Де Лас Касас Бартоломе. История Индий
Подождите немного. Документ загружается.
шурфы для того, чтобы проверить, есть ли в ней золото. И эта река и другие реки, да и вся тамошняя земля
богаты золотом, но добыть его стоит многих трудов и требуется для этого немало терпения и времени; не
сразу намоешь его столько, чтобы обрадовать и удовлетворить алчущего. Вот почему жители нового
города стали быстро терять охоту продолжать поиски золота. Но Луис Каррильо, чтобы заставить жителей
продолжать работы и доставить им хоть какое-нибудь удовлетворение, решил отправиться с теми из них,
кто был крепче здоровьем и чувствовал себя лучше других, в поход, чтобы пленить как тех индейцев, кого
он сам и другие испанцы своими бесчинствами заставили искать спасения в бегстве, так и тех, кто еще
оставался в своих селениях, страшась ежедневно нападения испанцев. Они пересекли область касика
Абрайбы и углубились в провинцию, которую называют Серракана. Здесь индейцы жили в больших
жилищах — барнакоа, построенных на деревьях, растущих в воде. Индейцы отбивались в, течение
некоторого времени от испанцев, пустив в ход палицы, но безуспешно: в конце концов, захватив семь этих
больших жилищ, испанцы взяли в плен более 400 туземцев. Но едва испанцы решили двинуться дальше в
поисках других жертв, как пленники попытались бежать, и им это удалось бы, если бы не пес, которого
испанцы водили [248] с собой; тот набросился на беглецов и растерзал многих из них, заставив вернуться
остальных. Этих 400 пленников Каррильо разделил между воинами своего отряда, не обделив и себя.
Вернувшись в Анадес, он отправился затем в Дарьей, чтобы доложить Педрариасу, что из-за отсутствия
пиши и из-за прочих неудобств оставаться там нет более никакой возможности, и вскоре поселенцы
покинули город Анадес. К этому времени относится, видимо, решение Педрариаса, алчность которого по-
прежнему подогревалась слухами о золоте, которым изобилует провинция Сену, отправить туда баккалавра
Ансисо, как человека, более знакомого с этими землями и более способного достигнуть цели, чем его
племянник. Ансисо был юристом, и ему, по-видимому, казалось, что королевское предуведомление
позволит ему оправдать грабежи и насилия в отношении жителей Сену в большей мере, чем Хуану де
Айоре и Луису Каррильо, которые бесчинствовали, не обращаясь к этому документу. В последних главах
своей книги “Начала географии” Ансисо рассказывает о Сену в следующих выражениях: “От имени короля
Кастилии я прочел предуведомление двум касикам Сену, требуя, чтобы они подчинились королю
Кастилии. Им следует знать, добавил я, что есть только один бог и един он в трех лицах и владыка на земле
и в небесах и что явился господь на землю и оставил вместо себя апостола Петра, а тот сделал своим
преемником святейшего папу, который в качестве наместника божьего на земле является властелином всей
вселенной и, пользуясь этими своими правами, святейший папа милостиво пожаловал земли Индий и в их
числе Сену королю Кастилии, и что по праву владения, пожалованному ему папой, король требует, чтобы
они покинули эти земли, ему принадлежащие; и что если они пожелают жить на этих землях, как и прежде,
то должны изъявить покорность ему как своему повелителю и в знак своей покорности ежегодно приносить
ему дань и дань эту они сами должны определить; и если пребудут они покорными, то король не оставит их
своими милостями, поможет им в борьбе против их врагов и пошлет к ним братьев-монахов или клириков,
дабы поведали те о вере христовой; те из них, кто пожелает обратиться в христианство, будут милостиво
приняты в лоно церкви; те же, кто не пожелает принять христианство, не будут к тому понуждаемы, а
смогут сохранить свою прежнюю веру. Ответили мне касики, что они согласны с тем, что есть только один
бог и что он владычествует в небесах и на земле и господин всего сущего, — так оно и должно быть; но то,
что я говорил о папе как о наместнике божьем и властелине вселенной и о том, что он пожаловал эти земли
королю Кастилии, свидетельствует, по их мнению, что папа не иначе, как был пьян, когда свершал это, ибо
жаловал то, что ему не принадлежало; король же, просивший об этой милости и принявший ее, должен
быть просто безумцем, ибо просил он то, что принадлежало другим; и пусть он сам явится сюда, чтобы
получить то, чего желает, и тогда они насадят его голову на кол, как это делали они с головами других
своих врагов, которые они показали мне на кольях близ селения; заявили они также, что были господами
[249] на своей земле и не испытывают нужды в других господах. Я вновь потребовал от них покориться и
предупредил, что в противном случае пойду на них войной, захвачу их поселения, убью тех, кого захвачу,
либо пленю и продам их в рабство. Отвечали они, что прежде насадят мою голову на кол, и попытались это
сделать, но не смогли, ибо мы силой овладели их поселениями, хотя они засыпали нас бесчисленным
множеством стрел и стрелы все были отравлены, и ранили двоих наших солдат, и оба умерли от яда, хотя
раны их были совсем невелики; затем захватил я в плен в другом поселении еще одного касика, того
самого, о котором я упоминал выше и который рассказывал мне о рудниках Нокри; я убедился в том, что
это был очень правдивый человек, строго соблюдавший данное им слово и почитавший благо за благо, а
злодеяние за злодеяние. Все войны в тех краях ведутся примерно так же, как я описал”. Все это буквально
и слово в слово говорит Ансисо в указанном месте. Нужно ли искать более ясное и собственноручное
свидетельство невежества и слепоты баккалавра Ансисо и тех, кто составил это предуведомление, и всех
тех, кто полагал, что сей документ извиняет столь ужасные и нечестивые войны и оправдывает грабежи и
насилия, которые чинили испанцы в этих войнах по отношению к туземным жителям? Где в
предуведомлении Ансисо доказательства преступности противодействия, оказанного ему, и законности его
вторжения в земли индейцев, захвата их селений, убийства и пленения жителей? Какие он представил
свидетельства оскорблений или ущерба, нанесенных ими королю Кастилии, или Испании, или ему самому?
Какие земли или имущество узурпировали они, чтобы в целях возвращения их он получил право
прибегнуть к силе, после того как его многократные просьбы и требования остались без ответа? Даже
варваров, невежественных и неразумных, точно скоты, не могли бы не оскорбить подобное
предуведомление и люди, его предъявившие. И разве Ансисо не подтверждает в качестве свидетеля и
очевидца, что так же, как он воевал с жителями провинции Сену, велись в тех краях и все прочие войны?
Quid egeraus testibus? ex ore tuo, oh bachalarie Anciso, te iudico, (Зачем нам нужны свидетели? Твоими
устами, о баккалавр Ансисо, я тебя обвиняю (лат.)) и спрашиваю я тебя — обязаны ли они были верить
после этого, что господь, которого ты силой вынуждал их признать, един в трех лицах, и всему прочему,
что содержалось в твоем предуведомлении? Или ты полагаешь, что, явившись к ним с солдатами для того,
чтобы лишить их золота, имущества, жен, детей и самой свободы, ты мог свидетельствовать в пользу
справедливости своих притязаний? И что знали они о том, что за вещь такая братья-монахи и клирики,
которых до тех пор они не видывали и не слыхивали? И ведомо ли было им, что такое вера христова и что
значит быть христианином и все прочее, что должно было показаться им несусветной глупостью, хотя и
было само по себе божественным откровением. Впрочем, я-то про себя твердо уверен, что многое [250] из
того, о чем здесь повествует Ансисо, — вовсе не правдивый рассказ о том, что там происходило, а
чистейший вымысел, ибо и за два года те касики вряд ли смогли бы понять, что такое апостол Петр или
папа и что значат другие термины и суждения, о которых упоминает Ансисо, а ведь тогда испанцы впервые
оказались в тех краях и не знали ни единого слова из местного языка, если только не сумели выучить за
час, который был в их распоряжении. Посему я и убежден, что ни о папе, ни о короле индейцы не говорили
того, что приписывает им Ансисо.
Глава 64
в которой повествуется о том, что случилось с Васко Нуньесом, когда он отправился вверх по реке
Дарьен на поиски идола Дабайбы
После того как Педрариасы, королевские чиновники и сам епископ убедились в том, что все
отправлявшиеся в походы возвращались оттуда с большим количеством награбленного золота, хотя
некоторым это и стоило жизни, они приохотились к добыче, которую приносили им походы и часть
которой доставалась им различными путями и соответственно их положению. Вот почему эти походы
неизменно получали одобрение и в них участвовали все, даже те, кому по должности положено было
порицать и осуждать их, а также препятствовать их осуществлению по мере сил своих, хотя бы потому
лишь, что в этих походах гибло множество испанцев и наносился ущерб даже королевской казне, не говоря
уж об оскорблении имени господня, христианской религии, которую покрывали бесчестием, не говоря о
гибели стольких душ, — об этом-то никто не считал нужным тревожиться. Так что с каждым отрядом
испанцев, который отправлялся по приказу Педрариаса грабить золото, брать в плен и обращать в рабство
индейцев, сам Педрариас, все четыре королевских чиновника и, что прискорбнее всего, сам
достопочтенный епископ посылали столько слуг, сколько считали нужным и имели в своем распоряжении.
По возвращении происходил дележ награбленного золота и плененных индейцев, осужденных на рабство, и
оба Педрариаса, чиновники, епископ получали часть добычи соответственно количеству посылавшихся
ими в поход слуг. Таким образом, все вместе, in solidum, и каждый из них, в том числе и сеньор епископ,
который должен был бы жизнь положить на защиту своей паствы, в ответе за все эти преступления —
каждую пролитую каплю крови, каждого плененного индейца, каждый гран награбленного золота; и нет
среди них человека, который не обязан был бы возместить нанесенный им ущерб. Среди прочих
экспедиций была и та, которую предпринял Васко Нуньес по предложению либо приказу Педрариаса. И
произошло это следующим образом: когда-то он писал королю о том, что, по имеющимся сведениям, вверх
по реке Гранде дель Дарьей [251] имеется храм божка или идола Дабайбы, где можно захватить большое
количество золота. Вот почему многие знатные дворяне, прибывшие сюда с Педрариасом, как большой
милости добивались от Педрариаса разрешения отправиться на поиски идола. Но Педрариас не пожелал
никому из них дать, это разрешение, чтобы, как говорили или подозревали, если все окажется выдумкой,
никто из них позднее не обвинил своих начальников; пусть лучше за это дело возьмется сам Васко Нуньес,
который все это измыслил. И посему приказал он Васко Нуньесу, чтобы взял тот 200 солдат и отправился
на поиски идола Дабайбы и доставил все сокровища, о которых шла речь. Погрузился Васко Нуньес со
своим отрядом на каноэ, так как никаких иных средств для плавания по этой реке не было. Путь испанцев
пролегал через земли и владения многочисленного племени гугуров. Хорошо вооруженные индейцы, узнав
о приближении испанцев, двинулись им навстречу на множестве каноэ и, воспользовавшись беспечностью
испанцев, совершенно неожиданно напали на них. Не успели солдаты Нуньеса и оглянуться, как половину
из них уже поглотила река, потому что на воде и в особенности в каноэ наши солдаты и вообще испанцы
подобны беспомощным котятам, не умеющим плавать; индейцы же — прекрасные пловцы и к тому же
ходят нагими, и в данном случае это давало им большое преимущество перед нами, — стоило им
опрокинуть наши каноэ, и без особого труда они погубили многих испанцев. Среди первых, кто нашел там
смерть, был Луис Каррильо, управитель города Анадес, заплативший жизнью за злодеяния, которые
свершил он в городе и в других местах, — и дай-то бог, чтобы его гибель удовлетворила божественное
правосудие! Васко Нуньес с теми, кто остался в живых, стремился выбраться на сушу; но и индейцы
вышли на берег и продолжали преследовать испанцев. Слава богу, что испанцам удалось продержаться до
темноты, а под покровом ночи они скрылись в горах и ущельях от преследователей, а иначе никому из них
не миновать бы смерти. Когда раненый Васко Нуньес и немногие оставшиеся в живых солдаты вернулись в
Дарьей, то, как рассказывают, прибывшие с Педрариасом начальники обрадовались его поражению, ибо
померкла слава свершенных им ранее подвигов и теперь уже никто не мог бы поставить им в вину их
собственные ошибки, если таковые доведется им совершить. Педрариас же мечтал о том, чтобы Васко
Нуньес вернулся из похода с богатой добычей; поэтому его не могли не опечалить неудача Васко Нуньеса
и потеря столь многих солдат. Именно в эти дни прибыл в Дарьен какой-то корабль, доставивший
королевский указ, которым король даровал Васко Нуньесу титул Аделантадо Панамы, где позднее был
основан город под тем же названием, и Коибы, островка неподалеку от Панамы. Сам Васко Нуньес
посылал прошение королю о предоставлении ему прав на этот островок в то время, когда он обследовал
Южное море, ибо считал— потому ли, что ему действительно об этом рассказывали индейцы, либо по
какой-то ошибке, — что этот остров изобилует золотом и жемчугом. Королевское распоряжение было
публично оглашено. И отныне [252] приближенные Васко Нуньеса, как и он сам, стали торжественно
величать его не иначе, как Аделантадо, что не могло не вызвать сплетен и пересудов, в которых Васко
Нуньеса поминали и добрым и плохим словом, ибо, как говорят, и видимо не без оснований, Педрариасу и
его приближенным не могло прийтись по душе возвышение Васко Нуньеса, который таким образом
ускользал из их рук. Судьба как будто нарочно стремилась возвысить Васко Нуньеса, чтобы затем
низвергнуть его с самых вершин. Падение Васко Нуньеса было ускорено недовольством, которое вызвало у
Педрариаса возвращение Андреса Гаравито с острова Кубы с 60 испанцами, готовыми с оружием и всем
необходимым отправиться вместе с Васко Нуньесом заселять именем господа земли на побережье Южного
моря, — Васко Нуньес надеялся получить от короля права управлять заселенными им землями. Гаравито
бросил якорь в шести лигах от гавани и отправил секретное донесение Васко Нуньесу о своем прибытии.
Но от Педрариаса не удалось скрыть ни прибытия Гаравито, ни того, что Васко Нуньес намерен был
ускользнуть из-под его власти и стать самостоятельным правителем, о чем и просил Васко Нуньес в своем
послании королю. В раздражении и гневе Педрариас приказал схватить Васко Нуньеса и поместить его в
деревянную клетку. Однако, уступив настойчивым просьбам епископа фра Хуана Кабедо, Педрариас
отказался от своего намерения и в конце концов даже приказал освободить Нуньеса на определенных
условиях, о которых они между собой договорились. Нетрудно, однако, предположить, что тайная взаимная
неприязнь при этом не исчезла.
Глава 65
в которой рассказывается о том, как Педрариас отправил Гаспара де Моралеса с 60 солдатами в
поисках золота и жемчуга к Южному морю, и о том, что с ними случилось по дороге
В тех краях шла слава не только о золоте, но и о богатейших запасах жемчуга, которые, как писал Васко
Нуньес королю, он обнаружил, когда открыл Южное море; и поскольку Педрариаса жемчуг соблазнял не
менее, чем золото, и не в его натуре было оставлять свои желания неудовлетворенными, то направил он
Гаспара де Моралеса с 60 солдатами к Южному морю, приказав ему добраться до островов, которые
индейцы называли Терареги и которые позднее получили название Перлас, то есть Жемчужных (особенно
богат был ими один из них, который так и назвали Рика, то есть Богатый), с тем чтобы раздобыл он сколько
возможно жемчуга, ибо хорошие жемчужины в Кастилии высоко ценятся, а золото — что ж, оно, известно,
стоит дорого. Путь Моралеса лежал через селения и земли касиков, которые жили в мире после того, как
Васко Нуньес установил с ними дружественные и союзные отношения. По дороге он встретил [253]
Франсиско Бесерру, возвращавшегося в Дарьей с богатой добычей — золотом и захваченными в плен и
обращенными в рабство индейцами: касики тех земель приняли его солдат дружелюбно и мирно, как своих
кровных братьев, но Бесерра ограбил их и разорил все в округе. Гаспар де Моралес взял одного из
испанцев, возвращавшихся с Бесеррой, в качестве проводника по местам, куда он направлялся. Оставшиеся
в живых индейцы, узнав о том, что Франсиско Бесерра покинул их края, сочли, что теперь, когда испанцев
нет, они могут спокойно оставить надежные убежища в горах; но, точно саранча, на них набросились
солдаты Гаспара де Моралеса, которые захватили и ограбили то, что осталось после Бесерры. Так, грабя,
убивая и обращая в рабство индейцев, добрался Моралес до побережья Южного моря, прибыв на земли и
во владения касика Тутибры; тот встретил испанцев с миром, предложил им все, что имел, и принял в
своем жилище весьма гостеприимно. Было у касика, видимо, всего четыре снаряженных для плавания
каноэ, и в них не могли уместиться все испанцы и груз, который они обычно брали с собой. Поэтому
половину своих солдат Моралес оставил под командованием некоего капитана Пеньялосы, а с остальными
отправился на каноэ в селение другого касика по имени Тунака; оттуда, по-видимому, было легче
добраться до островов. Касик со всеми своими людьми ждал их с миром, принял очень радушно,
предоставил им в изобилии пищу и упрашивал их задержаться и отдохнуть в его жилище. Но алчное
стремление побыстрей добыть жемчуг, которое владело всеми их чувствами и влекло вперед, заставило
испанцев отказаться, и на следующий же день Гаспар де Моралес с половиной испанцев и Франсиско
Писарро с остальными пустились в плавание на нескольких больших каноэ. Но не прошло и двух часов, как
они об этом пожалели и, будь на то их воля, не согласились бы пуститься в море даже за весь жемчуг мира.
Гребцами в каноэ были прибывшие с ними индейцы, подданные касиков Чиапеса и Тумако (о них мы
говорили выше), которые неизменно сохраняли дружественные отношения с испанцами, установленные
при Васко Нуньесе, хотя тысячу раз имели основания изменить этой дружбе. На море поднялись такие
высокие волны, что в наступившей темноте гибель казалась всем неизбежной; каноэ потеряли друг друга из
виду и в каждой из лодок были уверены, что остальные погибли. По счастливой случайности утром все они
пристали к одному их многочисленных островов, сочтя это за чудо, которое явил им господь в награду за
их ревностную службу и святые дела. На острове был в это время какой-то торжественный праздник, во
время которого по местному обычаю мужчины и женщины живут раздельно, на противоположных концах
острова. Испанцы прибыли на ту часть острова, где находились женщины, и без особого труда захватили
их в плен и связали. Узнав об этом, мужья, точно яростные львы, напали на испанцев, вооруженные
палицами, ибо на этих островах не знают луков со стрелами. Им удалось ранить нескольких испанцев, но
раны не были тяжелыми. Испанцы же спустили с цепи пса, которого возили [254] повсюду с собой, и тот
набросился на индейцев и нанес их рядам страшный урон. В страхе перед столь необычным оружием
несчастные обратились в бегство; и все же, хотя многие индейцы погибли или были смертельно ранены,
ярость при виде того, как увлекают их жен и детей, заставила оставшихся в живых вернуться, чтобы вновь
напасть с палицами на испанцев и попытаться освободить своих близких. Все было напрасно лишь
возросло число жертв. Грешники же испанцы перебрались с этого острова на другой, больших размеров,
где жил царь и повелитель всех или большей части этих островов. Получив весть о высадке испанцев, царь
то ли потому, что до него дошли рассказы о зверствах, которые учинили испанцы на первом острове, то ли
потому, что ему была известна обычная их жестокость, поспешил со своими подданными навстречу им,
чтобы воспрепятствовать их высадке на остров либо в случае, если им удастся высадиться, заставить их
покинуть остров. Однако индейцы были обращены в бегство после того, как на них спустили пса и
несколько туземцев погибло. Но король, стремясь изгнать испанцев со своих земель или истребить их, не
смирился и еще четырежды бросался в бой со всеми, кого ему удалось собрать. В дело вмешались
прибывшие с испанцами индейцы дружественных племен чиапесцев и тумакенцев. Они заявили местным
индейцам, что силы испанцев велики и что они покоряют всех (можно было бы добавить, что испанцы всех
истребляют) и что им покорились повелители Понка, Покороса, Куареква, Чиапес, Тумако и многие другие,
которые первоначально оказывали сопротивление, но не смогли взять верх и в конце концов подчинились
власти испанцев. Эти примеры и доводы заставили царя островов смириться. Он пригласил испанцев к себе
в жилище, которое, как рассказывают, было удивительной постройки и превосходило по убранству жилища
других касиков. Затем он приказал принести корзину, очень красиво сплетенную из прутьев и доверху
наполненную жемчужинами общим весом в 110 марко. Все жемчужины были прекрасны, но одна из них
особенно — по размерам и красоте другой такой не сыскать в целом свете. Была она величиной с
небольшой грецкий орех (даже с мускатную грушу, как утверждали иные); жена Педрариаса привезла ее в
Испанию и подарила императрице, и рассказывают, что императрица приказала вручить ей за жемчужину
4000 дукатов. За жемчуг испанцы дали царю тех островов четки, зеркала, бубенцы и другие испанские
безделушки, которые пришлись тому весьма по душе. Позднее с Моралесом и несколькими другими
испанцами, которых он счел главными в отряде, касик поднялся на деревянную дозорную башню, откуда
открывался обширный вид на море и сушу, и, повернувшись на восток, показал рукой в сторону моря и
земель, тянущихся к Перу, и сказал: “Посмотрите, как велико море и сколько земель там”. И,
повернувшись затем на юг и запад, он повторил те же слова. Он показал им также “а острова и сказал:
“Взгляните, сколько островов раскинулось здесь по обе стороны; все они подвластны мне; все это
прекрасные и цветущие земли, и, если вы называете прекрасными землями те, которые изобилуют золотом
и жемчугом, [255] составляющими, кажется, предмет ваших искании, то скажу, что золота у нас мало, но
жемчугом полно море вокруг этих островов; я дам вам жемчуга, сколько вы пожелаете, если только вы
ответите на мою верность и дружбу тем же; и можете быть уверены, что я навсегда останусь вашим другом
и всегда буду рад встрече с вами”. Так дружелюбно и любезно говорил касик, и испанцев восхитили и
обрадовали эти слова. Уже собираясь покинуть остров, испанцы попросили касика, чтобы тот приказал
собрать для великого их короля, короля Кастилии, 100 марко жемчуга, и хотя касик, будучи
неограниченным владыкой всех этих островов и земель, не считал себя обязанным делать это, тем не менее
он охотно согласился исполнить просьбу испанцев, что не стоило ему большого труда. На этих островах
водилось столько оленей и кроликов, что некоторые из них без всякого страха приближались к жилищам
туземцев. Испанцы убили многих из них из арбалетов и надолго обеспечили себя пищей. Они утверждали,
что крестили касика и дали ему имя Педрариас; в данном случае они впали в ту же ошибку, что и многие
другие испанцы и даже некоторые клирики и монахи, крестившие этих неверных, не преподав им до того
никакого вероучения, не дав им ни малейшего понятия о боге, кроме того, каким те обладали до тех пор, и
поэтому они повинны в том, что, приняв христианскую веру и крещение, индейцы, которые обычно не
упорствуют в заблуждениях и соглашаются делать то, что испанцы объявляют благом, продолжают
идолопоклонство и свершают тысячи, святотатств; это ничуть не удивительно, ибо прежде чем их крестить,
никто не просвещает их и в столь краткие сроки не может просветить либо дать какое-либо представление
о нашей вере; да и после крещения ни в чем они не меняются. И за эти оскорбления и неуважение святых
таинств господь спросит не с индейцев, а с испанцев, которых ждет кара за безрассудное и неуместное
причащение к таинствам господним тех, кто к этому не подготовлен.
Глава 66
о заговоре, в который вступили касики Тутибры, замыслившие перебить испанцев из отряда Моралеса
Касик и его подданные были очень довольны, когда испанцы, радовавшиеся тому, что раздобыли
множество прекрасных жемчужин, покинули их остров и отправились на материк, чтобы возвратиться с
хорошими вестями в Дарьей. В то время как Моралес и его солдаты грабили острова, а затем пребывали в
гостях у властителя островов, Пеньялоса и оставшиеся с ним в селении Тутибры испанцы обращались с
жителями этого и окрестных селений как обычно, то есть преследовали своими домогательствами женщин,
рыскали повсюду и грабили все, что возможно.[256] Столь велики были, по-видимому, оскорбления,
которые нанесли испанцы туземцам, что индейцы решили перебить всех испанцев, находившихся в их
краях, а затем и солдат Гаспара де Моралеса, перехватив их на обратном пути. И с этой целью
подвергшиеся оскорблениям со стороны испанцев касики окрестных земель вступили в сговор между
собой. В отряде Моралеса находился касик по имени Чирука со своим сыном-юношей; он проявлял
величайшую любовь к испанцам, то ли потому, что действительно полюбил их (хотя один бог ведает, за
какие их достоинства), то ли из страха перед ними, то ли для того, чтобы, как я полагаю, выказывая
притворное расположение к испанцам, поближе познакомиться с их нравами и позднее, когда представится
случай, посчитаться с ними. Добравшись до материка на каноэ, Гаспар де Моралес послал некоего
Бернардино де Моралеса с 10 солдатами, чтобы предупредить Пеньялосу и находившихся с ним в Тутибре
испанцев и затем всем вместе отправиться в Дарьей новым путем. Прибыл Бернардино де Моралес со
своими солдатами в селение касика по имени Чучама, который входил в число заговорщиков; Чучама
встретил их радушно, предоставил им пищу и всячески изъявлял доброе к ним расположение. Однако
ночью, когда испанцы крепко спали, он приказал поджечь жилище, в котором те находились, и одни
испанцы погибли в огне, а другие, пытавшиеся выскочить из горящего дома, были перебиты. Вскоре же об
этом узнал касик Чирука, находившийся в отряде Гаспара де Моралеса; стало ему также известно, что
заговорщики находятся уже неподалеку, и то ли потому, что он был сам причастен к заговору, а, может
быть, и из боязни, как бы испанцы не обвинили его в соучастии в заговоре, но так или иначе той же ночью
он с сыном бежал из испанского лагеря. Едва бегство было обнаружено, как в погоню за ними были
посланы испанцы и индейцы, которых те считали своими друзьями, хотя на самом деле они следовали за
испанцами только из страха. Пустившись по свежим следам, они вскоре настигли беглецов и вернулись в
лагерь. Отца и сына тотчас же подвергли пыткам, ибо и тогда, и сейчас самые зверские пытки были у
испанцев первейшим средством воздействия; на беглецов спустили пса, который их жестоко покусал, и они
рассказали, что в селении Чучамы перебиты испанцы и отряду грозит нападение. Когда Моралес и его
солдаты услышали о гибели своих товарищей, их охватил страх, что та же участь уготована и им. Моралес,
однако, решил воспользоваться полученными сведениями; он приказал Чируке послать каждому из касиков
(было их всего 18 или 19) приглашение тайно встретиться с ним под предлогом необходимости ознакомить
их с положением дел до того, как они совершат нападение на испанцев. Моралес предупредил Чируку, что,
если он этого не сделает, его тотчас же бросят на растерзание псу. Не для того чтобы исполнить данную
клятву, а из страха касик поступил так, как от него требовали, не осмелившись перечить. Когда касики
один за другим прибыли, их тотчас же заковали в кандалы, с которыми испанцы никогда не расставались,
используя их всякий раз, когда они обращали в рабство кого-нибудь из [257] индейцев; опасаясь побега,
они держали в кандалах даже тех индейцев, которые переносили их грузы точно вьючные животные
повсюду, где им доводилось передвигаться пешком. Так с помощью хитрости испанцы захватили всех
касиков, и ни один из них не догадался о ловушке, пока не оказался в плену. В это время к отряду
присоединился Пеньялоса со своими солдатами, которые избежали опасности, даже не подозревая о ней, и
Моралес, считавший, так же как и его солдаты, их погибшими, очень обрадовался подкреплению. Они
решили напасть первыми на индейцев, которые не были подготовлены к бою и ожидали возвращения своих
касиков. Передовым отрядом командовал Франсиско Писарро. Перед самым рассветом испанцы с боевым
кличем устремились на индейцев, и, когда полностью рассвело, насчитали 700 убитых. Одержав эту
победу, Моралес приказал затравить псами всех 18 касиков (а с Чирукой их было даже 19), чтобы, как он
говорил, навести страх на всю округу. После этого Моралес, до которого дошли известия о том, что в
восточной части залива Сан Мигель есть великий властелин касик по имени Виру, обладающий огромными
сокровищами золота и жемчуга, решил напасть на него. Об этом касике рассказывали, что был он весьма
могуществен и что во время войны он никого не брал живым в плен и что у жилища его поставлена
изгородь из оружия, захваченного у врагов. По имени этого Биру, как рассказывают, назвали позднее
испанцы земли Перу, заменив букву “б” на “п”. Добравшись до его земель и селения, в котором он
находился, испанцы ранним утром напали на него. На материке испанцы обычно нападали на индейцев
следующим образом: прежде всего они поджигали жилища, которые в этих теплых краях большей частью
строятся из соломы; те, кто спал крепче других, погибали в огне или от ожогов, другие падали под ударами
мечей, оказывались в плену или в страхе спасались бегством. Едва затухал огонь, наши принимались
ворошить пепел, чтобы собрать все золото, которое находилось в жилищах. Так было и в селении Биру, где
испанцы перебили всех, кого смогли захватить. Но касику удалось бежать, и в скором времени, собрав и
воодушевив своих подданных, он с яростью набросился на испанцев. Индейцы сражались с таким
упорством, что на протяжении почти целого дня трудно было решить, кто берет верх. Но в конце концов,
как обычно, псы, арбалеты и мечи помогли испанцам одержать победу над несчастными нагими индейцами
и те обратились в бегство. Убедившись в том, что касик и его вассалы — люди решительные, Гаспар де
Моралес счел за благо, не дожидаясь нового нападения с их стороны, вернуться в селение Чируки, оставив
после себя с голь явственные следы своей евангельской проповеди. Подданные 19 растерзанных псами
касиков, лишившиеся своих законных правителей, сговорились с юношей, сыном Чируки, потерявшим
отца, и все вместе решили напасть на испанцев, чтобы уничтожить их после возвращения от Биру. И когда
Моралес, ничего не подозревая, расположился в селении Чируки, индейцы совершенно неожиданно напали
на него и сразу же ранили нескольких испанцев, а одному пробили палицей грудь [258] так что он упал
бездыханным, не успев и слова вымолвить. Испанцы сражались точно львы, убили многих индейцев, а
остальных несколько раз обращали в бегство, но индейцы, собравшись с силами, вновь бросались в бой.
Так продолжалось семь дней кряду, и за это время несколько испанцев было ранено и множество индейцев
погибло. Видя одержимость, с какой сражались индейцы, испанцы решили, не дожидаясь нового
нападения, ускользнуть ночью из лагеря. Среди раненых испанцев был некий Веласкес, в бою столь
изувеченный, что и помышлять о бегстве не мог; и чтобы не попасть живым в руки индейцев, он предпочел
повеситься на виду у командира и товарищей по оружию, которые, как рассказывают, со слезами пытались
помешать бедняге исполнить его намерения. Решив, спасаться бегством, испанцы зажгли и оставили
горящими множество костров, чтобы противник думал, что в лагере все начеку и бодрствуют. Но индейцам
стало известно, что испанцы покинули лагерь, и они принялись их преследовать; и когда рассвело, испанцы
обнаружили, что снова окружены тремя группами индейцев. Моралес, однако, не хотел вступать в бой,
понимая, что это повлечет за собой лишь новые потери и не принесет никаких выгод, и потому целый день
испанцы провели на этом месте, а с наступлением темноты вновь зажгли огни и продолжали поспешное
бегство; но индейцы проявляли не меньшую бдительность, чем испанцы, и неуклонно следовали за ними,
ранив еще нескольких беглецов, хотя и среди индейцев многие погибли от клыков пса, стрел из арбалета и
мечей. Испанцы к этому времени уже так устали, были столь удручены и настолько изверились в
возможности спасения, что нередко бросались в ярости на палицы индейцев и дрались, почти не отдавая
себе отчета в том, что делают, с таким остервенением, что едва ли видели, кто напал на них и кого они
крушат своими мечами. Чтобы ускользнуть от индейцев, испанцы прибегли к весьма коварной уловке,
проявив достойную всяческого сожаления жестокость: так как в их руках находилось много индейцев и
индианок, женщин и детей, то время от времени они ножами или мечами убивали нескольких из них,
рассчитывая, что преследующие их индейцы задержатся, чтобы оплакать убитых, а испанцы тем временем
получат возможность оторваться от преследователей. На самом же деле разум им должен был бы
подсказать, что, напротив, наблюдая жестокость по отношению к своим близким, женам и детям,
оказавшимся в руках у испанцев, индейцы должны были еще более распаляться гневом и с еще большей
яростью преследовать испанцев, чтобы отомстить им. Бессмысленная жестокость принесла мало выгод
испанцам, потому что индейцы неотступно следовали за ними; испанцы окончательно потеряли всякую
надежду спастись, когда после девяти суток подобных мытарств, двигаясь без дорог и проводников,
бросаясь из стороны в сторону, лишь бы укрыться от индейцев, они очутились вновь не то там же, где на
них впервые напали враги, не то поблизости от тех мест. Это, казалось, лишило испанцев последних сил и
присутствия духа. Они углубились в глухие горные чащи, однако и здесь их ждали новые беды и
опасности, [259] ибо они набрели на три лагеря индейцев из племен касиков, растерзанных псами. Но
теперь уже испанцы сражались не как обыкновенные люди, а точно дикие звери или те, кто покончил
всякие счеты с жизнью и ею более не дорожит, и это влило в них новые силы, как будто они только что
вступили в бой, и, ударив по индейцам, они не оставили ни одного в живых. И на этот раз, однако, не
оправдались их расчеты на передышку; новые страдания и страшные беды подстерегали их: они забрели в
трясины и топи и целый день преодолевали их — где по пояс в воде, а где и вплавь. Едва выбравшись с
неслыханными трудностями и испытаниями из этой беды, они очутились на морском побережье, которое
во время прилива покрывается водой чуть ли не на три с лишним человеческих роста. Понимая, что их
ждет неминуемая гибель, если прилив застигнет их здесь, они начали поспешно забираться на более
возвышенное место. В это время услышали они вдруг голоса индейцев. Оказалось, что индейцы тащили
волоком через топь четыре связанных между собой каноэ. Когда индейцы увидели испанцев, они
побросали лодки и бежали. Испанцы, захватив каноэ, перетащили их в залив и один из них, некий Дьего де
Даса, отправился на поиски командира Гаспара де Моралеса, который то ли от крайней усталости, то ли от
страха отстал. Трое суток продолжались безуспешные поиски. Тогда Дьего де Даса отправил на поиски
некоего Нуфло де Вильялобоса и с ним еще двух хороших пловцов на индейской лодке, потому что без
каноэ им никак не удалось бы выбраться из чащи и топи, в которой они оказались. Посланцев, однако, в
пути застал отлив и бурные потоки увлекли их каноэ в море. Они без сомнения погибли бы, если бы в
момент, когда они проплывали мимо какого-то мыска, Дьего де Даса их не обнаружил и но поспешил им на
помощь. В конце концов Моралеса удалось отыскать и они взяли курс на Дарьей. Когда испанцы добрались
до земель и владений касика Торагре, они полагали, что застанут индейцев врасплох, спящими, но
индейцев успели предупредить, и те вышли с оружием навстречу, полные решимости не допустить высадки
испанцев на сушу. В сражении испанцы потеряли одного убитого и несколько раненых, но убили немало
индейцев и в конце концов обратили остальных в бегство. Совершенно удрученные, испанцы отправились
со всей возможной поспешностью далее, к селению касика Кареты, а оттуда в Дарьей, до которого уже и не
помышляли добраться, ежеминутно сталкиваясь с угрозой гибели. После всего, что изложено выше,
нетрудно себе представить, как легко и беззаботно эти наши братья во христе открывали себе путь в геенну
огненную на вечные времена. В это самое время Педрариас отправил свою супругу в Кастилию. Она,
видимо, увозила с собой большую часть награбленного золота и огромную жемчужину, которая была
выставлена позднее в распродаже и продана за 1200 кастельяно. [260]
Глава 67
о том как Педрариас отправил Франсиско де Вальехо с 60 солдатами против индейцев Ураба и что с ним
случилось, и о том, как затем он послал Франсиско Бесерру в провинцию Сену и тот погиб
Все испанцы — и сам Педрариас, и прибывшие с ним, и находившиеся в Дарьене с Васко Нуньесом —
стремились только к одному — завладеть всем золотом, какое только возможно было раздобыть и
награбить, как это убедительно показывает все, о чем я до сих пор рассказывал. И эта жажда золота
настолько ослепляла Педрариаса, епископа и всех остальных, настолько лишала их благоразумия, что они
не замечали, как господь карает их изо дня в день, заставляя гибнуть от болезней, от рук Индейцев или от
невероятных лишений, которые выпадали на их долю. А ведь все это, быть может, было лишь знамением
божьим и карой за нечестивые и возмутительные дела их, за то, что они истребляли ни в чем неповинных
людей, ничем им не обязанных, но которых они были посланы обратить в истинную веру. Кто-кто, но
епископ должен был бы постоянно иметь эту цель в виду. Но истинная их цель заключалась в том, чтобы
грабить и обращать в рабство тех, кто мирно сидел в своих жилищах, и обогащаться, проливая потоки
человеческой крови; поэтому Педрариас отправлял отряд за отрядом туда, где, по его сведениям, можно
было обнаружить золото и завладеть им, и, оскорбляя естественные основы разума, божеские и даже
человеческие законы, требовал при этом, чтобы перед грабежом они предъявляли населению привезенное
им из Кастилии предуведомление. И тираны, которых он отправлял, выполняя его приказ и находя в том
оправдание своим походам (так они называли свои опустошительные набеги, двигались к цели со всеми
мерами предосторожности и соблюдая полную тишину, чтобы не быть замеченными, и к “очи добирались
на расстояние в лигу, пол-лиги или четверть лиги, как было им выгодно в каждом отдельном случае, до
места назначения, и оглашали предуведомление, обращаясь к деревьям: “Касики и жители такого-то
селения, да будет вам известно, что мы — христиане из Кастилии, что есть господь и папа ... и т. д.”. Затем
командир просил писаря, находившегося обычно при отряде, официально засвидетельствовать, что в
соответствии с приказом его величества они прочли касикам и жителям данного селения предуведомление,
но те не пожелали покориться его величеству и обратиться в христианскую веру. А затем, едва начинало
светать, они нападали на селение, жители которого находились еще в своих жалких постелях, и первым
делом, как я уже рассказывал ранее, поджигали жилища, и в огне погибали или получали страшные ожоги
застигнутые врасплох индейцы, а тех, кто, обожженный и перепуганный, выскакивал из горящих жилищ,
испанцы убивали или брали в плен; когда же пожар стихал, они начинали рыть и перерывать все в поисках
[261] золота, единственного предмета их вожделений. Конечно, об этих злодействах и зверствах не могли
не знать ни сеньор епископ, ни Педрариас, которым положено было более чем кому-либо, положить конец
этим зверствам и наказать за них. Среди прочих отправил Педрариас некоего Тельо де Гусмана, с тем
чтобы вместе с солдатами, которых Хуан де Айора оставил в селении Тубанама, он продолжил
обследование дальней западной части побережья Южного моря. Приказал он также Франсиско де Вальехо
с 70 солдатами напасть на индейцев Ураба, которые беспокоили испанцев своими набегами, добираясь, как
рассказывали, до Дарьена и обстреливая из луков их дома; грешники не хотели принимать во внимание,
что у индейцев было на это более чем достаточно прав, оснований и доводов. Добравшись до ранчо,
называемого теперь ранчо Бадильо (того самого, что прославился как танцор) и находящегося в трех лигах
от Ураба, они по обыкновению своему напали на индейцев на рассвете и тотчас же принялись грабить
золото, которого по слухам здесь было много. Но индейцы, пользующиеся в тех местах добытым из
растений смертоносным ядом, напали на них и ранили нескольких испанцев. Испанцы, правда, на этот раз
взяли верх, “о едва продвинулись в глубь территории, как множество индейцев, объединившись, вновь
обрушились на них и в течение нескольких часов осыпали их отравленными стрелами, от которых многие
умерли в страшных мучениях. Отступив к берегу, откуда начинался поход, и добравшись до реки, которую,
как я уже говорил, называли Редес, порешили испанцы изготовить плоты, чтобы спуститься по реке и
спастись от преследователей. Плоты построили из деревьев и вязанок тростника, скрепленных между собой
вместо ремней корнями вьющихся растений наподобие плюща или веревками из растущей в тех местах
конопли, которые на этот случай испанцы всегда брали с собой. Однако страшась нападения индейцев и
желая как можно скорее пуститься в путь, испанцы связали плоты не очень надежно. Так что вскоре
некоторые плоты уже на плаву развязались, и испанцы продолжали плыть вниз по течению, судорожно
цепляясь за стволы. Но, понимая, что им не удастся долго продержаться и в воде их ждет гибель, многие
хватались за нависавшие над рекой ветви деревьев, полагая, что так смогут спастись, но вскоре руки
уставали, они падали в воду и тонули. Другие, оказавшиеся сильнее, добрались до суши, но там на них
обрушилось несметное множество отравленных стрел и никого эти стрелы не миновали. Лишь немногим
раненым удалось чудом добраться до морского побережья, а оттуда вернуться в Дарьей. Когда Педрариас
увидел, что из 70 солдат 48 погибло, а те, кто вернулся, жестоко страдали от ран, которые разъедал
смертоносный яд (лишь .немногих эта беда миновала), он был страшно опечален и ни в чем не мог найти
утешения. Но это не помешало ему и далее на один грех нагромождать другой и упорствовать во зле, как
это свойственно людям жестокосердным. А посему помышлял он лишь о том, как бы безопасней
шествовать по прежнему пути пороков и возместить потери в золоте, которое не смогли добыть для него
его [262] погибшие посланцы; и решил Педрариас отправить Франсиско Бесерру на рабле, дав ему 180
солдат и богатое военное снаряжение, а именно три пушки, стрелявшие свинцовыми ядрами размером
более яйца, 40 арбалетов, 20 мушкетов и много всякого другого оружия, какое было в его распоряжении и
какого хватило бы несомненно, чтобы опустошить и разорить весь материк. Отряд должен был добраться
до провинции Сену и завладеть всеми сокровищами и золотом, которыми, по слухам, были богаты эти
земли, ибо Педрариас не верил, что баккалавр Ансисо мог изменить своему характеру и не пограбить там
вдоволь. Франсиско Бесерра с отрядом высадился на побережье Ураба, потому что Педрариас приказал
ему по пути посчитаться с местными жителями и истребить всех, кого он обнаружит. Бесерра двинулся в
глубь территории по дороге, о которой никто ничего не узнал ни тогда, ни позднее, потому что более
никогда его никто не видел и не обнаружил никаких следов тех, кто был с ним, — все они до единого
погибли. Об этом стало известно от одного мальчика-индейца, который отправился вместе с отрядом
Бесерры, так как, по-видимому прислуживал кому-то из испанцев. Этот мальчик, укрывшись в лесах,
ночами продвигался вперед, а днем скрывался в густых зарослях, и ему удалось чудом добраться до
Дарьена, почти лишившись речи от голода. От него-то и узнал Педрариас, что Франсиско Бесерра со своим
отрядом метался из стороны в сторону, то спасаясь бегством от индейцев, то сам нападая на них. Индейцы,
великие мастера в стрельбе из лука, истребляли его солдат отравленными стрелами; на лесных дорогах они
рубили деревья, устраивали завалы и, располагаясь за деревьями, поражали испанцев стрелами, оставаясь
сами невидимыми. В зарослях у индейцев было много преимуществ перед испанцами, потому что испанцев
эти чащи сковывали, а нагие индейцы легко их преодолевали; поэтому испанцам никак не удавалось
настигнуть противника. Узнал Педрариас также, что, когда испанцы добрались наконец до реки Сену,
протекающей близ главного селения, индейцы их встретили притворно миром, а так как река в этом месте
широка и глубока, то испанцы согласились воспользоваться индейскими каноэ. И вот, когда с помощью
индейцев часть испанцев переправилась на один берег, а другая оставалась на противоположном берегу, со
всех сторон набросились на них находившиеся в засаде индейцы, и все испанцы до единого погибли. Это,
как я уже сказал, стало известно из рассказа того индейского отрока, который был в отряде Бесерры. Так
поплатился Франсиско Бесерра за убийства, грабежи и порабощение индейцев, которые до того жили
спокойно и встречали испанцев с миром. С этими индейцами Васко Нуньес, как я рассказывал в главе 50,
установил союзные отношения, заверив их, что никогда испанцы не нанесут им какого-либо ущерба.
Доверие, правдивость и уверенность в безопасности, обещанные от имени испанцев Васко Нуньесом, были
грубо нарушены Бесеррой. Господу было, наверное, угодно покарать его тем же способом, каким он сам
пользовался не раз: жители Сену в конце концов нарушили обещания мира и пошли войной. В этом
случае,. [263] однако, индейцы не обманули доверия и мирных отношений, а лишь прибегли к военной
хитрости; Бесерра же поступил глупо, доверившись тем людям, которые со времен Охеды и Никуэсы и
даже еще ранее, при Кристобале Герре, как мы говорили об этом в первой книге, видели от испанцев лишь
зло, бесчинства, оскорбления и ущерб. И дай-то бог всемогущий, чтобы этим своим печальным концом
расплатились перед господним правосудием все те, кто дурно поступал с индейцами.
Глава 68
Подойдя к селению касика Тубанама, Тельо де Гусман увидел, что индейцы, воевавшие против Менесеса,
почти полностью его окружили и морят голодом; испанцы не осмеливались даже выйти поискать в лесу
чего-нибудь съедобного, а помощи им ждать было неоткуда; много раз они пытались прорваться, но тотчас
показывались индейцы и преграждали им путь, так что они уже ждали неминуемой смерти, и скорее от
голода, нежели от стрел. Когда же подоспел Тельо де Гусман, индейцы обратились в бегство. Затем
испанцы направились все вместе во владения Чепо и Чепанкре, двух касиков и повелителей тех земель; там
они без разбора жгли, грабили и убивали все живое, будто бы в отместку за какого-то испанца, убитого при
вступлении в эти земли. Поскольку индейцы собирались с силами, чтобы напасть на пришельцев, Тельо де
Гусман решил направить послов к их верховному вождю, и предложить ему мир и дружбу, и сказать, что
он просит прощения за урон и ущерб, который им причинил, и что впредь им никакого вреда от испанцев
не будет: касик поверил тем словам и пришел к ним с миром; он повел их в свой дом и оказал
гостеприимство, пребывая в уверенности, что все обещанное будет исполнено. И вот однажды, когда они
пировали все вместе, словно добрые друзья, явился, говорят, некий юноша и еще несколько индейцев; и
стал этот юноша жаловаться Тельо де Гусману и сказал, что он, а не тот касик, является хозяином и
владетелем этой земли, и что его отец — законный властелин, — умирая, назначил этого самозванца ему
опекуном и временным покровителем, но что упомянутый опекун поднялся против законного наследника и
изгнал его из собственной земли; а посему он умолял Тельо де Гусмана защитить его права. Полагая, что
юноша говорит правду, Тельо де Гусман, человек весьма справедливый, распорядился, как будто он был
алькальдом в той земле: велел касика, оказавшего ему прием и гостеприимство, тот же час повесить на
дереве; правда, он признался, что испытывает угрызения совести, поскольку несчастный одарил его
золотом. Из этого видно, что испанцы без всякого зазрения совести чинили в тех землях обиды и
беззакония. Разве кто-нибудь его уполномочил в чужих землях и владениях вершить правосудие? И почему
его более всего мучило то золото, которое он взял у несчастного [264] касика? И разве меньшим
прегрешением было, что он обещал тому касику безопасность, но слова своего не сдержал? И равным
образом, откуда ему быть уверенным, что юноша поведал правду и что его отец, а не касик, был законным
правителем? И далее, был ли владетель той земли выслушан и мог ли оправдаться, и какие были приведены
доказательства, подтвердившие его вину? Говорят, Тельо де Гусман отдал тому юноше на расправу семь
военачальников, состоявших на службе у несчастного, и новый касик с великой наглостью и жестокостью с
ними расправился, а в благодарность дал Тельо де Гусману 6000 кастельяно, за какую цену этот
предводитель готов бы не только одного, но и 400 повесить. Затем Тельо де Гусман предложил всем
двинуться в Панаму, про которую он много в тех краях наслышался; однако он нашел там лишь несколько
рыбачьих хижин — отсюда и пошло это название, ибо на тамошнем языке Панама означает место, где
ловится много рыбы. Затем он выслал некоего Дьего Альбитеса с 80 испанцами, дабы они ограбили и
забрали в неволю индейцев провинции Чагре, которая расположена от Панамы, должно быть, лигах в
восьми либо десяти; и вот названный Альбитес вторгается ночью в спящие поселения и застает индейцев
врасплох; однако вреда он им чинить не стал, что те индейцы почли за чудо. А касик в знак благодарности,
за то что их не убили, не ограбили и не взяли в плен, с превеликой радостью даровал Дьего Альбитесу
12000 кастельяно. Увидев такую гору золота и столь легкую поживу, испанцы подумали, что коли индейцы
безо всякого сожаления расстаются с таким богатством, значит, они имеют в двадцать раз более; и тогда
Дьего Альбитес потребовал, чтобы ему набили золотом огромный мешок из-под зерна. Эти слова сильно
опечалили касика и рассердили, и он ответил так: “Разве что камнями с речки можно набить этот мешок,
потому что золото у нас не растет и давать нам больше нечего”. Услышав такой ответ, Дьего Альбитес
сильно смешался и почел за лучшее с той земли удалиться; однако он не позволил причинять касику какой-
либо вред или зло. На земле касика Пакора Дьего Альбитес соединился с Телье де Гусманом, и все
несказанно обрадовались, увидев столько золота; далее, они решили вернуться в Дарьей, чтобы поделиться
поживой с Педрариасом, сеньором епископом и другими, кому полагалась часть добычи, поскольку их
слуги приняли участие в том походе. Когда же испанцы подошли к земле касика Тубанама, которая
бессчетное число раз терпела насилия и предавалась разграблению и опустошению, то увидели, что их
поджидает множество индейских воинов; индейцы размахивали флагами из окровавленных полотняных
рубах убитых ими испанцев и кричали,, что расправятся с ними, как уже расправились с испанцами,
населявшими Санта Крус, о чем говорилось ранее; и тогда наши — то ли от усталости, то ли господь
наслал на них робость — сильно перепугались и пали-духом; поэтому они думали только о том, как бы
спастись, а оружие пускали в ход лишь в целях защиты. Так они бежали от индейцев и достигли земли
Покоросы, того самого Покоросы, которому Хуан де Айора” [265] нарушивший, как мы рассказывали
выше, свои обещания мира и безопасности, причинил много зла; в той земле испанцы чуть не погибли от
жажды, ибо воды там не было никакой, и там же с ними приключилась удивительная история, когда они
могли убедиться, сколь тщетной и суетной была жажда золота, беспрестанно сжигавшая им души; а
случилось вот что: так как они сильно страдали от жажды, индейцы дали им воды, но лишь в обмен на
золото, награбленное в тех землях. Надо полагать, индейцы забрали это золото не потому, что хотели его
вернуть, ибо они весьма мало ценили этот металл, но чтобы уязвить своих врагов больнее, отняв у них
самое желанное и, стало быть, самое дорогое. Вот так, отбиваясь от индейцев днями и убегая по ночам,
насколько позволяли их многие и тяжкие раны, они вырвались, наконец, из пределов той земли и ушли от
опасности. Когда же изможденные и с небольшим количеством золота, ибо, умирая от жажды, они много
золота отдали за воду, испанцы прибыли в Дарьей, там царило уныние и печаль из-за бедствий, которые
незадолго перед тем постигли Вальехо и его отряд; а при появлении поверженного отряда Тельо де
Гусмана Педрариас и вовсе впал в тоску; и; тогда испанцы решили, что дело их конченое. Тоску и страх,
который завладел жителями Дарьена, весьма трудно понять и объяснить, но только повсюду — на горах, в
лесах и в долинах, меж листьями деревьев и в траве на равнинах или саваннах им мерещились
вооруженные индейцы; а с моря, им все казалось, подходят челны, до отказа заполненные индейцами. Из-
за таких дум и видений они пребывали в неописуемом ужасе и словно в кошмаре, так что они только о том
и говорили и даже чуть не в голос кричали. Тогда достославный Педрариас в отчаянии приказал закрыть
монетный двор, где переплавлялось это неправедное и обагренное кровью золото; а для испанцев такой
приказ был знаком войны либо бедствия, и это было все равно, как если бы Педрариас открыто заявил:
“Пусть мы отступимся от своих желаний, но нам не следует до поры до времени охотиться за золотом;
сейчас надлежит заботиться не о приумножении нашего богатства, но о спасении наших жизней”. Видно,
приказав — в знак войны или бедствия — закрыть монетный двор, Педрариас пожелал уподобиться
римлянам, у которых открыть Храм Мира означало войну, а закрыть его означало мир, с той лишь
разницей, что в нашем случае действие имело обратный смысл. И среди стольких бед и несчастий нашла
вдруг на Педрариаса великая святость: он обратился к епископу и стал его просить, чтобы он повелел
вознести к господу богу молебны и богослужения, дабы господь отвратил от них свой гнев. Сколь же
велико было их жестокосердие, если они не взяли в толк, что причиною их бед были невероятные, гнусные
и жестокие прегрешения, которые они совершали против бога и ближних своих, ибо они губили и ввергали
в ад души индейцев ради одной лишь корысти — ограбить и увести их в неволю: так погрешили они против
символа нашей веры, о коем вещал апостол Павел. И лишь много времени спустя и по причинам, о
которых еще будет речь, снизошло на них прозрение и раскаяние. А Дьего Альбитес, которого, [266]
казалось, эти беды не коснулись, на том неправедном золоте разбогател и возмечтал обрести власть, для
чего он тайно направил в Кастилию некоего моряка по имени Андрес Ниньо, полагая, что тот исхлопочет
ему у короля губернаторство на Южном море; а Андрес Ниньо получил за посредничество 2000 кастельяно
и сверх того надеялся иметь в этом деле немалую выгоду; впрочем, об этом Андресе Ниньо нам еще
немало предстоит говорить в следующих главах.
Глава 69
о том, что совершил Бадахос и его люди
И вот во искупление прошлых и нынешних грехов и в подтверждение тех добрых деяний, что были
помянуты в молебнах, которые Педрариас и епископ велели отслужить, надеясь отвратить от себя гнев
господень, Педрариас решил выслать на промысел один корабль с 80 испанцами (после он отправил еще 50
или около того), поставив во главе Гонсало де Бадахоса, и приказал им близ Номбре де Дьос или чуть ниже
перейти в Южное море и усмирить весь тамошний народ; а это означало следующее: если те жители не
окажут сопротивления и допустят испанцев в свои земли, их надлежит ограбить; если же они станут чинить
препятствия, ибо они имели слишком много оснований не доверять испанцам, то пусть на них нападают и
убивают, и уводят в неволю. И вот те испанцы, не долго .думая, стали по извечному своему обыкновению
врываться по ночам в индейские деревни, причем во все без разбору, и даже в те селения, жители которых,
быть может, встретили бы их по-доброму и отдали бы все золото, которое у них имелось; и в тех селениях
они грабили и творили другие бесчинства — о чем речь уже была. А об этом самом Бадахосе должно
рассказать прелюбопытнейшую вещь: взойдя со своими людьми на корабль в марте месяце 1515 года, он
плывет вниз, держась берега, и прибывает в гавань Номбре де Дьос; но как только его люди увидели
укрепления, которые несчастный Никуэса был принужден соорудить, и великое множество костей, а также
— на грудах камней — нескончаемые кресты, под которыми покоились останки их соотечественников,
погибших от голода, они убоялись и пали духом, и стали измышлять всякие доводы, чтобы не
высаживаться на землю. Когда Гонсало де Бадахос понял, что они дальше идти не хотят, он велел
кормчему без промедления разворачивать судно, полагая отнять у людей всякую надежду и заглушить
сомнения, ибо они убедятся, что другого пути, как вперед, у них нет; вот тогда они и поднялись на очень
высокие горы Капиры, а оттуда прошли в земли касика Тотанагуа, владыки многих горных земель и
повелителя многих горных индейцев; на этого касика они напали ночью и, застав врасплох, спящим,
захватили его в плен и отобрали 6000 кастельяно. Пленив этого [268] касика, они нимало не медля, пока
остальные ничего не прослышали, нападают на касика Татарачеруби и проделывают то же самое; правда,
сам Татарачеруби из их рук ускользает; в той земле они захватили 8000 песо-золота и многое другое, что