Захарова Е.И. (ред.) Психологические проблемы современной семьи
Подождите немного. Документ загружается.
последних лет лишь осложняют гендерные отношения. Исследования показывают, что в
большинстве семей формальное главенство по-прежнему отдается мужчине, роль главы
семьи и распределение домашних обязанностей остаются наиболее консервативной
областью современных семейных отношений. Выявлено также наличие двух стадий развития
гендерных отношений в современной семье: до рождения ребенка наблюдается тенденция к
построению симметричного, равноправного брака, после рождения ребенка в большинстве
семей происходит разделение ролей и обязанностей по традиционному сценарию. Если у
женщин после рождения ребенка появляется большее количество ролей, то у мужчин
возрастают затраты времени и сил на работу, что сводит его роли исключительно к
профессиональным. Таким образом, нормы гендерного поведения в современной семье
многообразны, изменчивы и находятся в процессе трансформации, а гендерные роли теряют
свою жесткость и определенность, постепенно адаптируясь к современным условиям, однако
гендерно-ролевые стереотипы все еще имеют устойчивый характер, что приводит к
усложнению процесса гендерной социализации подрастающего поколения.
551
Группы психологической поддержки для отцов: постановка проблемы
Пономарев М.С., г. Москва
Государственное учреждение г. Москвы
Центр психолого-педагогической помощи семье и детям ЮАО
В настоящее время социальный институт отцовства подвергается существенным
изменениям. По мнению многих исследователей [3, 4], начиная с 17 века в западной
культуре (а с определенного момента и в России) и обществе под влиянием социо-
культурных и экономических факторов идет постепенное «размывание» традиционной
модели отцовства с заменой его на т.н. «современную» или «либеральную» модель. Для
«традиционного» отцовства характерны следующие характеристики:
− Обеспечение физических (защита) и экономических (материальное обеспечение)
условий для существования семьи;
− Трансляция социальных и родовых норм, в том числе через осуществление
властных («судебных» и «распределительных») функций при подчиненном
положении остальных членов семьи;
− Обучение навыкам инструментального (делового) социального взаимодействия,
а также профессиональным (ремесленным) навыкам подрастающего поколения, т.е.
навыкам общения и труда преимущественно вне семьи.
Следует отметить, что функции отца были четко определены и поддерживались
культурой, никак не пересекаясь с традиционно материнскими функциями, такими, как
воспитание детей и уход за ними, ведение домашнего хозяйства. Соответственно,
требования, предъявляемые к носителям родительских функций, были достаточно
однородны, фактически не менялись с течением времени и не содержали внутренних
противоречий.
О сформированной «современной» модели отцовства говорить, пожалуй,
преждевременно. В настоящий момент это скорее совокупность представлений о том, что
должен (и чего не должен) делать современный мужчина в рамках своей отцовской роли, а
также о том, в каких сферах родительства он компетентен, а в каких – некомпетентен или
компетентен в малой степени.
При этом налицо 3 явных исторических тенденции:
1. «Либерализация» представлении об отцовстве, что, прежде всего, проявляется в
повышенных требованиях, предъявляемых к современным отцам в плане их участия в уходе
и воспитании детей; заметим, что требования, касающиеся обеспечения безопасности и
экономического достатка никто не отменял, а в условиях постиндустриального общества
давление на мужчин по этой линии даже усилилось;
2. В то же время имеет место устоявшееся мнение о педагогической некомпетентности
отцов, низкой степени эмоционального контакта с детьми, низкой заинтересованности отцов
в уходе и в общении с детьми, особенно маленькими.
Эти явления иллюстрируются юмористическим примером, который приводит И.С. Кон
в своей статье [4]. Согласно исследованию, проведенному американскими учеными Р. Дэем
и У. Маккеем, в 218 карикатурах, опубликованных между 1922 и 1968 годом в журнале
"Saturday Evening Post", изображающих семьи с детьми, мужчины во взаимодействии с
детьми были изображены некомпетентными в 78,6% и компетентными – лишь в 21,4%; у
женщин соотношение было обратным – 33,8% и 66,2%.
3. Наряду с наличием большого количества требований, предъявляемых отцам, за
последние десятилетия произошло значительное снижение авторитетности отцовской
позиции и значительное уменьшение властно-распределительных полномочий.
Следует отметить, что оценка деятельности отца в семье проводится по традиционно
женским критериям, применяемых к той деятельности, которой отцы в традиционных
552
обществах никогда не занимались, и к которой их никто не готовил. Правомерность такой
оценки – под большим вопросом.
Таким образом, мужчина, берущий на себя роль отца, рискует оказаться в тисках как
минимум двойного противоречия, что в рамках системной семейной терапии известно как
«двойной узел» (“double bind”).
C одной стороны, в силе остаются «традиционные» послания: защити нас от опасностей
и обеспечь нас материально. Последнее подразумевает посвящение большого (а чаще –
большей части) количества времени и сил профессиональной деятельности. С другой
стороны, послание «современное», под которым в той или иной степени готова подписаться
любая женщина: больше времени проводи с детьми и помогай мне в уходе за ними.
Второй «узел» – противоречие между ожиданиями («помогай мне по хозяйству и с
детьми и делай это компетентно») и представлениями о некомпетентности отцов в этих же
самых сферах деятельности.
В свете вышеизложенного становится психологически понятным, почему роль
современного отца (с учетом большого числа разнообразных требований и обязанностей
наряду с небольшим количеством прав) является мало привлекательной для многих мужчин.
Удивительно, что на фоне подобной ситуации для многих молодых отцов с высшим
образованием из экономически развитых стран (в частности, США) ценность семьи и
общения с детьми высока и приоритетна даже относительно одного из
«системообразующих» для мужской идентичности факторов – профессиональной карьеры и
связанного с этим уровня доходов.
В то же время вклад "невидимого" родителя (как часто называют отцов) в
психологическое развитие ребенка достаточно значим и важен. Достаточно вспомнить
результаты исследований, приводимые в литературе [3, 4], согласно которым мальчикам,
росшим без отца, значительно труднее дается усвоение мужских половых и социальных
ролей, маскулинного поведенческого стиля. Для таких мальчиков характерны
гипертрофированные проявления тех свойств, которые традиционно считаются «мужскими»
(уверенность в себе, инструментальная эффективность, доминантность) в виде
агрессивности, грубости, драчливости и т.д. Данные исследований также констатируют
наличие статистически значимой связи между отсутствием или слабостью отцовского
начала и агрессивным, в том числе антисоциальным поведением (физическое и сексуальное
насилие, убийства).
О влиянии «безотцовщины» на развитие девочек пока недостаточно данных.
Исследования, направленные на выяснение того, «как же получаются психологически
благополучные люди и чем характеризуются», до недавнего времени были достаточно редки.
Всплеск интереса к данной проблематике и появление соответствующих исследований
можно отметить в 60-х гг. на фоне расцвета гуманистической психологии (чаще всего в связи
с исследованием «самоактуализирующихся» личностей в рамках концепции А. Маслоу) и в
рамках так называемой «позитивной психологии» в США. При этом модель «здоровых»
детско-родительских отношений выстраивается в массовом и научном сознании достаточно
стихийно, «от противного», т.е. по контрасту с моделью отношений «нездоровых», в том
числе отношений в неполной семье.
Отдельно следует выделить проблему неполных отцовских семей и «отцов-одиночек».
Семьи, где в качестве родителя присутствует только отец, во многом похожи на семьи с
одинокими матерями: это более ограниченная социальная жизнь, несколько более
демократический стиль семейной жизни и наличие определенных трудностей при
вступлении в новый брак. В то же время есть ряд особенностей, среди которых в первую
очередь следует отметить трудности отцов в налаживании близкого эмоционального
контакта с детьми, в первую очередь, с дочерями. По мнению некоторых авторов [2], для
преодоления вышеуказанных трудностей необходимо создание и реализация специальных
социально-адаптационных и психологических программ. Существует прецедент создания и
553
реализации таких программ в одном из регионов РФ, подробно описанный в
соответствующих публикациях [2].
В то же время существует модель (заметим, социологическая, а не психологическая), в
рамках которой были выделены следующие факторы, определяющие успешность реализации
мужчинами отцовской роли [5]:
1. Мотивация;
2. Умения и уверенность в себе;
3. Поддержка, прежде всего со стороны жены;
4. Институциональные практики (как данное общество поощряет отцовство – например,
предоставляя отпуск по уходу за детьми и т.п.)
Также были выделены важнейшие параметры отцовского взаимодействия с ребенком:
1. Вовлеченность, ангажированность (непосредственный уход, общение или игра с
ребенком),
2. Доступность отца для ребенка;
3. Ответственность, а именно: знание того, чего ребенок хочет, и принятие
соответствующих решений.
Выделение данных параметров позволило проследить их временную эволюцию с
помощью сравнительных социологических исследований. Сопоставлялись данные,
полученные в 70-е и в 90-е гг. на американской выборке.
Так, показатели по параметру «вовлеченность» выросли на треть, а по параметру
«доступность» – наполовину. Показатель по параметру «ангажированность» в 90-е гг. – 40%.
Среднее количество времени, которое отцы проводят с детьми, возросло с 25 до 37% начиная
с 60-х гг.. Данные исследований также говорят о том, что значение семьи для американских
мужчин в настоящий момент выше значимости работы и карьеры и является одной из
существенных составляющих, определяющих качество жизни.
Следует отметить, что вышесказанное справедливо для американских мужчин –
представителей среднего класса, чаще всего имеющих высшее образование, экономически
активных и обеспеченных, в социокультурном плане принадлежащих к WASP (аббревиатура
от английских слов «white, Anglo-Saxon, protestant»), т.е. белых, являющихся потомками
английских переселенцев и исповедующих протестантизм. Можно предположить, что
высшее образование, обуславливающее достаточно высокий общий уровень культуры и
относительное экономическое благополучие, могут способствовать большей
восприимчивости этих мужчин к любым «новым веяниями», в том числе к «либеральной»
модели отцовства. Для мужчин – представителей национальных меньшинств (чернокожее и
латиноамериканское население США), национальных диаспор (еврейская, ирландская,
итальянская и др.), а также белых мужчин – представителей менее благополучных в
социальном и экономическом плане слоев общества эти может быть справедливо далеко не
всегда. Ссылок на аналогичные исследования на отечественной выборке нам найти не
удалось. Можно лишь предполагать, что среди российских отцов, обладающих сходными
социально-демографическими характеристиками, что и описанные выше американские отцы,
в большинстве своем готовы действовать в соответствии с «либеральной» моделью
отцовства. В российской практике эта модель часто дополняется такими моментами, как
совместные посещения занятий по подготовке к родам, совместные роды (в том числе и
домашние) и т.д. В то же время среди отцов – представителей менее обеспеченных и
социально благополучных слоев логично предполагать наличие большого количества
сторонников «традиционной» модели, где роль отца в воспитании и уходе за детьми
минимальна.
554
до 35 лет). Это проявляется в преобладании у первой группы таких мотивировок отцовства,
как «благоприятное материальное положение», «понимание того, что дети укрепляют
семью» и «так получилось» (незапланированная беременность), что квалифицируется
авторами статьи как проявления внешней и вынужденной мотивации. В то же время во
второй группе преобладают такие мотивировки, как «любовь к детям», «желание иметь
детей от любимого человека», что трактуется авторами исследования как проявления
устойчивых ценностных установок респондентов. Результаты исследования социальных
ценностей личности показали, что для первой группы на первых местах оказываются
профессиональные, финансовые, социальные и интеллектуальные, в то время как у второй
группы семейные ценности уверенно держат лидирующую позицию.
Обобщая вышесказанное, можно сделать следующий вывод: современная
«либеральная» модель отцовства, сложившаяся в массовом сознании, содержит несколько
существенных противоречий, препятствующих вовлечению мужчин в процесс ухода и
воспитания детей, а также дальнейшей полноценной реализации отцовской функции.
Наряду с этим можно выделить несколько предположений, касающихся
непосредственно практической работы с отцами:
1. Действовать в соответствии с «либеральной» моделью отцовства в большей степени
готовы экономически активные мужчины – представители «среднего класса» и выше, с
высшим образованием и высоким уровнем интеллектуального развития;
2. Для мужчин – представителей менее обеспеченных и социально благополучных слоев
предпочтительной является «традиционная» модель;
3. В первой группе отцов основные трудности при реализации отцовской функции
предположительно будут касаться противоречий, заложенных в «либеральной» модели
отцовства, как это показано выше;
4. Во второй группе отцов проблемные моменты могут касаться, во-первых, трудностей в
общении с супругами, возникающими после рождения первого ребенка, когда муж
придерживается «традиционной» модели отцовства, а жена – скорее либеральной. Во-
вторых, это может быть низкий уровень мотивации к пересмотру модели отцовства и
перехода от «традиционной» модели к «либеральной»;
5. Более молодым мужчинам будет в принципе достаточно сложно сознательно и
добровольно взять на себя функции отца, в то время, как для более зрелых мужчин это
задача уже решена, и вопрос заключается в предпочтении одной из двух моделей.
Таким образом, разработка специальной программы групповых занятий для отцов в
рамках современного социо-культурного контекста представляется актуальной.
Литература:
1. Архиреева Т.В., Федосова О.В. Психологическая готовность к отцовству мужчин в
возрасте от 16 до 35 лет // Семейная психология и психотерапия, № 1 – 2008.
2. Дикарев С.Н., Костенко М.А. Информация о деятельности отделения по работе с
неполной отцовской семьей Краевого государственного учреждения социального
обслуживания (источник: информационно-консультативный ресурс Socialforum –
www.socialforum.ru)
3. Дикарев С.Н., Костенко М.А. Отцовство: контекст социальной работы. (источник:
информационно-консультативный ресурс Socialforum – www.socialforum.ru)
4. Кон И.С. Современное отцовство.
(источник: http://www.neuro.net.ru/sexology/book15_5_7.html).
5. Кон И.С. Отцовство как компонент мужской идентичности (источник:
http://www.demoscope.ru/weekly/2006/0237/analit03.php).
555
Цели и ценности родителей относительно воспитания детей в разных культурах
Пономаренко Л.П., г. Одесса
Одесский национальный университет им. И.И.Мечникова
Процесс воспитания, будучи неотъемлемой практикой социализации индивида,
интеграции его в человеческое сообщество, находится под влиянием ценностей воспитателей
(в первую очередь – родителей), которые сознательно или бессознательно реализуют те или
иные цели воспитания. Как показывают многочисленные культурантропологические и кросс-
культурные исследования, эти цели, несколько различающиеся в разных семьях, могут
значительно варьировать в различных культурах.
Цели, которыми руководствуются родители при воспитании детей, в дальнейшем
формируют этнопсихологические особенности человеческих сообществ, ментальности, и, в
конце концов, – образ потребного будущего (по В.Ф. Петренко), что в свою очередь во
многом определяет само это будущее.
В зарубежной культурной антропологии, предметом которой являются особенности
жизнедеятельности человеческих сообществ, их традиции, ценности и верования, много
исследований было посвящено изучению практик воспитания в разных культурах, и в
особенности – в нецивилизованных сообществах. Полевые и архивные исследования
культурантропологов позволили выделить несколько измерений или факторов, которые
являются универсальными для любого человеческого сообщества, и по мнению ученых,
отличаются лишь степенью их выраженности [5, 7, 8].
Дж. Берри (1959) выделил двуполюсный фактор: на одном полюсе – воспитание
уступчивости (послушности, ответственности и, отчасти, заботливости); на другом –
самоутверждение (стремления к достижениям, уверенность в себе, независимость) [5]. Все
культуры отличаются только степенью проявленности того или иного полюса. Работы М.
Мид (1988), Дж. Уайтингов (1975), посвященные изучению традиций родительского
воспитания, которые стимулируют тот или иной тип поведения детей в дальнейшей жизни,
выявили две причины, которые объясняют расхождения в социальном поведении детей в
различных культурах: степень сложности социально-экономической системы (социальной
стратификации, профессиональной специализации, политической и правовой централизации
и т.д.) и преобладающая структура семей (нуклеарных или расширенных, включающих
несколько поколений). Стили социализации (воспитания), по мнению Уайтингов, находятся
под значительным влиянием социальной структуры [4].
В странах постсоветского пространства структура общества, социально-политические и
экономические отношения подверглись значительным изменениям, что должно было, по
нашему мнению, неминуемо отразиться на семейных отношениях и трансформации целей
родителей по отношению к воспитанию детей. На какую же «культурную модель личности»
ориентируются в практике воспитания современные родители? В нашем исследовании,
проводившемся в Украине, была сделана попытка ответить на вопрос о том, отличается ли
культурная модель идеальной личности (цель воспитания) молодых украинцев от
культурных моделей (так называемых этнотеорий), согласно которым воспитывают детей
молодые родители в современных демократических обществах.
К сожалению, и Россия, и Украина редко принимают участие в международных кросс-
культурных исследованиях, хотя сравнительный анализ может дать ценную информацию
относительно психологических особенностей индивидов и человеческих общностей, а также
позволяет прогнозировать тенденции их развития.
Целью нашего кросс-культурного исследования было выявить долгосрочные цели
молодых украинских родителей в отношении воспитания детей, определяющих особенности
культурной модели личности, которая будет жить в будущем украинском обществе. К
задачам исследования относилось: а) провести теоретический анализ современных
исследований в области кросс-культурной психологии относительно стилей воспитания и
556
этнокультурных моделей личности; б) провести эмпирическое исследование долгосрочных
целей воспитания, опираясь на опросники М. Suizzo (2004, 2007); в) обработать результаты
и сравнить цели украинских родителей, которые в данное время воспитывают детей от 0 до
6-ти лет с целями родителей в развитых демократических обществах – США и Франции (по
данным М. Suizzo, 2004 [10]).
В современной кросс-культурной психологи существует допущение, что культурные
модели, а также цели социализации и родительские этнотеории отражают требования
экокультурной среды, социоэкономическую структуру общества, экологию человека – то
есть, тип общества, в которой воспитываются дети. Культурные модели содержат
долгосрочные цели, которые мотивируют родителей применять определенные ежедневные
практики ухода за детьми и их социализации, которые могут быть разными в разных
обществах. Культурные модели или скрипты (сценарии) взаимосвязаны с идеологией,
ценностями и традициями, которые передаются из поколения в поколения и определяют
родительскую интерпретацию различных явлений [5, 7, 8].
В кросс-культурной психологи и психологи культуры принято описывать модели
воспитания, опираясь на такие известные культурные психологические измерения, как
коллективизм/индивидуализм [1, 2]. Культурная модель индивидуализма отражает
склонность отдавать предпочтение независимости, автономности и уверенности в себе, а
культурная модель коллективизма тяготеет к распространению моделей взаимозависимости,
конформизму к групповым нормам и важности семейных связей [3]. Markus и Kitayama
(1991) утверждают, что Я-концепция индивидов также варьирует в соответствии с
культурным происхождением: независимые люди рассматривают себя как отдельных,
автономных и самодостаточных, в то время как для взаимозависимых важнее их взаимные
связи, контекст и семейственность [9].
В сфере родительского воспитания турецкая исследовательница C. Kagitçibasi
предлагает этнокультурную теоретическую модель для объяснения того, как измерения
коллективизма и индивидуализма сосуществуют в целях родительского воспитания [6]. Она
считает, что автономность, как аспект индивидуализма, содержит два независимых
измерения: 1) субъектность (agency) против контроля и послушности и 2) отделенность
против связанности родственным отношениями. В соответствии с теорией
самодетерминации турецкая исследовательница рассматривает субъектность (agency) как
опыт волевого поведения, а связанность родственными отношениями – как базовую
человеческую потребность и, таким образом, оба этих аспекта – как универсальные цели
родительской социализации. C. Kagitçibasi предлагает также третий вариант модели
социализации кроме независимости и взаимозависимости – модель эмоциональной
взаимозависимости, которая стимулирует развитие и послушности (покорности) и
уверенность в собственных силах. Дети социализируются таким образом, чтобы быть
независимыми и отвечать за собственные поступки, но не быть отделенными от других [6].
Модели такого типа воспитания были описаны в более богатых частях развивающихся стран,
где девушки имеют доступ к образованию (например, в городских районах Турции).
Отталкиваясь от этих моделей, американская исследовательница М. Suizzo разработала
опросник для родителей, первый вариант которого включал 12 долгосрочных целей
воспитания, и провела исследование среди американских и французских матерей [10]. Мы
провели эмпирическое исследование среди украинских родителей, используя опросник
Suizzo, что позволило сравнить наши данные с данными американских и французских
родителей.
В нашем исследовании принимали участие 88 матерей детей в возрасте от 2 до 7 лет.
Все матери проживали в г. Одесса, средний возраст – 33 года. Согласно данным Suizzo
американская выборка включала 84 матери средним возрастом 34,4 года, французская – 120
матерей возрастом около 33 лет. Средний возраст детей – около 4 лет.
557
теми или иными качествами. Первичные данные подвергались статистической обработке,
подсчет средних значений и дисперсии позволил сравнить представления относительно
целей воспитания украинских матерей с представлениями матерей США и Франции (табл.
1).
Таблица 1
Сравнение средних значений, характеризующих воспитательные цели матерей,
в трех выборках
СТРАНА
Средние значения (М)
Ст.откл (δ)
Воспитательные
долгосрочные цели
США Франция
Украина
(Одесса)
M (δ) M (δ) M (δ)
1. Самореализация: развитие
индивидуальных способностей и качеств
4,51 (0, 69) 4.75 (0,45) 4, 57 (0,58)
2. Толерантность: уважение к тем, кто
отличается от нас
4.61 (0,59) 4.63 (0,54) 4.22 (0,75)
3. Счастье 4.76 (0,48) 4.93 (0,25) 4,62 (0,63)
4. Самодостаточность: способность
обходиться самому
4,52 (0,73) 4.49 (0,62) 4,31 (0,78)
5. Альтруизм: стремление помочь тем,
кому трудно
3,91 (0,90) 4.26 (0,70) 4,12 (0,67)
6. Автономность: отсутствие потребности
в чьем-либо одобрении при принятии
собственных решений
4.44 (0,74) 4,47 (0,62) 3.81 (1,07)
7. Уверенность в себе: надеяться на себя
самого, чувство собственного достоинства
4.82 (0,39) 4.82 (0,39) 4.53 (0,66)
8. Профессиональный успех: иметь
хорошую работу, или сделать карьеру
4.38 (0,72) 4.10 (0,78) 4,32 (0,70)
9. Чувство коллектива: быть способным
интегрироваться или легко входить в
контакт и ладить с людьми в различных
коллективах
3.72 (0,90) 4.30 (0,78) 4.36 (0,65)
10. Семья: иметь детей или усыновить
ребенка
2.90 (1,24) 3.50 (1, 18) 4.48 (0,69)
11. Материальный комфорт: зарабатывать
на хорошую жизнь
3.21 (1,05) 3.31 (0,80) 4.34 (0,64)
12. Быть хорошо воспитанным: знать, как
уместно вести себя на людях
4.07 (0,80) 4.10 (0,80) 4.66 (0,52)
Использование статистического t-критерия Стьюдента позволило доказать, что почти
между всеми представлениями о целях воспитания американских и украинских матерей
существуют значимые отличия, кроме таких позиций, как самореализация – украинские
матери разделяют с американскими представление о том, что развитие способностей и
качеств ребенка и их практическая реализация является важными жизненными
ориентациями. Украинки, как и американки, желают своим детям счастья и не отличаются по
представлениям относительно необходимости иметь профессиональный успех.
Французские и украинские матери считают важным, чтобы ребенок вырос
самодостаточным, стремился помогать тому, кому трудно (альтруизм) и умел находить
общий язык с разными людьми.
Наиболее важной целью для украинских матерей оказалась воспитанность ребенка в
смысле наличия хороших манер и умения уместно вести себя среди людей. Американские
матери отдают этой цели только 8-е место, на первом месте для американок находится
558
уверенность в себе и чувство собственного достоинства. Эта цель занимает второе место
также и у француженок, уступив первое место «счастью».
Можно сказать, что украинские матери значительно больше, чем американские, ценят
чувство коллектива и умения налаживать контакты с разными людьми, что опосредованно
свидетельствует о коллективистической ориентации украинцев.
Выводы. Результаты нашего сравнительного исследования свидетельствуют о том, что
представления о долгосрочных целях воспитания отвечают культурной модели, описанной
C. Kagitçibasi для развивающихся стран и названной ею моделью эмоциональной
взаимозависимости. Эта модель допускает сосуществование таких ценностей, как
послушность и ориентация на группу с одной стороны, и независимость и ответственность –
с другой.
Представляется, что участие в международных кросс-культурных проектах может дать
возможность выявить интересные данные, полезные в психолого-педагогическом
просвещении родителей и социальном прогнозировании. В ближайшем будущем
планируется провести исследование с использованием новой версии опросника M.Suizzo,
который содержит 5 факторов и сравнить результаты с данными других стран.
Литература:
1. Пономаренко Л.П. Колективізм-індивідуалізм – різні засоби конструювання "Я-образу" //
Вісник Одеського Національного Університету. – Том 7. Вип. 3. Психологія. – 2002. – С.
66–72
2. Пономаренко Л.П. Універсальні психологічні виміри культур з позицій кросс-культурних
досліджень. // Психологія у XXI столітті: перспективи розвитку. Матеріали VI
Костюківських читань (28-29 січня 2003 р.). – Т.2. – К.: Міленіум, 2003. – С. 145–149
3. Пономаренко Л.П. Некоторые особенности украинской ментальности сквозь призму
результатов кросс-культурных исследований. Актуальні проблеми психології. – Том 1.
Частина 16. – Київ, Інститут психології ім. Г.С. Костюка АПН України - 2005. – С. 128–135.
4. Стефаненко Т. Этнопсихология. – М.: Институт психологии РАН «Академический
Проект», 2000.
5. Berry J.W. A cultural ecology of social behavior // Advances in experimental social
psychology / Ed.by L.Berkowitz. N.Y.: Academic Press, 1979. Vol. 12. P. 177–206
6. Kagitcibasi C. (2005) Autonomy and relatedness in Cultural Context. // Journal of Cross-
Cultural Psychology, vol. 36, No. 4.
7. Keller H., Jensen H., Papaligoura Z., Holub C., Su Y., Chaudhary N. et al (2006) Cultural
Models, Socializational goals, and parenting ethnotheories. // Journal of Cross-Cultural
Psychology, vol. 37, No. 2.
8. LeVine R.A. (2003) Childhood socialization: Comparative studies of parenting, learning and
educational change. Studies in Comparative Education, Vol. 12. Hong Kong.
9. Marcus, H.R. & Kitayama S. (1991) Сulture and the self: Implications for cognition, emotion,
and motivation. // Psychological Review, 98, 224–253
10. Suizzo M. (2004) French and American Mother’s Childrearing Beliefs: Stimulating,
Responding and Long-Term Goals. Journal of Cross-Cultural Psychology, vol. 35, No. 5.
11. Suizzo M.(2007) Parents’ Goals and Values for Children: Dimensions of Independence and
Interdependence across Four U.S. Ethnic Groups. // Journal of Cross-Cultural Psychology, vol.
38, No. 4.
559
Роль детско-родительских отношений в возникновении страхов у младших
школьников
Попель Н.В., Засухина Е.А., г. Иваново,
Ивановский государственный университет
Изучение психологических особенностей страха, причин и факторов его
возникновения, ближайших и долговременных их последствий у детей, находящихся в
различных жизненных ситуациях, приобретает все большее значение в современном мире,
который пронизан многочисленными глобальными и локальными политическими,
экологическими и экономическими потрясениями.
Страх как отражение отношений человека к каким-либо фактам, сторонам
действительности, как эмоциональное переживание среды, осмыслен в гораздо меньшей
степени. Выявление особенностей страха у детей в контексте анализа социальной ситуации
их возникновения является важной задачей социальной и педагогической психологии.
Проблема эмоционального неблагополучия у детей, в частности, проблема детских
страхов, несмотря на давнюю историю, не теряет своей актуальности. Страхи, принимая
устойчивый и длительный характер, не только лишают ребенка психологического комфорта,
радости жизни, но и способствуют возникновению многих психосоматических заболеваний,
развитию детских неврозов.
Многогранность феномена страха, его проявлений на различных уровнях отражения
действительности, сложные отношения и способность к слиянию с другими эмоциями, а
также многочисленные источники и механизмы его формирования, разнообразные
последствия для психической жизни человека исключают возможность простого
определения страха. Анализ литературных источников по проблеме страха позволил
выделить несколько основных подходов к изучению данного психологического явления в
отечественной и зарубежной психологии. В значительном числе научно-исследовательских
работ страх рассматривается как причина многих нарушений в психофизиологической сфере,
как составная часть неврозов и депрессий (А.И. Захаров, Ю.А. Александровский, К. Хорни).
А.И. Захаров определяет страх как «аффективное (эмоционально заостренное)
отражение в сознании конкретной угрозы для жизни и благополучия человека. Страх
основан на инстинкте самосохранения, имеет защитный характер и сопровождается
определенными физиологическими изменениями высшей нервной деятельности, что
отражается на частоте пульса и дыхания, показателях артериального давления, выделении
желудочного сока» [4].
Понимание опасности, ее осознание формируется в процессе жизненного опыта и
межличностных отношений, когда некоторые безразличные раздражители постепенно
приобретают характер угрожающих воздействий. В таких случаях говорят о появлении
травмирующего опыта: испуг, боль, болезнь, конфликты, неудачи, поражения и т.д. [2].
А. Спиваковская дает следующее определение: «Страх – это специфическое острое
эмоциональное состояние, особая чувственная реакция, проявляющаяся в опасной ситуации.
Страх вызывается всегда конкретной и близкой, уже наступившей опасностью» [1].
Известный физиолог И.П. Павлов считал страх проявлением естественного рефлекса,
пассивно-оборонительной реакцией с легким торможение коры больших полушарий. В
самом общем виде эмоция страха возникает в ответ на действие угрожающего стимула.
Существуют две угрозы, имеющие универсальный характер – это смерть и крах жизненных
ценностей, противостоящие таким понятиям, как жизнь, здоровье, самоутверждение, личное
и социальное благополучие [5].
В зарубежной психологии страх рассматривается с позиций разных теорий. Прежде
всего, это теории эмоций (Ч. Дарвин, У. Джемс, и др.), теории научения или
бихевиористский подход (Дж. Уотсон, М. Раттер и др.), психоаналитическое направление (З.
Фрейд, А. Адлер, К. Хорни и др.), когнитивные и гуманистические теории (Д. Келли, К.
Роджерс и др.).
560