Титаренко М.Л., Кобзев А.И., Лукьянов А.Е. Духовная культура Китая: энциклопедия в 5 томах. Том 5: Наука, техническая и военная мысль, здравоохранение и образование

Подождите немного. Документ загружается.

Освоение нового институционализма. Интерес китайских экономистов к Экономическая

идеям нового институционализма (теория прав собственности Р. Коуза, мысль

теория общественного выбора Дж. Бьюкенена, «логика коллективных

действий» М. Олсона) проявился во второй половине 1980-х годов. Идея

положительных трансакционных издержек Р. Коуза представлялась

китайским ученым особенно актуальной, поскольку описанный в нео-

классической парадигме идеальный «мир нулевых трансакционных издержек» отстоял в Китае

от реальной экономической ситуации намного дальше, чем в странах Запада. Интерес был

проявлен и к «теореме Коуза», в которой шла речь о волновавшей китайских исследователей

теме эффективного размещения ресурсов, особенно актуальным представлялся вывод о клю-

чевой роли институтов в процессе перехода к рынку.

Последователь Р. Коуза профессор Гонконгского университета Чжан У-чан (Steven N.S. Cheung)

в середине 1980-х годов рекомендовал китайским ученым сконцентрировать усилия на освое-

нии нового институционализма, указывая, что «проблемы материкового Китая есть проблемы

институтов, то есть проблемы прав собственности, все остальные экономические теории для

материкового Китая не важны» (Чжан У-чан. Цзай лунь Чжунго [Еще раз о Китае]. Тайбэй, 1989,

с. 15). После событий 1989 г. приватизация (сыюхуа) стала запретной темой, однако профес-

сиональное изучение нового институционализма осталось внутри рамок дозволенного.

Ссылаясь на «теорему Коуза», в 1990-е годы экономисты обосновывали необходимость рас-

ширения рыночных отношений и перехода к частной собственности.

В 1992—1993 гг. китайские ученые обратились к трудам Д. Норта для доказательства необходи-

мости учета существующих неофициальных норм для сокращения издержек перехода к новым

институтам и теоретического обоснования модели постепенных преобразований. Тезис

Д. Норта о «зависимости от предшествующего пути развития» (луцзин илай, англ. path

dependence) позволил глубже разобраться в процессах рыночной трансформации, уделив

больше внимания роли исторических и культурных факторов в современном экономическом

развитии. Тема различия путей институциональной эволюции разных стран была созвучна

формировавшейся в КНР концепции национального специфического пути развития, она

служила дополнительным аргументом в обосновании недопустимости механического переноса

на китайскую почву зарубежных экономических моделей.

В 1988 г. Линь И-фу ввел два понятия институциональной экономики, широко распространив-

шиеся в китайских экономических кругах, — «индуцированные институциональные измене-

ния» (ючжисин чжиду бяньцянь) и «насильственные институциональные изменения» (цянчжисин

чжиду бяньцянь). Он предостерег реформаторов от необоснованных иллюзий в отношении

стихийных «индуцированных» изменений институтов: если уповать лишь на роль «невидимой

руки» рынка, как предписывает либеральная экономическая теория, то новые институты будут

далеки от оптимальных, поэтому для формирования оптимальных институтов необходимы

«насильственные» действия правительства. Вместе с тем, предупреждал Линь И-фу, стремление

сохранить неэффективные институты может стать причиной провала реформ. В 1990-е годы

обновление экономических институтов стало центральной темой при разработке концепции ре-

формы в КНР.

Успешному проникновению нового институционализма в Китай способствовала относительная

«легкость» его теорий, не требовавших овладения сложным математическим инструментарием,

отсутствовавшим как в марксизме, так и в традиционной китайской экономической мысли.

Близость отдельных положений нового институционализма к китайской культурной традиции

помогала его ассимиляции. Понимание институтов как совокупности формальных и неформаль-

ных правил, ограничивающих действия экономических агентов, а также характеристик принуж-

дения по их выполнению, соответствовало духу классической трактовки «чжи ду» в тексте «Ли

цзи» (гл. «Ли юнь» — «Циркуляция благопристойности»): «Установленный порядок (чжи ду) за-

ключается в ритуале (ли [2]), культура-письменность (вэнь) заключается в ритуале, а осуществле-

ние всего этого принадлежит человеку» (все ст. см. т. 1). Не менее важным фактором стал прису-

щий работам Р. Коуза прецедентный стиль изложения, когда вместо формализованных экономи-

ческих моделей приводятся конкретные случаи из деловой действительности. Поскольку многие

классические тексты в Китае состоят из историй-случаев, стиль Р. Коуза был воспринят как

сильная сторона нового институционализма, соответствующая китайскому менталитету.

Осмысление пути к рынку. В первой половине 1990-х годов китайские экономисты пришли к выво-

ду, что позитивные перемены в экономике страны были обусловлены правильным выбором

Общественные стратегии реформы. Ученые выделяли среди особенностей китайского

пути «реформу приращением» (цзэнлян гайгэ), распространение экспе-

науки римента и ненаступательный характер реформ, позволявший на время

оставить в стороне трудные проблемы. Суть «реформы приращением»

состояла в том, что новые рыночные способы распределения ресурсов

и механизмы стимулирования не распространялись одновременно на

все сферы экономики, а вводились лишь в тех областях, которые реформировались в первую

очередь, или в новых секторах, получивших развитие после начала реформ. Преобразования

начинались не с перераспределения имеющихся в наличии ресурсов (цуньлян), а с исполь-

зования рыночного механизма при распределении вновь созданного «приращения».

Вместе с тем в качестве основного недостатка китайской модели ученые указывали на нега-

тивные последствия длительного сосуществования планово-распределительной и рыночной

систем. В 1990-е годы ученые признавали, что позволившая уменьшить сопротивление рефор-

мам «двухколейная» стратегия поэтапного формирования конкурентной рыночной среды

привела к росту суммарных издержек преобразований, вынуждая власти тратить деньги на под-

держку убыточных госпредприятий и создавая питательную почву для коррупции. Плавное дви-

жение реформ «от простого к сложному» затормозило преобразование системы прав собствен-

ности на госпредприятиях и реформу цен. Экономисты призвали не допустить укрепления

старой системы, продемонстрировавшей способность «процветать, паразитируя на новой ко-

лее», ускорив переход на «одну рыночную колею». Все чаще появлялись призывы к радикали-

зации реформы. У Цзин-лянь (Центр исследований развития при Госсовете КНР) предложил

отказаться от «обходного пути» и сосредоточить усилия на «фронтальном наступлении» —

ускорить перестройку госсектора, преобразовать систему макроэкономического управления, из-

менить функции правительственных органов. Он выступал за переход к комплексным реформам

с заранее спланированными действиями и рекомендовал сосредоточить усилия на формиро-

вании нормативной базы функционирования рыночной системы.

В новом тысячелетии стимулом для возобновления дискуссии о специфике национальной

модели перехода к рынку стала публикация американского эксперта Дж.К. Рамо «Пекинский

консенсус» (The Beijing Consensus. L., 2004), высоко оценившего стратегию развития КНР.

Китайские авторы подчеркивали зарубежное происхождение формулировки «пекинский

консенсус», выдвинутой на Западе после осознания ошибочности идей «шоковой терапии»

и высокой ценности китайского опыта. Вместе с тем профессиональные экономисты отмечали,

что попытки обобщить опыт преобразований КНР в форме «антивашингтонского консенсуса»

стали бы натяжкой, поскольку сами китайские реформаторы заимствовали многие рациональ-

ные аспекты «вашингтонского консенсуса».

Попытки части китайских авторов заявить о «всемирной ценности» опыта реформ в КНР

противоречили господствующему акценту на специфичности национального пути развития

и критике в адрес Запада за продвижение либеральной модели как всеобщего рецепта перехода

к рынку. В ходе дискуссий прозвучало предложение разделять «китайскую модель» и «пекин-

ский консенсус». «Модель» делает упор на обобщении собственного опыта Китая, объясняя

причины успеха преобразований. «Консенсус» не только обобщает опыт Китая, но и пытается

«сбыть» его другим странам. Обобщение собственного опыта развития Китая важно, однако

его возвышение до уровня «пекинского консенсуса» и глобальное распространение по образцу

«вашингтонского консенсуса» может стать ошибкой и создать впечатление, что Китай хочет

навязать свой опыт другим. Трезвая оценка серьезности социально-экономических и эко-

логических проблем в современном Китае привела экономистов к выводу о преждевре-

менности попыток продвижения «пекинского консенсуса» в качестве универсального рецепта

преобразований.

Споры о соотношении экономической науки и морали. Во второй половине 1990-х годов развер-

нулась дискуссия о роли этических норм в переходной экономике Китая, ставшая ответом на

рост обеспокоенности общества негативным влиянием упадка моральных ценностей на соци-

ально-экономическое развитие (рентоориентированное поведение чиновников, производство

поддельной продукции, несоблюдение условий контрактов в деловых кругах, обман в финан-

сово-кредитной сфере). Тенденция к объединению морали и экономики, противопоставлению

конфуцианских идеалов «гуманности» (жэнь [2]) и «справедливости» (и [1]; обе ст. см. т. 1)

низменной «выгоде» (ли [3\), еще на рубеже XIX и XX вв. препятствовала восприятию в Китае

идеи собственного интереса, выдвинутой А. Смитом. В начале XXI в. стремление китайских ин-

теллектуалов примирить рыночную экономику и моральное поведение Экономическая

обусловило популярность работ зарубежных экономистов, затрагивав- МЫСЛЬ

шихтему морали (Д. Норт, Ф. фон Хайек, Дж. Бьюкенен, А. Сен).

Часть профессиональных экономистов выступила против «морализа-

ции» экономического знания. Фань Ган подчеркивал, что рыночная эко-

номика должна успешно функционировать даже при предпосылке «из-

начальной испорченности человеческой природы», она дает возмож-

ность вступать в сделки и сотрудничать всем людям независимо от их моральных качеств. Уче-

ный рекомендовал разработать набор механизмов, позволяющих наказывать тех, кто нарушает

деловые обещания или производит поддельную продукцию, дабы выгоды от несоблюдения

слова и производства подделок не компенсировали им убытков от этих действий. Он выступил

за «уменьшение числа общественных прав», создающих условия для коррупции, и сокращение

возможностей использовать государственное имущество в корыстных целях.

Другие ученые обосновывали необходимость соединения экономики и морали. Ссылаясь на

разработанную в западной экономической науке игровую модель «дилеммы заключенного»,

Шэн Хун доказывал, что этичное поведение может быть более оптимальным, чем рационально-

индивидуалистическое. Сотрудничество может принести выгоды обеим сторонам, и «люди

могут, опираясь на принцип утилитаризма, прийти к выводу о необходимости соблюдения

морали». Мао Юй-ши полагал, что экономическая наука «обязана говорить о морали», однако

«моральные требования появляются только на основе учета материальных интересов» — этич-

ное поведение выгодно, потому что издержки соблюдения моральных норм намного ниже, чем

издержки соблюдения законов. С точки зрения ученого, самопожертвование по образцу Лэй

Фэна (погибшего при исполнении служебных обязанностей в 1962 г. солдата китайской армии,

превращенного пропагандой в идеальный образ бескорыстного, кристально чистого и трудо-

любивого человека) не подходит для рыночной экономики, его недопустимо превращать во

всеобщий моральный принцип, заставляя бедных и слабых помогать богатым и сильным. Мао

Юй-ши считал стремление к собственной выгоде моральным и называл частную собственность

«божеством морали», самую серьезную этическую проблему для Китая он видел в нарушении

чужих интересов.

В ходе дискуссии публицист Хэ Цин-лянь осудила китайских экономистов за отсутствие «забо-

ты о человечестве». По ее мнению, экономическая наука является «гуманитарной», однако

ученые забыли о людях и моральных ценностях, увлекшись разработкой оторванных от реаль-

ной жизни формальных моделей. Она сравнила современную профессиональную экономи-

ческую науку с «искусством убивать драконов» (ту лун шу), т.е. со сложным, но неприменимым

в реальной жизни мастерством (образ заимствован из «Чжуан-цзы», гл. «Ле Юй-коу», см.

Чжуан-цзы в т. 1). В духе конфуцианской (см. Конфуцианство в т. 1,2) моральной доктрины Хэ

Цин-лянь предложила «опираясь на образование, повысить качества людей». Ее критика нега-

тивных явлений в экономике КНР была направлена на пришедшую из западной науки модель

рационального «экономического человека», антитезой которому служил идеальный «мораль-

ный человек» китайской традиции. «Моралисты» добивались расширения дисциплинарных

границ экономической науки ради включения в нее этических идеалов и ценностных суждений.

Ван Дин-дин полагал, что китайцы смогут выйти за пределы западной экономической науки

путем ее соединения с сильными сторонами своей гуманистической культуры: «Если вновь

привнести человеческий смысл в экономическую науку, то станет возможным создание китай-

ской экономической науки с китайской спецификой» (Ду шу. 1997, № 2, с. 159).

Развитием спора о соотношении экономики и морали в начале 2000-х годов стала дискуссия

о доверии (синь [2]; см. т. 1). Экономисты полагали, что приверженность китайцев традицион-

ным представлениям о доверии, основанным на этических узах, вредит развитию нормальных

рыночных отношений. В условиях рыночной экономики как безличной системы координации

хозяйственной деятельности своекорыстных индивидов необходимо культивировать неперсо-

нифицированное доверие. В этой ситуации нормы доверия, действовавшие в обществе знако-

мых людей, становятся непригодными, более того, провоцируют зарождение психологии

обмана незнакомых, создавая питательную среду для злоупотреблений в кругу знакомых,

родственников или земляков, способствуют накоплению невозвратных кредитов и сужению

рамок деловой активности.

Причинами утраты доверия в переходной экономике КНР экономисты назвали асимметрию

информации (эта концепция заимствована из трудов нобелевских лауреатов по экономике за

Общественные 2001 г. Дж. Акерлофа, М. Спенса и Дж. Стиглица) и несовершенство

контрактов. Продавец знает о товаре больше покупателя и поэтому

^ может обмануть его, китайское выражение «от Нанкина до Пекина про-

давец более сведущ, чем покупатель» точно выражает смысл экономики

информации. В контракт невозможно включить все возможные в бу-

дущем обстоятельства, чем могут воспользоваться недобросовестные

люди. В Китае эти проблемы выражены более остро, поскольку за ними стоят системные

факторы: не отлажена система прав собственности, недостаточно развита система конкуренции,

монополисты не боятся потерпеть поражение в конкурентной борьбе из-за нарушения

обещаний, правительство не полностью выполняет роль гаранта соблюдения законодательства,

защитника прав собственности и конкуренции.

Профессор Пекинского университета Чжан Вэй-ин отметил, что закон и добродетель чест-

ности-доверия (чэн-синъ) выступают как два основных инструмента поддержания рыночного

порядка, взаимозаменяющих и усиливающих друг друга. Высокая степень честности-доверия

может уменьшить спрос на применение закона, снизив трансакционные издержки, при этом

строгие юридические санкции побуждают людей лучше соблюдать данное ими слово. Участники

дискуссии предположили, что по мере развития рыночных институтов и формирования конку-

рентной среды более выгодным будет становиться честное поведение, а обман будет процветать

до тех пор, пока не начнет приводить к потере более крупной выгоды.

Дискуссии о направлении развития экономической науки. Во второй половине 1990-х годов китай-

ские ученые пришли к выводу, что успехи в экономическом развитии страны должны привести

к подъему китайской экономической науки и к укреплению ее позиций на мировой арене.

Наивысшим мировым признанием китайской модели развития могло бы стать награждение

китайского ученого Нобелевской премией по экономике, стремление к ее получению привело

к распространению среди китайских интеллектуалов «синдрома Нобелевской премии». Пред-

ставители профессиональных экономических кругов указывали на иллюзорность надежд на

получение Нобелевской премии китайским ученым за разработку практических рекомендаций

в области реформ, поскольку эту премию присуждают не за успех хозяйственной политики

государства, а за достижения в теории или выдающийся вклад в методы исследования.

Одним из инициаторов и активных участников дискуссии стал Линь И-фу. Он отмечал, что со

времен А. Смита центр экономической мысли совпадал с центром мировой экономики,

а периоды теоретического лидерства западных экономистов соответствовали историческим эпо-

хам, в которые их страны были центрами мирового развития. До начала 30-х годов XX в. Велико-

британия была наиболее развитой экономической державой и самые известные экономисты

были англичанами или работали в этой стране. Когда центром мировой экономики стали США,

туда же переместился центр экономической науки. Теперь превращение Китая в одну из

ведущих экономических держав мира обещает сделать XXI в. веком китайских экономистов.

Будучи непосредственными участниками преобразований, китайские ученые смогут наращи-

вать свои «естественные преимущества» по мере повышения значения экономического опыта

КНР для других стран, а экономическая теория, обобщенная и обогащенная китайскими

исследователями, поможет развивающимся странам проводить реформы. В середине 1990-х го-

дов Линь И-фу сформулировал три основные задачи китайской экономической науки: «отузем-

ливание» (бэньтухуа) западных теорий, т.е. соединение их с местным материалом, следование

строгим академическим нормам (гуйфаньхуа) и интеграция в мировую экономическую науку

(гоцзихуа).

Переход Китая на рельсы мирового рыночного хозяйства вел ученых к выводу, что формирую-

щаяся китайская школа экономической мысли станет скорее наследницей наднациональной

экономической науки, нежели источником некоей уникальной специфической теории.

Профессор университета Цинхуа в Пекине Цянь Ин-и предложил считать реформы в КНР

частью общего процесса рыночной трансформации. Насущность задачи овладения «мейнстри-

мом» экономической науки он объяснил тем, что Китай стремится к «стыковке» с мировым

современным рыночным хозяйством, однако понимание его функционирования дает лишь

современная экономическая наука. Исследователь истории китайской экономической мысли

Чжао Сяо-лэй полагал, что понятие «современная китайская экономическая теория» указывает

не на особый вид знания, а на уровень изучения китайскими экономистами экономической

теории марксизма и западной экономической науки. Он заключил, что разработок в области

616

экономического анализа в Китае было недостаточно и потому написать Экономическая

историю китайской экономической теории как «историю экономи- мысль

ческого анализа» (трактовка Й. Шумпетера) не представляется воз-

можным.

Китайские марксисты стремились создать новую теоретическую пара-

дигму отражающую реалии экономической глобализации и специфику

начального этапа социалистической рыночной экономики в Китае, превзойдя ограниченность

научных парадигм бывшего СССР и современного Запада. В 2000 г. профессор Чэн Энь-фу (в то

время ректор Шанхайского финансово-экономического университета) предложил формулу

«марксистская наука

—

как основа, западная наука

—

как применение» (ма сюэ вэй ти, си сюэ вэй

юн). Профессор Хэнаньского финансово-экономического института Ян Чэн-сюнь отстаивал

расширенную модель сочетаний различных традиций, учитывающую китайский фактор:

«марксистская наука — как душа, китайская наука — как основа, западная наука — как

применение» (ма сюэ вэй хунь, чжун сюэ вэй ти, си сюэ вэй юн). Обе формулировки опирались на

известный тезис Чжан Чжи-дуна (см. т. 4) о китайской основе и западном применении (ти-юн,

см. т. 1).

Исследователи пришли к выводу, что одним из факторов успешного развития китайской эко-

номической науки в период реформ стала возможность использовать знания и опыт, накоп-

ленные со времени первого издания в 1902

г.

перевода «Богатства народов» А. Смита, сделанного

видным китайским мыслителем Янь Фу (см. т. 1). Акцент на роли Янь Фу как основоположника

современной китайской экономической науки помог избавиться от стереотипа, согласно

которому ее развитие якобы началось лишь с 1949 г. «Начиная с перевода Янь Фу Адама Смита

прошло уже сто лет, как Китай соприкоснулся с парадигмой западной экономической науки.

В качестве научной теории современная западная экономическая наука в Китае никогда не

исчезала, но путь ее развития как идейной концепции в пределах Китая был извилистым», —

отмечал современный исследователь Чжун Сян-цай (Чжун Сян-цай. 2006, с. 126). В начале

XXI в. обсуждавшиеся в дореволюционный период проблемы развития рыночного хозяйства

вновь обрели актуальность, повышенное внимание привлек накопленный опыт взаимодейст-

вия с мировой экономической мыслью.

Проблемы имущественной дифференциации и защиты прав собственности. В конце 1990-х —

начале 2000-х годов в КНР появились новаторские исследования социальной структуры об-

щества, позволившие углубить понимание связи имущественной дифференциации и стабиль-

ности. Ван Шао-гуан, Ху Ань-ган и Дин Юань-чжу сравнили первый этап реформ (конец

1970-х — середина 1990-х) с «игрой с ненулевой суммой», когда каждый индивид мог выиграть

от решения другого. В тот период выгоды от преобразований получали почти все слои насе-

ления, а несправедливость проявлялась в том, что доходы одних социальных групп были выше

других. На втором этапе реформа все больше напоминала «игру с нулевой суммой», при которой

выигрыш одного индивида является проигрышем другого. Часть людей заметно обогатилась, но

некоторые социальные группы оказались «абсолютно проигравшими». Ученые пришли к выво-

ду, что экономический рост не ведет автоматически к социальной стабильности и не гарантирует

успешного решения стоящих перед КНР проблем.

В 2003 г. на фоне подготовки официальных решений о правовой защите частной собственности

экономисты обратились к западным либеральным теориям конституционной экономики. Шэн

Хун, опираясь на трактовку Дж. Бьюкененом конституции как «нормы норм», или «перво-

начального института», порождающего все остальные, отметил, что изучение экономической

наукой конституции имеет гораздо больший эффект, чем изучение обычных институтов. По

мнению Шэн Хуна, отсутствие в конституции КНР четкого определения компетенции

административных органов дает им возможность произвольно изменять основные права,

определенные конституцией. Ученый призвал к продолжению постепенного реформирования

основного закона, продвигаясь от укрепления гарантий прав собственности к конституцион-

ному определению полномочий власти.

В октябре 2003 г. на 3-м пленуме ЦК КПК 16-го созыва был сделан шаг в сторону укрепления

легитимности частной собственности и расширения присутствия частного капитала в эконо-

мике страны, одинакового отношения к государственной и негосударственной экономике.

Призыв пленума к четкому определению системы современных прав собственности был

включен в концепцию реформ после того, как эту тему нового институционализма более десяти

Общественные

науки

лет обсуждали китайские экономисты. Термин «чань цюань» («права

собственности») вошел в официальную лексику наряду с привычным

для марксистской политэкономии «соючжи» («собственность»). Китай-

ские экономисты подчеркивали, что государство будет защищать лишь

законную частную собственность, в чем заинтересованы не только

богачи, но и «слабые группы» (типичным нарушением прав частной

собственности в КНР стало насильственное переселение жителей ради строительства новых

объектов).

Укрепление правовых гарантий собственности было призвано стимулировать развитие пред-

принимательства и повысить уверенность бизнесменов в стабильности политики государства.

Важность этих мероприятий проявилась в 2003 г. на фоне активного обсуждения проблемы

«первородного греха» (юань цзуй) частных предприятий, многие из которых были созданы

в начале реформ в условиях правовой неопределенности. Экономисты-рыночники утверждали,

что в переходной экономике предпринимателей нельзя винить за то, что им приходилось дейст-

вовать в условиях несовершенства законов и концентрации административных полномочий

в руках коррумпированных чиновников. Со ссылкой на опыт развитых стран предлагалось

провести налоговую амнистию китайских бизнесменов за прошлые «грехи» с одновременным

ужесточением наказания за последующие нарушения закона.

Председатель Всекитайской федерации промышленников и торговцев (Цюаньго гуншанлянь)

Хуан Мэн-фу отметил, что распространившаяся в обществе психология «ненависти к богатым»

(чоу фу) связана с «теорией первородного греха», а это вредит накоплению общественного бо-

гатства. Призывая к признанию заслуг частного бизнеса и созданию вокруг него благоприятной

общественной атмосферы, он назвал тезис о «первородном грехе» китайских богатых безоснова-

тельным на том основании, что это положение заимствовано из христианства, а его применение

к реалиям современного Китая является логически ошибочным, политически вредным и не

соответствующим истории. Вопрос о неуместной религиозной окраске термина «первородный

грех» поднимался в ходе дискуссии неоднократно, однако в современном Китае он восприни-

мается преимущественно в контексте теории первоначального накопления, изложенной в «Ка-

питале» К. Маркса. Экономисты согласились, что обсуждение «первородного греха» бизнесме-

нов нельзя вести в отрыве от анализа институциональной среды, создававшей почву для право-

нарушений, при этом ликвидировать пространство для экономических преступлений можно

лишь путем расширения сферы действия рыночного механизма.

Дискуссия о переосмыслении реформ. Во 2-й половине 1990-х годов в Китае заявило о себе

социально-культурное течение «новых левых», выступившее с критикой реформ под лозунгами

защиты социальной справедливости. На рубеже веков в китайской экономической мысли

возникло близкое к «новым левым» «неосновное направление» (фэйчжулю пай), к его активным

деятелям относились Ян Фань, Хань Дэ-цян, Цзо Да-пэй, Ян Бинь и Лу Чжоу-лай, иногда к ним

причисляли себя работавшие за рубежом Ван Шао-гуан, Цуй Чжи-юань и Хэ Цин-лянь. Они

выступили в защиту «слабых групп» общества, отвергая призывы к реформе и приватизации

госпредприятий под лозунгами повышения эффективности, требовали от государства борьбы

с действиями иностранных предприятий, наносившими ущерб долгосрочным интересам Китая,

выступали против свободы торговли в защиту национальной промышленности. Левые критики

не высказывали упреков в адрес руководства КПК, возлагая ответственность за ошибочный курс

преобразований на международный капитал и либеральных экономистов.

Китайские власти превратили критику неолиберализма в одну из задач официального общест-

воведения, сосредоточив внимание исследователей на изучении положения в Латинской

Америке и бывшем СССР, превратившихся в «зоны бедствия» по вине западной политики

навязывания либеральной модели. В июле 2003 г. в АОН Китая была создана исследовательская

группа по проблемам неолиберализма во главе с заместителем секретаря АОН Хэ Бин-мэном.

Китайские авторы указывали, что политическая суть западного неолиберализма основана на

отрицании общественной собственности, социализма и государственного вмешательства в эко-

номику, что неприемлемо для реформ в КНР. Вместе с тем представители официального

обществоведения признали рациональность части рецептов неолиберального «вашингтонского

консенсуса» (усиление финансовой дисциплины, сокращение бюджетного дефицита, снижение

инфляции, стабилизация макроэкономической ситуации). Был сделан вывод, что Китаю не

следует отказываться от участия в экономической глобализации, но «необходимо быть бди-

618

тельными по отношению к стоящей за ней глобальной экспансии нео- Экономическая

либерализма и монополистического капитала» (Лэ Бин-мэн [ред.]. Синь мысль

цзыючжуи пинси [Анализ неолиберализма]. Пекин, 2004, с. 14).

В 2004 г. развернулась дискуссия о социальной справедливости и на-

правлении реформ, ее началом послужила критика непрозрачных схем

приватизации государственного имущества, получившая название

«спора об МВО» (сокр. от англ. management buy-out, приобретение менеджерами контрольного

пакета акций своей компании). Инициатором дискуссии стал профессор Китайского универ-

ситета в Гонконге Лан Сянь-пин (Larry Lang), предложивший затормозить процесс разгосу-

дарствления собственности. Он поставил под сомнение проводимую местными властями поли-

тику «удаления государства и привлечения частника» (го туй минь цзинь) в области прав собст-

венности, указав, что использование инструментов МВО ведет к переходу госимущества в част-

ные руки по заниженной цене. Лан Сянь-пин выступил против мифа о хронической и неизле-

чимой неэффективности госпредприятий, подчеркнув, что проблема кроется в отсутствии

должного контроля над управляющими. Ученого поддержали представители «неосновного тече-

ния», стремившиеся защитить интересы слабых социальных групп, лишенных доступа к пере-

делу государственной собственности.

Представители «основного направления» экономической науки осудили Лан Сянь-пина за

попытку превратить анализ своекорыстных действий менеджеров нескольких известных ком-

паний в обоснование для отрицания реформы прав собственности в масштабах страны. При-

знавая существование проблемы «утечки» госимущества, они призывали решать ее на основе

закона. Реформаторы отмечали, что включение КНР в мировую экономику требует повышения

конкурентоспособности предприятий и тут главные надежды можно возлагать лишь на него-

сударственный сектор. Они напоминали, что предпринятая в 1990-е годы попытка усовер-

шенствовать систему управления на госпредприятиях оказалась безуспешной, поэтому с «утеч-

кой» госимущества в ходе реформ нужно смириться как с неизбежной платой за ускорение

перехода от старой экономической системы к новой.

Спор об МВО привел к снижению доверия общества к экономистам «основного направления»

и расширению критики реформ, допускающих «расхищение» государственного имущества

элитой в ущерб интересам народа. Летом 2005 г. известный экономист старшего поколения Лю

Го-гуан признал, что западная мысль вытеснила марксизм в экономической науке КНР,

а «западная буржуазная идеология проникает в экономическую работу и в принятие экономи-

ческих решений». Он назвал ошибочной сложившуюся в китайских университетах «двухко-

лейную систему» экономического образования, утверждая, что параллельное преподавание двух

базовых теорий (марксистской политэкономии и западной мысли) без утверждения руководя-

щей роли марксизма способствует распространению западных концепций и повышению их

влияния среди молодежи. Право руководить учреждениями общественных наук в КНР должно

быть в руках у марксистов, они должны занять командные посты на экономических кафедрах,

марксистская экономическая наука должна стать руководящим основным течением, а «запад-

ная немарксистская — использоваться для сведения, в качестве подспорья» (Цзинцзи яньцзю.

2005, № 10, с. 9).

Предложения Лю Го-гуана натолкнулись на скрытое неприятие профессиональных эконо-

мистов, однако их поддержала традиционная марксистская профессура, недовольная сниже-

нием своего статуса. Широкое распространение западных экономических учебников и стан-

дартов преподавания привело к тому, что в университетской и академической среде марксистов

потеснили экономисты, получившие современное образование за рубежом. Критерии профес-

сиональной оценки в экономическом сообществе КНР отражали стандарты западного «мейн-

стрима», что лишало марксистов шансов занять хорошую должность или получить исследова-

тельский грант. Цзо Да-пэй подчеркнул важность «права на руководство» экономическими

факультетами университетов и исследовательскими центрами экономического профиля,

поскольку в сложившейся ситуации ученые вынуждены высказываться в пользу либеральных

экономических концепций ради карьерного роста.

Китайские власти не стали подвергать гонениям экономистов господствующего течения, скон-

центрировавшись на поддержке марксистских исследований. Финансовая и организационная

помощь идеологическому сегменту общественных наук стала сигналом, что власть не допустит

дальнейшего снижения статуса марксизма в учебно-преподавательской и научной работе.

В 2005 г. под непосредственным руководством ЦК КПК развернулась реализация «Проекта

Общественные исследования и строительства теории марксизма», предполагавшего

нагой создание новых вузовских учебников, в том числе по политэкономии.

^ В декабре 2005 г. в Пекине была открыта Академия марксизма АОН

Китая, сформированная на основе бывшего академического Института

марксизма-ленинизма и идей Мао Цзэ-дуна. Призывы к активизации

разработки «марксизма эпохи глобализации и рыночной экономики»

нацеливали исследователей на теоретическое обобщение идей партийно-государственного

руководства во главе с Ху Цзинь-тао (призыв «брать человека за основу», «научный взгляд на

развитие», строительство «гармоничного социалистического общества», повышение националь-

ного инновационного потенциала) и на переосмысление положений К. Маркса о всестороннем

развитии человека, о глобализации и мировом рынке.

В ходе споров о реформе в 2004—2006 гг. была поставлена под сомнение правильность курса пре-

образований, ведущего к растущему разрыву в доходах и нарушению социальной спра-

ведливости. По мере приближения назначенного на осень 2007 г. XVII съезда КПК дебаты

начали угасать. Чтобы подвести черту в дискуссии, в докладе ЦК КПК на XVII съезде было

заявлено, что реформа и открытость «отвечают чаяниям партии и народа, веяниям времени, их

направление и путь совершенно правильны, их достижения и успехи нельзя отрицать, застой

и поворот вспять заводят в тупик». Ответом властей на полемику о направлении реформ стала

ускоренная разработка концепции «социалистического гармоничного общества», ориентиро-

ванной на защиту идеалов социальной справедливости и снижение напряженности в обществе

в рамках существующей модели преобразований.

* Е Тань. «Чжунго цзинцзи-сюэ» сюньгэнь (Поиск корней «китайской экономи-

ческой науки») // Чжунго шэхуй кэсюэ. 1998, № 4, с. 59—71; У Цзин-лянь. Сяньдай

цзинцзи-сюэ юй Чжунго гайгэ (Современная экономическая наука и китайская

реформа) // Бицзяо. Вып. 4. Пекин, 2002, с. 1-8; он же. Дандай Чжунго цзинцзи

гайгэ (Современная китайская экономическая реформа). Шанхай, 2003; Цянь Ин-и.

Сяньдай цзинцзи-сюэ юй Чжунго цзинцзи гайгэ (Современная экономическая наука

и китайская экономическая реформа). Пекин, 2003; Лю Го-гуан. Цзинцзи-сюэ

цзяосюэ хэ яньцзю чжун ды исе вэньти (Некоторые проблемы преподавания и ис-

следований экономической науки)// Цзинцзи яньцзю. 2005, № 10, с. 4—11; Ван

Чжэнь-чжун (ред.). Чжунго цзинцзи-сюэ бай нянь цзиндянь (Классика китайской

экономической науки за 100 лет). Т. 3 (1979-2000). Гуанчжоу, 2005; Линь И-фу. Цзеду

Чжунго цзинцзи мэйю сяньчэн моши (Нет готовой модели для объяснения

китайской экономики). Пекин, 2007; Линь Ифу, Цай Фан, Ли Чжоу. Китайское чудо:

стратегия развития и экономическая реформа. М., 2001. ** Авдокушин Е.Ф. Теоре-

тические основы экономической реформы в КНР. М., 1990; Борох О.Н. Современная

китайская экономическая мысль. М., 1998; Пивоварова Э.П. Социализм со специ-

фикой Китая: поиск пути. М., 1992; она же. Социализм с китайской спецификой:

итоги теоретического и практического поиска. М., 1999; Портяков В.Я. Эконо-

мическая политика Китая в эпоху Дэн Сяопина. М., 1998; Линь И-фу, Ху Шу-дун.

Чжунго цзинцзи-сюэ бай нянь хуйгу (Китайская экономическая наука за 100 лет) //

Цзинцзи-сюэ (цзикань). Т. 1, № 1, октябрь 2001, с. 3-18; Цзоу Дун-тао (ред.).

Фачжань юй гайгэ ланьпишу. Чжунго цзинцзи фачжань хэ тичжи гайгэ баогао. № 1.

Чжунго гайгэ кайфан 30 нянь (1978—2008) (Синяя книга о реформах и развитии.

Доклады об экономическом развитии и реформе системы Китая. № 1. 30 лет реформ

и открытости в Китае. 1978-2008). Пекин, 2008; Чжао Сяо-лэй (ред.). Чжунго

цзинцзи сысян ши (История китайской экономической мысли). Далянь, 2007; Чжун

Сян-цай. Эрши шицзи Чжунго цзинцзи сысян шулунь (Изложение китайской эконо-

мической мысли XX века). Шанхай, 2006; Fewsmith J. Dilemmas of Reforms in China:

Political Conflict and Economic Debate. Armonk, 1994; Hsu R. Economic Theories in

China, 1978-1988. N.Y., 1991; Naugthon B. Growing Out of the Plan: Chinese Economic

Reform, 1978-1993. N.Y., 1995.

О.Н. Борох

620

Военная мысль

Военная

мысль

Военная практика и предпосылки военной теории в древности

Военная теория возникла в Китае как отражение, осмысление и инст-

румент военной практики своего времени. В узком смысле под «военной

теорией» понимают теорию стратегии и тактики, а в широком — всю военную науку, вклю-

чающую философско-социологическое учение о войне, мире и армии, теорию военного искус-

ства (стратегии, оперативного искусства и тактики), строительства вооруженных сил, управ-

ления ими, воинского обучения и воспитания, теорию военной экономики и тыла вооруженных

сил и другие элементы. В традиционной китайской мысли сложились все названные элементы

военного знания, которые к тому же внешне были слабо дифференцированы, представляя со-

бой единую науку, поэтому здесь целесообразно говорить о военной теории в широком смысле.

Военное дело в эпоху Шан-Инь. Во II тыс. до н.э. в бассейне р. Хуанхэ уже возникали первые

протогосударства-чифдом. Вооруженное насилие было направлено на борьбу с соседними

племенами. Предположительно до середины II тыс. до н.э. единственным видом войска была

пехота. Среди относящихся к тому периоду находок из бронзы встречаются ножи, клевцы, нако-

нечники копий и стрел.

Принципиальные изменения в организации общества и военном деле произошли, видимо,

после переселения родо-племенной общности шан [ /| в район современного Аньяна (пров.

Хэбэй), когда ее представители окончательно перешли к оседлому образу жизни. Территориаль-

но структура шан [7] состояла из трех зон — внутренней (первоначального места расселения),

промежуточной (возникшей в процессе расселения дочерних общин и ассимиляции нешан-

ского населения) и внешней, состоявшей из племенных образований-фан [7], усваивавших

шанскую культуру, но и ведших с шанцами борьбу.

Некоторые исследователи полагают, что именно в тот период у шанцев появились лошадь

и колесница, возможно, заимствованные и обусловившие их господство на Центральной равни-

не. В фокусе всей хозяйственной деятельности стояло бронзолитейное производство, в котором

шанские мастера достигли высочайшего уровня. Оно находилось под контролем государства

и было строго специализировано и централизовано. Из бронзы изготовлялись культовые сосу-

ды, украшения, символы власти и мелкие обиходные изделия, а также оружие, детали защитных

доспехов и, главное, боевые колесницы. Свое полное развитие этот «военно-промышленный

комплекс» получил в эпоху Чжоу, но его начало и все важнейшие компоненты были заложены

и археологически прослеживаются уже в Сяотуньском городище близ Аньяна. Массовым на-

ступательным оружием ближнего боя шанцев были клевцы гэ [б], копья и секиры, массовым

дистанционным оружием — луки и стрелы.

Социальная структура общества во многом отвечала потребностям ведения войны. Аристокра-

ты занимались преимущественно военным делом. К концу периода Шан термин цзу [4\, видимо

Лучник Боевая пятерица

Общественные обозначавший воинский клан-корпорацию, превратился в обозначение

любого клана. В итоге в шанской системе управления сложился влия-

^ тельный слой приближенных правителя-вана, включая клановую родню

и сановников, высших администраторов, военачальников, гадателей,

а также региональных правителей. Система военного управления не

была жестко отделена от гражданской, один и тот же человек мог высту-

пать и в роли администратора, и в роли полководца. Условно все названия управленческих

должностей подразделяют на три категории: чэнь чжэн (чиновники-администраторы), у гуань [2\

(военные) и ши гуань (грамотеи-канцеляристы). Вторая категория — у гуань [2\ — включала не

столько управленцев-чиновников, сколько технический персонал, занятый в сфере военного

дела и охоты: цюань [2] (до цюань) — псарей, отвечавших за разведение и подготовку собак для

охоты, ма [7] (до ма) — ответственных за тренировку и содержание боевых лошадей, шэ \4\ (до

шэ) — лучников, шу [<?] — копьеносцев и др. Эта номенклатура свидетельствует о развитой

структуре войска и уже существовавшей специальной системе его подготовки. Для нужд воен-

ной подготовки часто служила охота, во время которой ее участники овладевали навыками,

необходимыми в бою. Ввиду ритуальной близости охоты и войны (в обоих случаях добыча

приносилась в жертву предкам) четкой грани между ними не было.

Все шанские аристократы были профессиональными воинами, имели одинаковую военную

подготовку, даже те, кто в основном был занят в гражданской сфере управления. Из множества

надписей на гадательных костях известно, что шанцы вели частые войны, в особенности войны

вана (ван [7]) и подчиненных ему правителей с племенами внешней зоны (фан [7]), окружавшей

подконтрольную вану территорию, хотя изредка случались и междоусобные войны правителей

владений промежуточной зоны, а также их войны с ваном.

Появление боевых колесниц принципиально изменило комплекс вооружения и тактику армии.

По некоторым реконструкциям (A.B. Варенова) базовое пехотное подразделение состояло из 88

или 96 воинов, построенных в восемь шеренг, в каждой по 11 или 12 человек. Основная их часть

была вооружена клевцами чо с широким треугольным бойком и копьями. Фланги прикрывали

воины с проушными клевцами или клевцами с длинной бородкой, которыми можно было дейст-

вовать как косами. Две первые шеренги были защищены металлическими доспехами: бронзовы-

ми шлемами или масками-личинами тао те и нагрудниками. Предположительно пять подразде-

лений взаимодействовали с колесницами. Археологические раскопки показывают, что шанские

колесницы были легкими и не защищенными броней, с довольно низкими бортами — не более

45—50 см в высоту. В колесницах обычно находят такое оружие, как лук со стрелами, клевец

и иногда крупный нож (личное оружие для самообороны в рукопашной схватке). Клевец предназ-

начался для обороны колесницы, но только в ближнем бою, от наскоков пехоты противника.

Единственным действенным наступательным

видом вооружения для колесницы был лук со

стрелами. Тактика для колесниц, действующих

против пехоты, состояла в движении на относи-

тельно безопасном расстоянии от противника

и обстреле его из луков. Тактика для колесниц,

взаимодействующих со своим пехотным подраз-

делением, должна была состоять в том, чтобы не

дать колесницам противника выйти во фланги

и тыл пехотинцам на удобную для стрельбы ди-

станцию. Тактика боя двух колесничных подраз-

делений должна была напоминать тактику боя ли-

нейных флотов — движение в колоннах на па-

раллельных курсах и взаимный обстрел.

Как следует из археологического материала и ре-

конструкций, пехота и колесницы должны были

стать двумя родами армии. Однако благодаря

своей большей эффективности колесницы со

временем стали основным и едва ли не единст-

венным видом вооруженных сил, тогда как пе-

хота в значительной степени утратила свою так-

тическую самостоятельность, превратившись во

Изображения воинов вспомогательные отряды для их сопровождения.