Захарова Е.И. (ред.) Психологические проблемы современной семьи

Подождите немного. Документ загружается.

желаемыми. Отсюда этиологически проистекает внутренне невыносимое ощущение себя

самозванцем с соответствующим ему сильным желанием спрятаться и страхом быть

разоблаченным.

Переживание стыда также с успехом может заменить полярный феномен

компенсаторного характера – гордость с сопровождающей ее часто тенденцией к

психологическому эксгибиционизму

. Способ организации контакта при этом зачастую

связан со значительной долей эпатажа. Иллюзия контроля окружающей среды и своей

собственной жизни также могут на время облегчить тревогу, маркирующую подавленный

стыд, при срыве же этого механизма возможно отыгрывание рэкетных эмоциональных

образований в форме ярости, злости, обиды, вины и т.д. Кроме того, важным фактором,

определяющим феноменологию переживания стыда, является сопутствующий ему страх

быть отверженным [4]. Поэтому остановка в контактном способе переживания стыда

поддерживается со стороны реактивной тенденции к опережающему отвержению: «Пусть

лучше первым отвергну я, чем потом отвернутся от меня». Разрушение таким образом

контакта выступает надежным превентивным средством относительно любого переживания,

в том числе и стыда.

Сейчас немного более подробно об особенностях терапии клиентов, испытывающих

деструктивное воздействие токсического стыда. Как уже отмечалось, токсический стыд

отличается от творческого отсутствием какой бы то ни было возможности к переживанию

его в контакте. Как только стыд размещается в отношениях с другим человеком, на границе

контакта сразу же появляются неизвестные ранее или давно забытые ресурсы – творческое

возбуждение, удовольствие от контакта, подавленные и неосознаваемые ранее потребности,

удовлетворение которых делает жизнь человека более насыщенной и полноценной. При этом

стыд, переживаемый в одиночестве, часто трансформируется в уже выносимое смущение в

контакте, а акцент переживания смещается в сторону удовольствия, которое можно

рассматривать в качестве маркера успешного терапевтического процесса. Течение

терапевтического процесса, предполагающего существование токсического стыда, зависит

от типичного для данного клиента способа обращения с ним. Основная проблема

заключается не столько в работе со стыдом, сколько в сопротивлении этому процессу ввиду

наличия вторичного стыда («стыдиться стыдно»). На границе контакта чаще проявляется не

сам стыд, а рэкетные компенсаторные образования. Тем не менее, одной из важнейших

терапевтических задач является дифференциация стыда, что возможно осуществить,

например, посредством обращения внимания на телесные проявления или возникающие

фантазии. Далее необходимо легализовать переживание стыда («испытывать стыд – это

нормально, естественно», «вы имеете право на эти переживания» и т.д.). Только после этого

для клиента оказывается возможным разместить стыд в контакте с терапевтом, говорить о

своем стыде, его переживании и содержании другому человеку. В этом момент становится

очевидным, что испытываемый стыд не разрушает ни терапевта, ни самого клиента –

бесценный опыт, необходимый для терапии стыда. Освобождение эмоциональных

проявлений id-функции благоприятствует освобождению также и функции personality, при

этом неустойчивое ее функционирование, лежащее в основе стыда, приобретает более ясные

и стабильные черты, прежний образ себя трансформируется под влиянием новых

впечатлений, к которым клиент получает доступ. Естественным образом отпадает

необходимость в рэкетных образованиях self – типичной деформации контакта, замещающих

переживаниях, неадекватных образах себя и окружающих.

Несмотря на терапевтичное воздействие процесса контакта, необходимо отметить

следующее. А именно, при контактной терапии стыда необходимо учитывать риск, который

несет в себе сближение и самораскрытие клиента. При чрезмерном для клиента темпе

сближения терапевтический процесс скорее усилит стыд и спровоцирует непродуктивные

формы отыгрывания, типичные для него. Поэтому в терапии следует ориентироваться не на

Клиническая проблематика эксгибиционизма как сексуальной девиации коренится именно в подавленном

переживании чрезвычайно сильного стыда.

541

желания терапевта и его представления о терапевтичности контакта, а на темп сближения,

свойственный клиенту. Терапия токсического стыда – это терапия «малых шагов». Она

должна носить эволюционный характер, заключающийся в легализации всех, даже

непродуктивных способов обращения с ним. Важно дать понять человеку, что он имеет

право на любые способы предъявления и организации контакта, на любые ошибки, и что его

за это не будут дополнительно стыдить. Несмотря на то, что целью терапии стыда является

его легализация в отношениях с другим (другими), иногда оказывается важным легализовать

перед этим более доступные рэкетные образования в форме, например, бесстыдства (пусть

даже и с сильным налетом отыгрывания вовне), выраженной зависимости от признания и т.д.

Завершая анализ феноменологии и терапии стыда, замечу, что важным фактором

успешности терапии в этом случае является способность самого терапевта переживать стыд.

В противном случае естественный терапевтический процесс может быть разрушен

посредством прерывания контакта или, наоборот, его чрезмерной фасилитации терапевтом,

что в итоге все равно приведет к его прерыванию. Значительную роль при этом играет

способность терапевта совершать ошибки, признавать их и не разрушаться при этом.

От апатичной зависти – к витальной зависти

Зависть относится к переживанию, содержанием которого является представление о

том, что кто-либо обладает чем-то, что хотел бы иметь сам завидующий. В этом смысле

зависть маркирует лежащее в ее основе желание. Тем не менее, феноменология зависти и

проявлений self, с ней связанных, не так проста. В самом общем виде зависть, как мне

кажется, может быть проявлена, по крайней мере, в четырех основных формах.

Во-первых, индивид может, не осознавая это переживание, потратить свои психические

усилия на подавление (ретрофлексию) имеющегося непереносимого или просто непонятного

ему возбуждения. Чаще всего это происходит, если по какой-то причине осознание своей

зависти является процессом просто невыносимым, а самость настолько фрагментирована,

что человек оказывается не в состоянии предъявить свое необъяснимое возбуждение в какой-

либо другой форме. В итоге – апатия и астения.

Во-вторых, при недостаточном осознавании своей зависти к другому человек может

приложить много сил и энергии для того, чтобы обесценить достижения того самого другого,

которые являются предметом зависти. Так же, как ребенок раннего возраста раскладывает

свои испражнения по только что чисто убранной родителями квартире, взрослый жестоко

критикует очередную публикацию своего коллеги, не в силах написать ни строчки. При этом

очевидно, что все силы и возбуждение тратятся на обесценивание, ничего не оставляя для

какой бы то ни было продуктивной деятельности.

В-третьих, завидуя достижениям другого, можно направить имеющееся возбуждение и

энергетический ресурс зависти в более конструктивное русло. Например, создать нечто

подобное, достигая тем самым того же или (желательно) большего успеха. Однако и в этом

случае индивид не задумывается, насколько его действия соответствуют его же

потребностям. В этом случае чаще всего можно говорить об индукции потребности

посредством зависти. На поверку же часто оказывается, что совершаемые действия не

питаются возбуждением фигурной потребности. Скорее человек реализует для этой цели

возбуждение, появившееся от страха травматизации хрупкой и легко уязвимой (а зачастую

просто фрагментированной) самости. Учитывая это, становится очевидным, что

удовлетворение от таких действий невозможно (если, конечно же, не учитывать

кратковременный эффект эйфории от очередного «спасения» самости).

И, наконец, в-четвертых, осознав свою зависть, представляется возможным,

просканировав свои потребности, найти соответствие этому переживанию в одной из них

А значит, в этом случае нет необходимости далее обслуживать «рэкетный» цикл контакта, а

Мы предпочитаем рассматривать зависть, как впрочем, и любые другие чувства, как маркер какой-либо

потребности. Причем, более интенсивное и сильное чувство маркирует, как правило, более важную

фрустрированную потребность.

542

можно потратить имеющееся возбуждение на удовлетворение релевантной зависти фигурной

потребности. Кроме того, в случае осознавания преждевременности удовлетворения

потребности, возможно принятие решения об отсрочке действий по немедленному ее

удовлетворению. Такая форма обращения с завистью восстанавливает естественный процесс

творческого приспособления, предполагающий высвобождение значительного количества

жизненных сил, поэтому может быть названа витальной.

Описываемые способы обращения с завистью, на наш взгляд, можно рассмотреть через

призму цикла контакта. Так, представляется очевидным, что первые три способа обращения

с завистью реализуются, не выходя за пределы преконтакта, не давая возможности

сфокусировать и осознать возбуждение, реализовать его для удовлетворения релевантной

ему потребности. Хотя, если быть справедливым, эти способы, конечно же, отличаются по

уровню психической зрелости, и, следовательно – по сложности релевантных им

терапевтических воздействий. И только последний способ является достаточно зрелым и

позволяет завершить цикл контакта с ощущением удовлетворения и ассимиляцией опыта.

С другой стороны, следует рассматривать вышеописанные способы обращения с

завистью с позиции их терапевтической эволюции. Другими словами, эти способы являются

также и этапами терапии деформированной зависти. Это значит, что прежде, чем клиент

восстановит свою способность к зрелому способу обращения с завистью, он может пройти

все три предыдущих этапа. И если рассматривать этот процесс как естественный и не

пытаться его форсировать, тогда, возможно, удастся избежать многих сложностей в терапии.

Так, например, если клиент предъявляет лишь единственно доступный ему первый способ

обращения с завистью, то терапевт в качестве экспериментального ресурса может

предложить ему второй, далее третий и т.д. Это значительно может продвинуть апатичного

клиента в сторону принятия своей зависти и восстановления способности ее переживать.

Таким образом, терапия «деформированной зависти» включает в себя несколько основных

этапов: 1) диагностика уровня обращения с завистью; 2) поддержка эволюции обращения с

завистью; 3) сканирование результата терапии, каковым является восстановление

способности к творческому обращению с завистью.

Литература:

1. Виллер Г. Гештальт-терапия постмодерна: за пределами индивидуализма. – М., 2005.

– 489 с.

2. Погодин И.А. Психотерапия в эпоху постмодерна // Гештальт гештальтов: Евро-

Азиатский вестник гештальттерапии. – 2007. – №1. – С. 26-37.

3. Робин Ж.-М. Стыд / Гештальт-2002. – Москва: МГИ, 2002. – С.28–37.

4. Pogodin I. Psychologiczna fenomenologia narcyzmu / Gestalt. – 1/2005 (62). – s. 34–39.

543

Значение контакта в развитии ребенка и в психотерапии

Погодин И.А., г. Минск

Белорусский Институт Гештальта

Способ, которым человек обращается со своими чувствами, в значительной степени

является результатом раннего научения. Отношение родителей к переживаниям ребенка

легко усваивается последним и становится прототипом его собственного отношения к своим

чувствам. Невозможно переоценить значение раннего этапа развития человека для процесса

функционирования self. Основная задача этого этапа заключается в экспериментировании с

возникающими в контакте с окружающей средой чувствами. При этом важное значение

приобретает возможность размещения своих чувств ребенком на границе контакта, которая

является производной от развития соответствующей способности у родителей.

Если родители поддерживают выражение чувств, то ребенок приобретает опыт

совместности, обоюдности, что формирует у него способность к контакту, диалогу,

эмоциональному присутствию. В том случае, если чувства ребенка оказываются

невыносимыми для его родителей, способ обращения с ними становится «аутичным»,

приобретает нарциссические черты. И теперь каждый раз, когда возникают переживания,

когда-то невыносимые для родителей, они останавливаются, превращаясь в тревогу,

ретрофлексируясь или трансформируясь в другие рэкетные эмоциональные образования.

Таким образом, в психотерапии мы, по сути, имеем дело с результатом раннего

эмоционального научения. Учитывая вышесказанное, задача терапии заключается в

восстановлении естественного процесса развития self, предполагающего

экспериментирование со способами обращения с чувствами. Таким образом, терапия

является проектом развития, а не коррекции. В некотором смысле она также носит характер

научения, поскольку в терапевтическом процессе клиент может сформировать новый опыт

обращения со своими чувствами и ассимилировать его в self, восстановив способность к

творческому приспособлению. Восстановив чувствительность к переживаниям, человек

становится более гибким в своих реакциях на происходящее в его жизни, приобретает

утраченную ранее способность выбора способа поведения и организации контакта с

окружающими и, как следствие, получает возможность осознания и удовлетворения

потребностей, возникающих в контексте поля. Таким образом, восстанавливается

естественный процесс возникновения-завершения гештальтов. Кроме того, любые события в

жизни человека, даже самые тяжелые и трагичные, могут быть им пережиты и

ассимилированы в self, не нарушая его адекватного функционирования. Эмоциональные

переживания при этом выступают средством естественного восстановления психического

баланса, исполняя роль «психологической вакцины».

Гештальт-подход привнес в психотерапию новые коннотации категории контакт,

значительно отличающиеся от общеупотребимого [2]. Контакту невозможно обучить, его

очень трудно описать. Это внутреннее ощущение, которое, один раз испытав, невозможно

более ни с чем спутать. С одной стороны, контакт – это состояние открытости контексту

поля, с другой стороны – чувствительность к процессу self. Применительно к социальным

отношениям, это ощущение, что ты присутствуешь с другим человеком и для него, видишь

его, говоришь ему, при этом сохраняя высокую чувствительность к себе, своим реакциям,

переживаниям, мыслям и фантазиям. Вторая часть описываемого феномена не менее важна,

чем первая, в противном случае контакт превращается в конфлюенцию. Замыкание внутри

собственных границ также ведет к разрушению контакта.

Таким образом, двумя полярными альтернативами контакту выступают слияние и

отчужденность шизоидного или нарциссического характера. В ситуации контакта человек

становится чрезвычайно сенситивным и ранимым – думаю, этиологически данный фактор

способствует отказу от переживания контакта и утрате способности к присутствию. Именно

это часто определяет сопротивление в процессе терапии, его форму и содержание. Причем

544

сказанное имеет отношение ко всем участникам терапевтического процесса – терапевт не

является исключением. У многих из начинающих терапевтов, сравнивающих себя с более

опытными коллегами, возникает иллюзия, что со временем чувствительность к боли у

практикующего специалиста становится менее выраженной, и он превращается в

совершенную терапевтическую машину. Однако этого не происходит. К сожалению, или к

счастью, но мы работаем в терапии лишь своей собственной чувствительностью и

ранимостью – другого инструмента у нас нет. Устойчивость терапевта определяется не

притуплением в процессе профессиональной жизни эмоциональной чувствительности, а

наоборот, ее повышением с сопутствующим расширением диапазона способов обращения со

своими переживаниями на границе контакта. Именно гибкость self и восприимчивость к

границе контакта являются предиктором профессиональной устойчивости терапевта.

Несмотря на вышесказанное, следует отметить, что находиться в контакте 24 часа в

сутки невозможно, а если бы и было возможно, то небезопасно ввиду чрезвычайно высокого

эмоционального напряжения. На наш взгляд, и клиенты, и терапевты имеют право на

прерывание контакта. Например, некоторая степень дефлексии является необходимой, и

способность ее выбирать в качестве организации своего жизненного пространства

соответствует творческому приспособлению. Невозможность же отказаться от контакта,

наоборот, хронифицирует self.

В ходе анализа категории контакта нельзя обойти вниманием также и проблему власти

в психотерапии. На наш взгляд, многие психологические нарушения и сложности в жизни

человека являются результатом субъектно-объектной централизации власти,

предполагающую локализацию ее либо внутри субъекта (с соответствующим акцентом на

воле, самостоятельности, силе, контроле и независимости), либо в окружающей субъекта

среде (что приводит, наоборот – к беспомощности, зависимости и т.д.). При кажущихся

очевидными различиях в этих способах обращения с властью, оба они имеют общую черту –

игнорирование контакта и процессуального характера self. Как следствие, неизбежно

возникновение токсического стыда, разрушающего контакт с окружающими. Отличие будет

проявлено лишь в форме неадекватности обращения с ним. Так, в первом случае – человек

склонен будет игнорировать стыд посредством его отрицания, стремления удерживать

власть с помощью усиления тенденции к контролю (являющемуся всего лишь очередной

иллюзией, приносящей временное облегчение наркотической природы). Не удивительно, что

рано или поздно этот механизм не справляется с возникающими неподконтрольными

событиями, что часто приводит к отчаянию. В случае локализации власти в среде индивид

склонен игнорировать свой стыд, формируя зависимое поведение с рентными установками,

демонстрируя совершенную беспомощность и инфантильность.

Очевидно, что оба полярных способа локализации власти приводят к нарушению

творческого приспособления, неспособности ассимилировать происходящее и, как

следствие, подверженности деструктивному воздействию событий травматической природы.

В связи с вышесказанным возникает необходимость в децентрализации власти, как в жизни в

целом, так и в психотерапии в частности. Учитывая процессуальный характер self,

адекватной представляется локализация власти вне субъектов терапии, а именно – в самом

терапевтическом процессе. Только в этом случае возможны полноценное переживание и

высокая чувствительность обоих его участников – и клиента, и терапевта. При

децентрализации власти терапевтический процесс может способствовать переживанию

любого, даже самого тяжелого, жизненного события. Открытый процессу self может

ассимилировать любой опыт и любые переживания. В связи с этим несостоятельным

оказывается распространенный миф о том, что терапия может быть разрушительной для

клиента. Это принципиально невозможно. Терапия – процесс, предполагающий

деконструкцию, т.е. пересмотр или отказ от прежних способов организации контакта. В ходе

него возможна актуализация сильных переживаний, в том числе и негативных. Однако, те

психические феномены, которые были невыносимы при субъектно-объектной централизации

власти, при ее децентрализации и вынесении в терапевтический процесс могут быть

545

пережиты и ассимилированы. Процессуальная природа self предполагает возможность

переживания любого событийного контекста поля, в том числе и травматического. В этом и

кроется неисчерпаемый ресурс психотерапии кризисных состояний.

В рамках настоящей работы нам представляется необходимым уделить внимание также

роли открытости впечатлениям в терапии. При этом стоит подробнее развернуть тезис

Ф.Перлза, выраженный восклицанием: «Дайте миру произвести впечатление на вас!».

Проблема хронической ситуации слабой интенсивности заключается, кроме всего прочего, в

блокировании способности впечатляться и трансформировать полученные впечатления в

новый опыт с последующей ассимиляцией в self. В некотором смысле, гештальт-терапия –

это терапия впечатлением. Задача, стоящая перед терапевтическим процессом заключается в

том, чтобы помочь клиенту стать более чувствительным к себе и окружению и, как

следствие, более восприимчивым к новым впечатлениям. Терапия разворачивается на

полутонах, поскольку важными и трансформирующими self оказываются зачастую очень

незначительные переживания и впечатления. Несмотря на значимость полученных в терапии

впечатлений, наиболее важным оказывается процесс их дальнейшей трансформации в новый

опыт, который помогает фиксировать изменения. Посредством репрессивной тенденции

сопротивления впечатления могут быть обесценены, забыты, а их значение нивелировано.

Поэтому важнейшей задачей терапии является поддержание процесса ассимиляции

впечатлений в self. Именно новые впечатления восстанавливают способность к творческому

приспособлению, участвуя в формировании красивой завершенной (или «хорошей», по

терминологии Дж.Зинкера [3]) формы. Зачастую при этом даже изменяется внешность

клиента – он становится молодым и красивым.

Завершая обсуждение проблемы контакта в развитии ребенка и психотерапии, следует

отметить, что этот феномен выступает в качестве первичной реальности нашего

существования. Симптомы, с которыми обращаются клиенты, являются производными от

способов организации контакта с окружением. Любые изменения, которые производит

человек, в том числе и в терапии, возможны лишь в контакте его со средой. Более того, вне

контакта не существует self, который выступает его функцией, не существует потребностей и

чувств. Вне контакта, наконец, как уже отмечалось в более ранней работе [4], не существует

какой бы то ни было реальности вообще. Гештальт-терапевт – этот специалист по контакту,

в фокусе внимания которого находятся способы организации клиентом контакта со средой.

Ввиду хронификации self в результате трансформации острой ситуации сильной

интенсивности в хроническую ситуацию слабой интенсивности терапевтический контакт

становится отражением типичных способов организации клиентом контакта со средой.

Таким образом, взаимодействуя с клиентом в терапевтическом процессе, терапевт получает

доступ к восстановлению процессуальных ресурсов self клиента. Итак, в процессе терапии

мы уже имеем все необходимое для изменения. При этом необходимо помнить, что

изменения не подвержены в терапии прямому контролю

, а возможны лишь посредством

развития self в терапевтическом контакте[1, 4], т.е. как побочный продукт терапевтического

процесса.

Литература:

1. Бейссер А. Парадоксальная теория изменений / Гештальт-2001. – Москва: МГИ,

2001. – С. 6–14.

2. Виллер Г. Гештальт-терапия постмодерна: за пределами индивидуализма. – М., 2005.

– 489 с.

3. Зинкер Дж. В поисках хорошей формы: Гештальт-терапия с супружескими парами и

семьями. – М.: Независимая фирма «Класс», 2000. – 320с.

В противном случае терапия как проект развития неизбежно трансформируется в педагогически-

нарциссический проект.

546

4. Погодин И.А. Психотерапия в эпоху постмодерна // Гештальт гештальтов: Евро-

Азиатский вестник гештальттерапии. – 2007. – №1. – С. 26–37.

547

Семья как фактор гендерной социализации

Погодина Е.К., г. Минск,

БГПУ имени М. Танка

Социальная трансформация современного общества оказывает заметное влияние на

состояние брака и семьи, на отношения между супругами, родителями и детьми,

актуализируя проблему гендерной социализации подрастающего поколения. Гендерная

социализация, как процесс передачи и усвоения устойчивых форм социального поведения в

соответствии с гендерной ролью, является одним из наиболее важных факторов развития

человека.

В современной психологии существует несколько теорий гендерной социализации. Так,

с точки зрения теории гендерной идентификации З. Фрейда, ребенок бессознательно

идентифицируется с образом родителя своего пола и копирует его поведение. Теория

гендерной типизации У. Мишела придает решающее значение процессам обучения и

положительного/отрицательного подкрепления. Когнитивно-генетическая теория Л.

Колберга подчеркивает роль самосознания в процессе гендерной социализации. Несмотря на

кажущееся различие, тем не менее все эти теории являются взаимодополняющими.

Формирование у ребенка представлений о своей гендерной роли происходит в первую

очередь в семье. Семья играет ведущую роль в воспитании социального поведения,

обучению социальным ролям, которые ребенку предстоит выполнять в будущем.

Полоспецифическое отношение к детям со стороны родителей определяет содержание их

гендерной идентичности, являющейся важным регулятором социального поведения

личности.

Ведущее значение в процессе становления позитивной гендерной идентичности

принадлежит родителям, которые помогают осознать ребенку его гендерную

принадлежность и обучают его гендерной роли в соответствии со стереотипами

маскулинности и фемининности, принятыми в данном обществе. Осознание своей гендерной

принадлежности и усвоение соответствующих гендерных ролей является одним из

важнейших стержней формирования личности, обеспечения эффективной социализации. От

своевременности и полноты процесса формирования психологических черт маскулинности и

фемининности, интернализации гендерной роли зависят уверенность в себе, эффективность

общения с людьми и отношений в семье.

Гендерная социализация начинается с момента рождения ребенка и продолжается на

протяжении всей последующей жизни. Первичное осознание своей гендерной

принадлежности формируется у ребенка к полутора годам, составляя наиболее устойчивый

элемент его самосознания. С возрастом объем и содержание гендерной идентичности

меняются, включая широкий набор маскулинных и фемининных черт.

На процесс гендерной социализации детей большое влияние оказывают существующие

в обществе гендерные стереотипы – сформировавшиеся в культуре стандартизированные

представления о моделях поведения и чертах характера, присущих мужчине и женщине,

которые во многом определяют его направленность. К ним относятся: 1) стереотипы

маскулинности/фемининности – нормативные представления о психических и

поведенческих свойствах, характерных для мужчин и женщин (маскулинность

отождествляется с активно-творческим началом: доминантность, независимость,

агрессивность, логичность; а фемининность – с пассивно-репродуктивным: покорность,

зависимость, эмоциональность, конформность); 2) стереотипы закрепления семейных и

профессиональных ролей в соответствии с полом (для женщин – семейные роли,

ориентированность на установление близких межличностных отношений, для мужчин –

профессиональные, с ориентацией на достижения); 3) стереотипы различий в содержании

труда (для женщин – экспрессивная сфера деятельности, исполнительский и

обслуживающий труд; для мужчин – инструментальная сфера, творческий, руководящий

548

труд). Все эти гендерные стереотипы довольно жизнестойки и прочно укоренены в сознании

большинства населения, что способствует их активному воспроизводству из поколения в

поколение.

Наиболее распространенные гендерные стереотипы усваиваются в процессе семейной

социализации непосредственно под влиянием родителей. В кругу родительской семьи

усваиваются правила и нормы взаимоотношений между членами семьи, формы и способы

ведения совместного хозяйства, устанавливаются ориентиры на определенные ценности

семейной жизни. С этим обстоятельством связано то, что большинство детей в последующем

в своей семейной жизни реализуют формы и способы взаимоотношений, которые

демонстрировали их родители. Это проявляется как в формах и способах общения с

супругом и другими родственниками, так и в формах и методах воспитания детей.

Формирование у детей качеств личности семьянина во многом определяется

характером взаимоотношений их родителей. Культура взаимоотношений супругов во

многом определяет установки детей на брак и семью. Условия и образ жизни семьи,

взаимоотношения родителей формируют у детей представления, чувства и необходимые

качества будущих супругов и родителей.

Социализация в рамках родительской семьи играет важную роль в становлении

семейных потребностей человека. Образ жизни, поведение родителей, характер воспитания в

родительской семье в значительной степени предопределяют облик будущей семьи детей.

При этом большое значение имеют структура семьи, материально-бытовые условия,

личностные качества родителей, характер отношений в семье, духовно-нравственные

интересы ее членов, внутренняя атмосфера семьи.

Благодаря механизму идентификации с родителями у мальчиков и девочек в семье

формируются эталоны мужа и жены. С детства у ребенка под влиянием образов отца и

матери создается облик будущего супруга. Под влиянием родительской семьи у ребенка

формируются семейно-ролевые представления в сфере домашнего хозяйства, организации

хозяйственно-бытовой деятельности в семье.

Формирование репродуктивных ориентаций также происходит в большой степени под

влиянием родительской семьи. Существует прямая связь между потребностью в детях у

родителей и потребностью в детях у их взрослых детей.

Родители играют важную роль и в обеспечении благополучия будущего брака своих

детей. Благополучная родительская семья формирует у детей положительные

эмоциональные установки по отношению к будущему супругу и семейной жизни, снабжает

их необходимыми для супружеского единения образцами поведения. Сформировавшиеся в

родительском доме положительные эмоциональные и нравственные установки, модели

семейного поведения создают больше перспектив для формирования собственного

успешного брака у детей, выросших в благополучных семьях.

Современная семья, живущая в новых социально-экономических условиях, является

одной из наиболее динамичных групп, и через нее, с одной стороны, обеспечивается

сохранение и преемственность гендерных стереотипов и установок на взаимоотношение

полов, а с другой стороны, именно в семье формируются новые представления о месте и

роли мужчины и женщины в современном мире, трансформируется дифференциация полов и

полоролевых идентичностей, что отражается в сознании супругов в виде их ценностных

ориентаций, потребностей и взаимоотношений между полами. В современной семье

супружеские, родительские и другие социально важные роли чрезвычайно быстро меняются

и наполняются новым содержанием.

Изменения, происходящие в современной семье, определяются процессами

социокультурной трансформации современного общества. За последние несколько десятков

лет семья претерпела значительные изменения: произошел переход от патриархальной

модели семьи к новым типам и формам семейных отношений, изменилась ролевая структура

семьи в сторону большей симметричности функций мужа и жены, изменился состав семьи и

уменьшилась ее численность, широкое распространение получила нуклеарная малодетная

549

модель семьи как основная форма семейного союза и др. Специфика современной семьи

заключается в психологизации и интимизации семейной жизни, ориентации на брачного

партнера, снижении ценности детей, увеличении возраста вступления в брак и рождения

детей, индивидуализации семейных ролей, сложности совмещения профессиональных и

семейных ролей и др.

Постепенно на смену традиционной форме организации семейной жизни приходит

модель бикарьерной эгалитарной семьи, основанной на взаимном уважении членов семьи,

признании их права на свободу выбора и самореализацию, а также предполагающей

равноценный вклад обоих супругов в воспитание детей и ведение хозяйства. Такой тип

семьи предполагает гендерное равенство, что влечет за собой радикальное изменение

мужских и женских семейных ролей, норм регламентации брачно-семейных отношений,

изменение ориентаций и ожиданий, связанных с браком, представлений о нем, а также

трансформацию норм материнского и отцовского поведения. В первую очередь, это связано

с повышением образовательного уровня женщин и ориентацией их на профессиональную

самореализацию. Равномерное распределение ответственности за материальное обеспечение

семьи между мужем и женой предполагает также и равноценность их вклада в заботу о

детях. Исследования показывают, что современные отцы менее авторитарны, свободнее

проявляют свои эмоции, способны устанавливать теплые, доверительные отношения с

детьми, проявляют уважение и интерес к личности ребенка. Другой, не менее важной

причиной трансформации гендерных ролей в семье, является плюрализация форм семейной

жизни, в частности высокий уровень разводов, рост числа неполных (в основном,

материнских) семей, неспособность определенной части семей к выполнению функции

социализации детей и т.п.

Ориентация современных семей на рождение одного-двух детей оказывает

существенное влияние на формирование репродуктивных ориентаций подрастающего

поколения. Потребность в детях у супругов, выросших в однодетной семье, выражена

значительно слабее, чем у супругов, выросших в многодетной и среднедетной семьях. Эта

связь проявляется в том, что у выходцев из однодетных семей ориентация на семью слабее,

сильнее внесемейные ориентации; слабее выражены репродуктивные установки и мотивы;

фактическое число детей у супругов, которые росли в однодетной семье, меньше, чем у

супругов, выросших в многодетной и среднедетной семьях. Воспитание ребенка в

малодетной семье приводит к тому, что ребенок перенимает от родителей установки на

малодетность и малодетный образ жизни.

Существует также взаимосвязь между удовлетворенностью браком мужчин и женщин с

благополучием родительских семей, в которых они воспитывались. Чем больше конфликтов

в родительских семьях, тем чаще они возникают в семьях детей. Причем, мотивы

конфликтов родителей и взрослых детей в собственной семье во многих случаях совпадают.

Развод родителей в несколько раз увеличивает вероятность развода у детей. Стиль и

характер взаимоотношений родителей настолько сильно программирует стереотип брачно-

семейных отношений, что отойти от негативной модели семейной жизни своих родителей

взрослым детям не всегда удается.

Особую значимость приобретает семейный климат, который оказывает

непосредственное влияние на восприятие детьми семейных ролей и на желание обзавестись в

будущем своей семьей. Отсутствие совместной деятельности родителей и детей,

способствующей укреплению семейного единства, профессиональная занятость членов

семьи вне дома, физические и психоэмоциональные перегрузки родителей, к сожалению,

приводят к тому, что во многих семьях в настоящее время этот климат в значительной мере

неблагоприятен для развития у детей адекватной потребности в создании собственной семьи.

В современной культуре отсутствует четкая дифференциация мужского и женского

начал, современные идеалы маскулинности и фемининности достаточно противоречивы,

ролевые функции мужчин и женщин претерпевают серьезные изменения, вследствие чего

становление гендерной идентичности затрудняется. Общественные трансформации

550