заменилось компромиссом, при котором новый царь при жизни старого царя получает его дочь и
полцарства, а все царство получает после -естественной смерти царя (царь убивается: Худ. 83; Аф.
212, 216, 216 вар. 2; ЗВ 105; См. 4, 30 и др.).
266 Эдип в свете фольклора
Во всех этих случаях сына еще нет. Здесь,отражена та историческая эпоха, когда
наследование шло через зятя. Вражде к сыну, таким образом, предшествует вражда к будущему
зятю, а вместе с тем иногда вражда к дочери. Древность мотива вражды к зятю доказывается
наличием этого мотива в американских мифах, в то время как вражда к сыну здесь еще
совершенно отсутствует. «О, Тлаик очень жестокий человек. Он убивает всех женихов своей
дочери» (Боас, 65). Или: «„Ты пришел, чтобы жениться на моей дочери?" — „Да, для этого я
пришел". Тогда вождь заставил его сесть рядом с ним, чтобы сжечь его» (Боас, 118). В другом
месте старуха (эквивалент нашей яги) говорит герою: «Вождь отдает свою дочь тем, кто приходит
навестить его. Затем он предлагает сделать им что-нибудь, что убьет их»
4
.
Это далеко не единичные случаи, но нам нет необходимости приводить их целиком, нам
важно установить наличие этого мотива у тотемических народов Америки при отсутствии там же
вражды к сыну. Можно возразить, что мотив вражды к зятю и мотив вражды к сыну —
совершенно разнородные, друг с другом несравнимые мотивы, что они не обладают историческим
или фольклорным родством. Однако родство их доказывается тем, что вражда к будущему зятю
входит в тот же сказочный канон, в ту же композиционную систему, что и вражда к сыну. Страх
перед зятем ведет к задаванию трудных задач, которые должны извести зятя, но которые приводят
к тому, что зять заменяет тестя на его престоле,— мотив, известный вплоть до современной
сказки. Историческое же родство этих мотивов доказывается наличием у более примитивных
народов в Америке мотива страха перед зятем и у более развитого народа зулу страха перед сыном
в пределах одной и той же композиционной системы.
В зулуской сказке читаем: «Рассказывают, был один вождь; он породил множество сыновей.
Но он не любил рождения сыновей, ибо он говорил, случится, если сыновья будут взрослыми,—
случится, что они отнимут у него власть» (Ск. зулу, стр. 56). Сын удален отцом-вождем из страха,
что он лишит его власти. Он воспитывается в лесу зверем, приобретает неуязвимость,
возвращается и убивает отца.
Совершенно то же, но уже в затемненной форме, имеем и в мальгашской сказке, уже
низведенной в среду обычных людей, а не вождей и будущих вождей-царей. «Затем они сгово-
рились, что бросят свое дитя в пруд, если это будет сын, из
4
A. L. К г о е b e r, Gros Ventre Myths and Tales,— «Anthropological Papers of the American Museum of the Natural
History», vol. I, pt III, New York, 1907, стр. 88.
Эдип в свете фольклора 267
страха, что он повредит им, когда он вырастет большим»
5
.
Чем вызвана эта смена, смена страха перед зятем страхом перед сыном? Она вызвана сменой
форм правления: наследник-зять заменился наследником-сыном. Именно такая форма
наследования зарождалась у зулу, и именно на этой стадии и должен был возникнуть мотив страха
перед сыном, а вместе с тем и мотив отцеубийства. «Тема гонимой жены с ее детьми или детей,
гонимых своим отцом-вождем, является очень распространенной»,— говорит Снегирев (Ск. зулу,
стр. 22).
Однако сравнение этих двух форм наследования (через зятя и через сына) показывает одно
существенное отличие. Наследование через зятя есть кон ф л икт н а я форма наследования: тесть
убивается. Наследование через сына не есть, как таковая, конфликтная форма: отец-царь радуется
рождению сына. Для этой стадии общественного развития характерна радость рождению сына;
желание сына — мотив, также чрезвычайно распространенный в фольклоре вместе с мотивом
молитв о рождении сына у бездетных родителей «при жизни на утеху, по смерти на замену».
Хотя вражда между отцом и сыном исторически также имелась — отцы убиваются своими
наследниками вплоть до XIX в., но не отсюда возникает сюжет. Новые общественные отношения
не создают нового сюжета, а переносят старый конфликт на новые отношения: сын-наследник,
заступив зятя-наследника, принимает на себя функцию вражды к нему (отцу.— Ред.) и убийства
его. Так возникает мотив отцеубийства в фольклоре.
Но этим вносится некоторая ясность только в одну сторону пророчества, в его содержание,
этим еще не объяснен самый факт пророчества. Сопоставление пророчеств показывает
замечательную закономерность. Оракулов, предвещаний, пророчеств совершенно нет в тех
случаях, когда- власть переходит от царя к его зятю, когда зять этот вперед неизвестен, когда он из
другого рода, когда он чужеродный.