьма чуждым друг другу. Тацит говорит

об этом ясно: «Если родина томится бездей-

ствием и продолжительным миром, боль-

шая часть благородных молодых людей

идет предлагать свои услуги тем племенам,

которые находятся в войне, потому что по-

кой им ничего не приносит, а на войне, сре-

ди опасностей, легче блеснуть, а вождю де-

шевле содержать многочисленную дружи-

ну». Связи предводителя с подвижниками

были чисто воинские, а не семейные, что

произвело большое изменение в их отноше-

ниях среди новой жизни. Тут не было той

общности нравов, преданий, чувствований,

которые могли существовать в Германии

между главой семьи и населением его края;

она заменялась военным товариществом,

началом ассоциации менее сильным, гораз-

до менее нравственным. Что еще важнее:

глава семейства в Галлии видел себя окру-

женным населением чуждым, враждебным

по происхождению, языку, отличным нра-

вом, и которого надобно было постоянно

опасаться. Его владения населялись и об-

рабатывались римскими галлами, между

тем, как в Германии жители были большей

частью и свободные, и несвободные, такие

же германцы, как он сам. Вот новая и силь-

ная причина ослабления того патриархаль-

ного характера, которым отличалась домаш-

няя верховность у себя на родине... Таким

образом, первобытные элементы организа-

ции германского колена по переселении его

в Галлию должны были исчезнуть; право

победы, насилия одержало верх, и это было

264

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

необходимым результатом того положения,

в котором увидел себя глава семейства, пе-

реселившись в Галлию, и которое было су-

щественно различно от его положения в

Германии.

Таким образом, слияние прав верховной

власти с собственностью – эта вторая вели-

кая черта феодализма, собственно говоря, не

была чем-нибудь новым и не происходила

исключительно от завоевания; подобное су-

ществовало в Германии, в среде германско-

го колена; там глава фамилии был также вер-

ховным владыкой своего населения, и сле-

довательно, там верховность сливалась с

собственностью. Но в Германии это слияние

совершалось под влиянием двух принципов:

семейного духа, организации клана и побе-

ды, насилия. Доля каждого из этих принци-

пов во власти главы семейства в Германии

была не равна и трудно ее определить, но и

тот, и другой принцип действовал. В Галлии

доля патриархального начала организации

клана значительно уменьшилась; напротив

того, влияние победы, насилия, получило

большее развитие и сделалось если не един-

ственным принципом, то, по крайней мере,

преобладающим в том слиянии прав верхов-

ной власти с правом собственности, которое

составляло вторую отличительную черту

феодального быта...

III. Учреждения. Выйдем теперь за чер-

ту отдельного феода и рассмотрим внешние

отношения владетелей друг к другу, их

стремления к организации, которая соедини-

ла бы их в одно общество. Это явление со-

ставляет третью господствующую черту фе-

одализма. Но эта организация, долженство-

вавшая объединить всех владетелей феода и

составить из них общество, была скорее

принципом, нежели фактом, и притом более

номинальным, чем реальным. Что составля-

ет связь, цемент каждого великого обще-

ства? Нужда, которую чувствуют одни его

отдельные союзы людей в других, необхо-

димость прибегать за помощью друг к другу

для пользования своими правами, для от-

правления общественных обязанностей, для

законодательства, судопроизводства, финан-

сов, войны и т. д. Если каждое семейство,

каждый город, каждый округ находил бы в

самом себе все, что ему нужно в политиче-

ском отношении; если они составляли бы

собой полное государство, не нуждающее-

ся ни в чем, и в котором никто другой не нуж-

дается, то одно семейство, один город или

округ ничего не искал бы у другого семей-

ства, города или округа; между ними не было

бы общества. Государство состоит в распро-

странении верховности и правительства по

различным его частям, между различными

его членами; оно служит внешней связью

общества, что сближает и держит вместе все

элементы государства.

Но слияние верховности и поземельной

собственности и сосредоточение ее внутри

каждого владения в руках самого владете-

ля должно было его уединить от всех дру-

гих владетелей ему подобных; каждый феод

составлял небольшое, но полное государ-

ство, жители которого имели у себя все свое

и не нуждались ни в каком общем с други-

ми законодательстве, суде, финансах, воен-

ной защите и т. д. В ассоциации, покоящей-

ся на таких основах, общая связь обязатель-

но должна быть слабой, едва ощутимой и

должна легко разрываться. Правда, владе-

тели отдельных феодов имели общие инте-

ресы, права и взаимные обязанности; с дру-

гой стороны, человек одарен естественной

наклонностью расширять свои отношения,

увеличивать их, оживлять свое обществен-

ное существование и искать повсюду новых

сограждан и новых связей; наконец, в эту

эпоху и церковь христианская, общество

объединенное и сложенное плотно, труди-

лась беспрестанно над тем, чтобы передать

гражданскому быту часть своего единства

и своей целости, и трудилась не бесплод-

но; но, несмотря на все то, ассоциация вла-

детелей феодов, должна была являться весь-

ма мало сплоченной; в ней едва могли быть

заметны следы какого-нибудь единства и це-

лости, именно вследствие самой сущности

феодальных элементов, особенно элемен-

та слияния верховности с правом собствен-

ности, который делал всякую власть почти

местной властью.

Так это случилось и на деле: история

вполне подтверждает наши наведения, ос-

нованные на самой природе того социаль-

ного быта. Защитники феодализма прило-

жили много труда, чтобы вывести на сцену

265

Эпоха Карла Великого и распадение его монархии

различные права и взаимные обязанности

владетелей феодов, они превозносили ис-

кусную постепенность связей, соединявших

их между собой, начиная от слабейшего до

самого сильного, так что, говорят они, в фе-

одализме никто не был уединен, и в то же

время каждый оставался господином и сво-

бодным у себя дома. Слушая их, можно

подумать, что никогда независимость неде-

лимого не была счастливее согласована с

гармонией целого. Но это химерический

идеал, одна логическая гипотеза! Конечно,

в принципе владетели феодов были связа-

ны друг с другом, и их иерархический чин

казался весьма стройным. Но на деле ни-

когда эта организация не имела своего дей-

ствия; никогда феодализм не мог добыть из

себя начал порядка и единства, достаточно-

го для того, чтобы образовать целое обще-

ство и сколько-нибудь правильное. Его со-

ставные части, то есть владетели феодов,

были всегда между собой в столкновении и

войне и прибегали постоянно к силе, пото-

му что не существовало никакой высшей

власти, никакой истинно публичной силы,

чтобы поддержать между ними правду и

мир, то есть общество. А чтобы породить

такую власть, чтобы слить в одно целое все

те рассеянные и даже враждебные друг дру-

гу элементы, следовало прибегнуть к иным

началам, иным учреждениям, совершенно

чуждым и даже враждебным феодальной си-

стеме. Эти иные начала известны: с одной

стороны, королевство, с другой – народ и

его права установили среди нас политичес-

кое единство и устроили государство. И мы

пришли к этой цели на счет феодалов и че-

рез ослабление и постепенное уничтожение

феодальных принципов.

Таким образом, нельзя ожидать, чтобы

мы могли где-нибудь найти систематичес-

кую и всеобщую организацию феодальных

владетелей, на которую мы указали как на

третью великую черту феодальной эпохи;

она никогда и нигде не была вполне осуще-

ствлена на деле. Эта организация существо-

вала и отличала феодализм от всякого дру-

гого социального быта, но она никогда не

достигла полноты развития и правильнос-

ти в своем применении; никогда феодаль-

ный чин не был в действительности так ус-

троен и не жил в тех строгих формах и рег-

ламентах, какие приписывают ему новей-

шие публицисты. Особенные свойства по-

земельной собственности, слияние прав

верховной власти с владением землей были

фактами простыми, очевидными и в исто-

рии являлись такими, какими изображает их

теория; но целость и единство феодального

общества были воображаемым зданием, со-

зданным уже впоследствии в голове ученых,

и от которого в действительности существо-

вали на нашей территории одни материалы,

необтесанные и обезображенные. Если же

таков был феодализм в течение главной сво-

ей эпохи (то есть в XII–XIV вв.), то тем за-

путаннее должен был он являться при сво-

ем начале, в последние годы X в. Тогда он

только что выходил из хаоса варварства и

даже являлся, за невозможностью лучше-

го, чем-то вроде прогресса, как начало, бли-

жайшее к тому, которое заканчивало свое

существование, как единственная форма, в

которую могло облечься возрождавшееся в

ту эпоху общество. Противоречия, недоста-

ток целости характеризовали его еще гораз-

до более, чем впоследствии; феодальная

ассоциация была еще далее от того един-

ства и правильности, которых она, впрочем,

не достигла никогда. На самом деле, конец

X и начало XI в. в истории феодализма были

периодом величайшего беспорядка: владе-

тели феодов группируются в бесконечное

число кружков, во главе которых стоит то

граф, то герцог, то простой сеньор, смотря

по случайности, какую представляла терри-

тория или события, и все это остается со-

вершенно чуждым друг другу. Иногда эти

местные группы, по-видимому, сближают-

ся и избирают общий центр, но скоро ока-

зывается, что это оптический обман. Так, на-

пример, во главе актов, издаваемых каким-

нибудь сеньором Аквитании, помещается

иногда имя короля Франции; но на поверку

выходит, что этого короля давно уже не

было в живых; таким образом, идея коро-

левства сохранилась, но в такой степени,

что в южных пределах Франции не знают

наверное лица, которое во время составле-

ния акта носило королевский титул. Никог-

да дробление территории между владетеля-

ми феодов не было так велико, как в конце

266

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

X века, никогда их независимость не была

большей, и ни в какую эпоху иерархичес-

кие отношения членов феодального обще-

ства не были так мало действительны... Соб-

ственно говоря, в промежуток времени, от

V до X в., ни один из принципов обществен-

ного и политического единства не мог ни

существовать, ни получить перевеса; все,

что до тех пор господствовало в обществе,

было разбито и стерто, и на развалинах про-

шлого едва начинали только выходить гру-

бые зародыши феодальной организации.

Потому и нам в эту эпоху предстоит гово-

рить более о постепенном падении всяких

начал, на которых зиждется общество, не-

жели о постепенном возникновении обще-

ственных связей между отдельными владе-

телями феодов.

Непосредственно за вторжением и по-

селением германцев в Галлии мы видим, что

на ее территории сложились и существова-

ли вместе три принципа общественного ус-

тройства, три системы государственных

учреждений: 1) система свободных учреж-

дений; 2) система учреждений аристократи-

ческих и 3) монархическая система. Систе-

ма свободных учреждений имела свое про-

исхождение: а) в Германии, во всеобщей

сходке старейшин колена и в личной неза-

висимости члена дружины, которая совеща-

лась сообща; b) в Галлии, в остатках римс-

ких муниципальных начал, внутри ее горо-

дов. Система аристократических

учреждений исходила: а) в Германии, из

домашней верховности главы семейства и

из покровительства, которое оказывал пред-

водитель дружины своим сподвижникам;

b) в Галлии, из весьма неровного распреде-

ления поземельной собственности, сосре-

доточенной в руках небольшого числа зна-

чительных собственников, и из господства

над массами населения, сельниками и ра-

бами, обрабатывавшими их поля и служив-

шими им дома. Наконец, система монархи-

ческих учреждений появилась: а) в Герма-

нии, среди военного королевства, то есть

начальства предводителя над дружиной, и

из религиозного характера семейных уч-

реждений; b) в Галлии, из преданий Римс-

кой империи и учения Христианской церк-

ви. Вот те три великие системы учрежде-

ний, те три существенно различных прин-

ципа, которые столкнулись между собой

вследствие падения империи и вторжения

германцев и которые должны были содей-

ствовать образованию нового общества. Ка-

кую же участь имели, от V до X в., эти три

системы как сами по себе, так и в своем сме-

шении? Начнем со свободных учреждений.

1. Свободные учреждения, начиная от

V до X в., продолжались непрерывно и об-

наруживались: 1) в местных собраниях, на

которые сходились победители, утвердив-

шись в различных пунктах территории, и

рассуждали вместе о своих делах; 2) в пол-

ном собрании народа и 3) в остатках муни-

ципального начала, внутри городов. Что

местные собрания древних германцев, на-

зываемые на их языке mahl, а на латинском

placita, продолжались и после вторжения,

в том сомневаться нельзя: тексты их зако-

нодательства подтверждают то на каждом

шагу. Вот некоторые из примеров: «Если,–

говорит салический закон,– кто-нибудь из

приглашенных на маль (собрание) не явил-

ся, то он осуждается заплатить 15 солидов,

кроме случая задержания его законным пре-

пятствием» (t. I, c. 1, 16). Или: «Если кто-

нибудь, по рипуарскому закону, имеет на-

добность, чтобы свидетели дали показание

на маль, то он обязан их поименовать» (t. I,

c. 1). Или: «Собрание (conventus) должно

происходить, по древнему обычаю, в каж-

дом сотенном округе, перед графом, его по-

сланным или перед начальником округа»

(Leg. Alaman. t. XXXVI, с. 1). Или: «Со-

брание (placitum), в беспокойные времена

для области, должно происходить каждую

субботу или в такой день, когда угодно гра-

фу или начальнику округа, каждые семь но-

чей; когда же все довольно спокойно, собра-

ние может происходить каждые четырнад-

цать ночей в каждом округе» (там же, с. 2).

Или: «Пусть собрания происходят каждое

первое число, или каждые две недели, для

разбирательства тяжб, дабы в области гос-

подствовал мир» (Leg. Bajoar. t. XV, с. 1).

Эти собрания состояли из всех свобод-

ных людей, утвердившихся в известном

округе, и все они имели не только право,

но и обязанность являться туда... Трудно ис-

числить все занятия подобных собраний:

267

Эпоха Карла Великого и распадение его монархии

там говорилось о всех делах, интересовав-

ших членов собрания: все процессы, споры

предъявлялись туда же, на обсуждение лю-

дей знатных и свободных, так называемых

рахимбургов, на которых лежала обязан-

ность объявлять изречения закона... И в

этих собраниях не только творился суд, не

только рассуждали об общественных делах,

но даже и большая часть гражданских дел,

совершение всякого рода сделок оглаша-

лись там же и заменяли наших нотариусов:

«Если кто-нибудь продал вещь другому и

купивший желает иметь купчую, то он дол-

жен просить ее на всеобщем маль, запла-

тить сумму и получить вещь, и акт должен

быть совершен письменно. Если вещь ма-

лоценная, то подписываются семь свидете-

лей, а если дорогая, то двенадцать» (Lex

Rip. t. LIX, c. 1).

Таково было значение местных собра-

ний, которые следовали за первым време-

нем вторжения; но они не долго пользова-

лись той важностью, о которой можно зак-

лючить, судя по тексту законодательств.

Даже и из них видно, что только среди гер-

манцев, поселившихся на рубеже империи

и оставшихся в Германии, национальные

мали часты и деятельны: законы алеманнов,

баваров и рипуарских франков говорят о

них чаще и настоятельнее, нежели у фран-

ков салических, более углубившихся во

внутрь Галлии и живших среди римского

населения. У последних, действительно, ме-

стные собрания пришли скоро в упадок, и

до того, что, при последних Меровингах,

местное начальство, графы, вице-графы и

другие, созывали их только для того, чтобы

иметь случай получать пеню с людей сво-

бодных, которые не являлись в собрание.

При Людовике Благочестивом был издан

целый капитулярий, озаглавленный: «О на-

местниках и начальниках, которые делают

слишком частые собрания более из корыс-

толюбия, нежели для суда, и мучат, таким

образом, народ» (Bal., t. I, col. 671). А Карл

Великий, чтобы исправить такое зло, умень-

шил число местных собраний до трех раз в

один год, между тем как первые варварские

законодательства предписывали собирать-

ся всякий месяц, всякие две недели и даже

всякие семь дней...

Еще больший упадок представляют сво-

бодные учреждения в политической сфере,

в своих общих собраниях целой нации.

Среди людей, живших рассеянно, имевших

особые интересы, особую участь, такие

огромные собрания были и трудны и искус-

ственны. Потому, еще при последних Ме-

ровингах, майские поля (placita generalia)

делались все более и более редки и бессо-

держательны. В древности они встречаются

довольно часто, потому что воины часто

предпринимают новые походы сообща; но с

преобладанием жизни оседлой общие собра-

ния исчезают или принимают совершенно

иной характер: на них являются в силу древ-

него обычая поднести королю подарки, или

король, после борьбы со своими вассалами,

созывает их для переговоров и сделок; так

что собрания, несмотря на свое древнее имя,

делаются простым свиданием важных соб-

ственников, маленьких властителей, которые

толкуют о своих личных интересах и поре-

шают споры... Вместе с первыми Каролин-

гами всеобщие собрания возвращают себе

свой первобытный характер, характер воен-

ный. Новый дом утвердился, так сказать,

вследствие вторичного вторжения в Запад-

ную Галлию германских дружин из Австра-

зии; вот потому они собираются часто или

для распространения своих набегов, или для

обеспечения новых завоеваний. Эти вопро-

сы играют главную роль на мартовских по-

лях, обращенных в майские поля. При Пи-

пине Коротком было до 10 собраний подоб-

ного рода; при Карле Великом они делаются

чаще и важнее: у него такие собрания не

были одним

военным смотром, но и прави-

тельственным органом...

Но при Людовике Благочестивом placita

generalia хотя и собираются еще часто, но

на них обнаруживаются беспорядок и раз-

дор. При Карле Лысом, наконец, они полу-

чают вышеуказанный мной характер, то

есть делаются местом свидания или конг-

ресса, на котором король спорит со своими

вассалами, с которыми не может управить-

ся силой. После же Карла Лысого и при

последних Каролингах прекращаются даже

См. о том подробнее выше.

268

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

и подобные конференции: верховные пра-

ва, очевидно, делаются местными, и коро-

левство явно отказывается от притязания

служить центром государства. За древни-

ми национальными собраниями следуют

феодальные суды (les cours féodales), собра-

ния вассалов около своего сюзерена...

Такова была участь свободных учрежде-

ний: их начала все более и более слабели и

средства к деятельности прекращались.

Посмотрим, были ли счастливее монархи-

ческие учреждения?

2. Монархические учреждения имели

у германцев двоякий источник: военный и

религиозный. Король, как предводитель

дружины, был лицо избирательное: действи-

тельно, для привлечения сподвижников

вождь не имел принудительных средств; к

нему являлся только тот, кто хотел; воины

окружали его вследствие собственного вы-

бора, и потому он был королем, пока им

угодно было за ним следовать; все это мо-

жет быть названо избранием если не по сво-

ей политической форме, то по своему прин-

ципу свободы. Но как учреждение религи-

озное, королевство германское было

наследственным; известные фамилии при-

сваивали себе религиозное значение, выво-

дя свой род от героев, полубогов, от Оди-

на, Туискона и других; этот особый харак-

тер не мог ни утрачиваться, ни передаваться

другим. Почти нет ни одного германского

народа, у которого не встречались бы подоб-

ные короли; короли готские и англосакские

происходили от Одина; у франков, Меровин-

ги, на основании подобного же происхожде-

ния, они могли носить длинные волосы.

При переходе на римскую почву, гер-

манское королевство встретило там другие

принципы, которые не могли не подейство-

вать на его характер: там господствовало

императорство, учреждение по своей сущ-

ности символическое, и притом символ чи-

сто политический. Римский император на-

следовал римскому народу; он выдавал себя

представителем римского народа, его прав,

его величества, и в этом смысле назывался

государем. Императорство было олицетво-

рением республики: как Людовик XIV гово-

рил: «L’état c’est moi», так преемник Авгус-

та мог сказать: «Римляне – это я».

Рядом с императорством зародились

идеи христианской монархии, учреждения

также символического, но это был друго-

го рода символ, символ чисто религиозный:

король, по христианской идее, был пред-

ставитель Божества... Таким образом, мо-

нархия на римской почве и в том и в дру-

гом случае существенно отличалась от

монархии у варваров: последняя и в поли-

тическом, и в религиозном смысле была

личным преимуществом, а на римской по-

чве и в политическом, и в религиозном

смысле она была чистым символом, обще-

ственной фикцией.

Таковы были те четыре, так сказать, ис-

точника новой монархии, четыре принци-

па, которые, после вторжения, стремились

соединиться для порождения ее. Этот труд

начался при Меровингах: короли франков

остаются и желают остаться вождями дру-

жины; в то же время они опираются на свое

варварское религиозное происхождение,

усваивают римские начала и пытаются вы-

дать себя за представителей государства;

наконец, они называют себя представите-

лями Бога на земле. Для простого и грубо-

го ума варваров VI в. подобного рода утон-

ченности и комбинации казались слишком

сложными и потому не имели успеха: Ме-

ровингская монархия пала именно вслед-

ствие неопределенности своего характера,

и если монархия в лице Каролингов приоб-

рела снова силу, то потому, что она совер-

шенно преобразовалась. Первые Каролин-

ги были чисто военными вождями. Они не

имели в глазах своих соотечественников

того национально-религиозного характера,

которым были облечены короли «длинно-

волосые». Ни Пипин Геристальский, ни

Карл Мартелл не выдавали себя за потом-

ков Одина или других германских полубо-

гов; они были просто большими собствен-

никами и военными вождями. Всякому из-

вестно, как Пипин Короткий заботился

присоединить к тому христианский религи-

озный характер: чуждый преданиям и рели-

гиозным поверьям древней Германии, он

желал опереться на новые верования, при-

обретшие в то время большую силу. Карл

Великий пошел еще дальше: он вознамерил-

ся придать франкской монархии император-

269

Эпоха Карла Великого и распадение его монархии

ский характер, сделать из нее политичес-

кий символ, взять на себя роль представи-

теля государства, какую занимали римские

императоры; и он прибегнул для того пря-

мо к мерам более действенным, не к пыш-

ности церемонии и титулов, но к действи-

тельному восстановлению императорской

власти, римской администрации, и того, так

сказать, вездесущия власти на всем про-

странстве территории, составлявшую всю

силу того деспотизма, несмотря на всеоб-

щее падение. Таков на самом деле был ха-

рактер правления Карла Великого

... Его го-

сударственная деятельность всего менее по-

хожа на монархию варваров и напоминала

собой дух и администрацию империи, в ко-

торой верховная власть представляла собой

все государство и действовала в государстве

почти одна. Карл восстановил римскую си-

стему, сам не сознавая того вполне, не за-

нимаясь ее теорией. Но он знал очень хо-

рошо, что составляет главное ему препят-

ствие; он знал, что зачатки феодализма,

независимость и права бенефициалов, сли-

яние верховности с собственностью были

самыми опасными врагами той всесильной

монархии, к которой он стремился. Пото-

му он беспрерывно боролся с этим непри-

ятелем и старался разбить и ограничить,

по возможности, власть собственников.

«Никогда,– говорит одна хроника,– Карл

не препоручал своим графам более одно-

го графства, если оно не было погранич-

ное или соседнее варварам. По причинам

еще более важным он никогда не отдавал

епископу аббатства или церкви на королев-

ской земле в качестве бенефиции, и когда

его советники и друзья спрашивали, поче-

му он так действует, Карл отвечал им: «По-

средством этого поместья, виллы, малень-

кого аббатства или церкви я буду иметь

случай сделать верным себе такого же хо-

рошего вассала, и даже лучшего, нежели

какой-нибудь епископ или граф»... Когда

он короновался императором, то “прика-

зал всем подданным своего государства,

светским и духовным, давшим ему уже

присягу как королю, возобновить те же

клятвы, как цезарю, и чтобы все, которые

не давали подобной присяги, явились для

принесения ее, до возраста 12 лет”». На-

конец, в одном из капитуляриев Карла Ве-

ликого, под 805 г., мы читаем: «Никто да

не даст присяги никому другому, кроме нас

и своему сеньору, ради нашей пользы и се-

ньора».

Подобная система управления была оче-

видно направлена на освобождение монар-

хии от всех феодальных притязаний, на ос-

нование верховной власти вне иерархии, лиц

и земель, и наконец на то, чтобы сделать ее

везде присущей, везде могущественной, как

публичную силу, опирающуюся на собствен-

ное право. Попытка удавалась до тех пор,

пока находилась в руках Карла Великого. Ее

преемники взяли на себя продолжать нача-

тое, то есть они приказывали то, что он де-

лал. Требование всеобщей присяги появи-

лось и в их актах, и даже пережило их бесси-

лие; но это было одной пустой формулой.

Отношение свободных людей к королю и

личная его власть над ними ослабевали с

каждым днем. Присяга в верности имела

силу в отношениях вассала к своему сеньо-

ру. Карл Лысый обращается к сеньорам для

подавления беспорядков, возникших на их

землях; его власть проводится только через

их власть; прямого воздействия не существу-

ет, и хотя Карл Лысый угрожает возложить

на сеньоров ответственность за преступле-

ния их вассалов, если они не сумеют предуп-

редить того или наказать, но тем не менее,

очевидно, феодальная иерархия приобрета-

ет независимость от империи, и попытка

Карла Великого освободить монархию раз-

бивается в общем потоке событий о неспо-

собности его преемников.

Таким образом, в конце X в., монархи-

ческие учреждения, стремясь овладеть обще-

ством и внести в него порядок и единство,

имели успеха не более, как и учреждения

свободные. Все их основы были потрясены,

все средства к действию ослабли или сдела-

лись неприложимыми. Религиозный харак-

тер древнегерманской монархии исчез; гер-

манское происхождение той или другой фа-

милии забыто вместе с другими преданиями

варварской жизни. Она сама утратила свой

первобытный военный характер: дружины не

существовало; жизнь бродячая прекрати-

См. подробнее выше.

270

От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096 гг.)

лась, и большая часть воинов осела в своих

поместьях. Политический характер импера-

торства был непонятен для нового общест-

ва: верховности, народного величества и са-

мого государства не существовало; как же

мог явиться символ или представитель того,

чего не было на деле? Один христианско-

религиозный характер монархии сохранял

некоторую силу, некоторое влияние, но сла-

бое и редкое; светские собственники мало

думали о нем: их более занимали треволне-

ния жизни и нужда личной независимости;

даже епископы и аббаты не заботились об

этом характере, потому что сами сделались

феодальными собственниками и вошли в их

интересы, нравы, сохраняя слабую привязан-

ность к идеям, мало подходившим к их свет-

скому положению. Одним словом, все осно-

вы как свободных, так и монархических уч-

реждений были потрясены, их жизненные

начала потеряли всякую энергию.

3. Аристократические учреждения

имели другую судьбу: они не только не па-

дали, но даже развивались с успехом. Мы

видели, что домашняя верховность главы

германского семейства была перенесена в

Галлию, но там она сделалась еще более бе-

зусловной, потому что семейные ее основы

потряслись, а завоевание, насилие остались

почти единственной опорой. Таким обра-

зом, в новом обществе тот главный арис-

тократический элемент древнего общества

в Германии не только не ослаб, но еще ук-

репился. Второй элемент, то есть покрови-

тельство вождя дружины ее членам, имел

ту же участь, изменив одну форму: влия-

ние военное преобразовалось в право сю-

зерена над вассалами. Но такое преобразо-

вание дало аристократическому принципу

еще более энергии и твердости. С одной

стороны, развилось неравенство; владете-

ли феодов отличались друг от друга гораз-

до более, нежели воины; с другой стороны,

в древней дружине сподвижники, живя вме-

сте, держались друг за друга и сообща сле-

дили за властью вождя. Вступив же в поло-

жение собственников, каждый увидел себя

уединенным, и сюзерену было легче господ-

ствовать над всеми...

Из всего сказанного следует, что в то

время, когда две первые системы учрежде-

ний клонились к упадку, аристократия, на-

против, приобретала более твердые осно-

вания, и ее принципы входили в большую

силу. Конечно, она не дала обществу пра-

вильной формы, единства, целости и никог-

да не успела в том; но тем не менее она

преобладала, она одна заключала в себе

жизненность, одна была способна к управ-

лению людьми и дала, таким образом, вре-

мя другим общественным началам вздох-

нуть, чтобы впоследствии явиться с новой

силой.

Hist. d. 1. civil. en France, t. III, 164–215.

КОММЕНТАРИЙ. В приведенной выше

статье Гизо коснулся одного из самых труд-

ных и важных вопросов истории средневеково-

го общества. Вопрос о происхождении феода-

лизма, его сущности и организации еще до сих

пор остается спорным. В эпоху, когда говорил

Гизо, в Германии и везде преобладал тот взгляд,

что феодализм был результатом завоевания и

имел своим первообразом древнюю германскую

дружину: личные отношения ее членов между

собой и к своему предводителю получили после

завоевания территориальный характер. В 1850

г. мюнхенский ученый Рот (P. Roth) в своем со-

чинении: «Geschichte des Beneficialwesens von den

ältesten Zeiten bis ins X Jahrh» (Erlang. 1850) вос-

стал против этого мнения и старался дока-

зать, что при Меровингах не было и понятия о

феодальных отношениях сюзерена к вассалу и

что эти отношения были введены в первый раз

Каролингами в VIII в. Против Рота выступал

опять Вайтц (Waitz), сначала в исследовании

«Ueber die Anfänge der Vasallität». (Götting. 1856),

а потом в 3–4-м томах своей известной

«Deutsche Verfassungsgeschichte» и защищал пре-

жний взгляд. Эти два писателя встали во гла-

ве двух главных школ, разделявших между со-

бой ученых по вопросу о феодализме. В 1863 г.

Рот издал новое сочинение, в котором он

возражает Вайтцу и доказывает справедли-

вость своей истории, а именно: «Feudalität und

Unterthan-verband» (Weimar, 1863). Достоверно

можно сказать одно, что позднейшая феодаль-

ная система была результатом тех государ-

ственных мер, которые по необходимости при-

нимались как Меровингами, так и Каролингами

для управления своими владениями; даже такой

государь, как Карл Великий, отвечал на вопрос,

почему он дробил свое государство: «Поступая

так, я могу при помощи того и другого имения,

или мызы, или маленького аббатства, или

церкви обеспечить себе верность такого же

хорошего или даже и лучшего вассала, нежели

иной граф или епископ» (Монах Сангалленский,

I, 13; см. выше).

Стасюлевич М.М. (сост.) История Средних веков: От Карла Великого до Крестовых походов (768 - 1096гг.)

Подождите немного. Документ загружается.