Де Лас Касас Бартоломе. История Индий

Подождите немного. Документ загружается.

попалось под руку. Тут касик Тотанагуа стал умолять Бадахоса, чтобы он его отпустил, и обещал отдать за

свою свободу еще столько же золота; получив это золото, Бадахос отпустил касика и позволил вернуться в

свою землю. Между тем касик Татарачеруби решил, что лучше самому сдаться испанцам, чем они его

схватят; к тому же он хотел посмотреть, нельзя ли обманом заманить их в ловушку; и вот он явился,

принеся, как и другие, золота, ибо в тех краях все уже были наслышаны, что без золота доброго приема им

не видать. Этот касик сказал испанцам, что поблизости имеется один несметно богатый властитель, но

людей у него очень мало, так как владения его невелики, а сила его и могущество — и того менее. А

поскольку Бадахос был обуреваем жаждою богатства, он сразу тем словам поверил, ибо алчный верит

всему, что сулит ему золото, и выслал туда тридцать испанцев с Алонсо Пересом де ла Руа во главе; не

доходя полулиги до индейского поселения испанцы оглашают предуведомление, а затем по своему

обыкновению той же ночью нападают на ближайшее поселение; но тут стало рассветать, и они увидели

себя среди огромных поселений, ибо то были владения великого касика; испанцы с радостью возвратились

бы назад, потому что немало испугались, попав в такую западню; однако они подумали, что за

поселениями их ждет еще большая опасность, а поэтому собрались с духом и напали на главное поселение,

которое не охранялось; им сопутствовала удача, и вскоре они захватили в плен тамошнего повелителя. А

случилось так потому, что испанцы всегда водили с собой пленных индейцев и заставляли: их под пытками

рассказывать правду; более же всего они старались дознаться про касиков и их дома, ибо там полагали

найти изрядную поживу, убив тех повелителей, либо получив с них выкуп. Захватив того касика, они уже

считали себя в безопасности и забыли всякую осторожность; они кинулись грабить золото, захватили там

чуть ли не 10 000 кастельяно и стали хватать в плен женщин и детей, которые в суматохе не успели

скрыться; но как только жители селения увидели, что их повелитель схвачен, а их жен и детей заковали в

цепи, все они и другие индейцы, которых вмиг оповестили, соединились с братом того касика и словно

лютые звери набросились на испанцев: стали осыпать их градом камней и закидывать дубинками, которые

они метали наподобие дротиков; другого оружия, даже луков или отравленных стрел, в тех местах не

знали, так что у них были одни лишь дубинки, которые на острове Эспаньола назывались маканами, о чем

уже говорилось. Видя, что им не сдобровать, испанцы решили укрыться с этим касиком в его дом, а затем

приставили ему мечи к животу и сказали, что если он не велит своим индейцам тот же час прекратить

битву, они его убьют. Тут касик Ната принялся яростно бранить своих индейцев за то, что они посмели без

его приказа взяться за оружие. Услышав столь грозные слова, индейцы немедля побросали на землю

оружие [269] и битву прекратили; затем Алонсо Перес де ла Руа, дабы узаконить свои добрые деяния,

оглашает требование, чтобы брат повелителя и касика Наты признал себя вассалом и подданным короля

Кастилии, ибо, говорил он, все эти земли принадлежат испанской короне в соответствии с титулом,

пожалованным испанскому королю папой Римским, который наследовал власть апостола Петра; брат

касика Наты мог бы легко уразуметь, чего стоят слова этого злобного тирана, если бы вспомнил про

чудеса, которые сотворили испанцы в его землях и не раз еще творили после; однако из всех речей

испанского предводителя он уловил лишь слово “Кастилия”, да еще “подданные короля Кастилии” или что-

то в этом роде, а потому он отвечал, что никто, кроме них, в эти земли не приходил и что, если бы кто

пожаловал, они охотно подарили бы золота и дали бы еды и женщин; так ответствовал на предуведомление

Алонсо Переса касик — брат Наты. Потом испанцы известили обо всем Бадахоса, и он на другой же день к

ним отправился; касик Ната, его брат и все индейцы принесли им столько даров и так щедро их одарили, да

к тому же съестного у них было вдоволь, что испанцы решили пробыть в этих землях до конца зимы, а

зима в тех краях очень дождливая, но зато не холодная. Жилище и главное поселение касика Наты

располагалось вблизи Южного моря, и в том месте был основан и поныне находится испанский город,

названный Ната; и надобно сказать, что за все долгие годы, какие этот город стоит, он немало славился

неправедными своими делами. Когда прекратились дожди, испанцы вновь двинулись в поход; и вот они по

обыкновению нападают ночью на касика по имени Эсколиа, захватывают его вместе с его женами и

забирают 9000 кастельяно; как уже упоминалось, испанцы повсюду сжигали селения, а индейцев, которых

удавалось захватить, уводили в неволю. Продолжая обследование материка, ибо так они именовали свое

шествие на восток, испанцы подошли к землям и владениям двух касиков, из коих один, по прозванию

Перикетен, имел земли близ моря, другой же с ним по соседству, но от берега поодаль; этот второй был

слепым и звался Тотонога; он дал испанцам 6000 песо золота в разных безделушках и также

необработанного, в зернах; а зерна случались весом в два песо и, стало быть, та земля была весьма

богатой; и потому вся эта земля, более 200 лиг вверх и вниз от Дарьена и даже севернее упомянутых 80

лиг, изобилует рудниками. Тут они узнали, что неподалеку находятся владения касика по имени Таракури,

который дал им (или они у него похитили) 6000 песо. Далее они попали в землю брата упомянутого касика

по имени Пананоме; но он был заранее уведомлен о приближении испанцев и, зная их повадки, ждать их

побоялся, так что его самого испанцы не, застали; тогда они разорили все его селение и что смогли украли,

а вот угнали они индейцев или нет — мне неведомо. Пройдя еще 6 лиг на запад, они вступили во владения

касика Табора, но что они там совершили, мне неизвестно. Далее они двинулись к селению касика Черу,

который знал, что они идут, и ждал их; он вышел их приветствовать и принес в дар 40 000 кастельяно, или

же песо, — разницы тут нет [270] никакой. Покидая поселения и земли этого властелина — он был

последним, кого навестили в этих краях испанцы, — Бадахос имел всего золота, наворованного или же

отданного со страху, 80000 кастельяно, или песо, а в ту пору они стоили более чем 400 или даже 500 тысяч

после открытия Перу.

Глава 70

о том, что приключилось с Бадахосом и его людьми в земле Париса и какое средство от ран, его людьми

полученных, Бадахос придумал

Из земли и владений касика, которого мы упомянули последним, Гонсало де Бадахос и его приспешники

направились в царство и землю под. названием Париса или же Париба — позднее испанцы именовали ее

обычно Парис, а властелина, повелителя и касика той земли звали Кутара. Как только этот Кутара

прослышал, что испанцы идут в его земли и, стало быть, собираются по своему обыкновению грабить и

убивать его людей, он ушел с ними в леса, чтобы укрыть и спасти женщин и детей, — они всегда так

поступают, узнав, что на них идут войной. Когда испанцы подошли, к главному селению царства Париса,

принадлежавшего Кутаре, и не обнаружили там ни единого человека, Бадахос послал к Кутаре нескольких

индейцев из пленных, которых он с собой водил, а к тому времени у него, набралось их 400 или даже

более, чтобы они велели тому касику к нему явиться и сказали ему, что если он не придет, Бадахос

поступит с ним и расправится, как он поступил и расправился с другими. Касик выслал к Бадахосу четырех

знатных индейцев с дарами, каких никто еще испанцам не приносил ни по принуждению, ни по доброй

воле: четыре ящичка, доверху наполненных золотыми вещицами — украшениями вроде медальонов,

которые мужчины носят на груди, и другими вроде браслетов, а также поменьше — для ушей, словом,

всевозможными безделушками и украшениями, которые у мужчин и женщин были в ходу. Эти ящички, или

же петаки, как они зовутся на языке Новой Испании, обычно делаются наподобие сундучков, имеющих две

пяди в ширину, не менее четырех в длину и добрую пядь в высоту; сработаны они бывают из пальмовых

листьев, тонкого тростника или палочек и снаружи обтянуты оленьей кожей; у всех индейцев этого

материка такие сундучки в ходу, и в них они держат свои драгоценности и другие вещи, которые мы

прячем в ларцы и шкатулки. Всего в этих петаках касик им прислал, как я понял, 40 или 50 тысяч

кастельяно. Увидев это несметное богатство, к тому же полученное без труда и даром, они вообразили, что

в домах у тех индейцев должно было остаться не меньшее богатство; и тогда, как и подобает героям,

отмеченным столь славными деяниями, они решаются на обман: индейцам говорят, что благодарны им за

дары, что они будут почитать их правителя за лучшего друга, а затем делают вид, что уходят, откуда

пришли; но на вторую [271] или в ту же самую ночь, когда тот касик еще не вернулся из лесов, где он

прятался, испанцы, по своему обыкновению, подходят к селению, застав индейцев спящими, оглашают

воздух воинственным кличем “Сантьяго” и кидаются поджигать их дома. Далее они отправляются ловить

касика, но тот от них ускользнул; у этого касика и в селении они наворовали еще 30 или 40 тысяч

кастельяно, а часть жителей, среди которых было много женщин, поймали и мечами изрубили в куски; все

это я знаю доподлинно, потому что мне рассказывали люди сведущие, ибо они побывали в Дарьене или же

в местах близлежащих. Слышал я и другие рассказы, но, полагаю, к ним примешалось много лжи; а

рассказывали вот что: будто Бадахос отправил к тому касику четырех знатных индейцев, которые ему

принесли дары, и через них передал, что не намерен покидать эти земли, пока не дознается, считать ли ему

того касика подданным короля Кастилии или его врагом; и будто бы, услышав такие слова, касик сильно

разгневался и, собрав своих людей, выступил против испанцев. Но если бы даже этот рассказ был

правдивым, то и тогда всякий разумный человек легко понял бы, на чьей стороне истинная правда. Педро

Мартир, который судил об этом деле лишь со слов тех злодеев, а именно самого Бадахоса и его

приспешников, пишет в своей одиннадцатой “Декаде”, главе 10, будто бы Бадахос, не ведая об опасности,

прибыл в селение, принадлежавшее касику Кутаре, со своими людьми, имея при себе 80 тысяч кастельяно,

и что тамошний касик на него напал и повел против него войну, о которой мы расскажем после; однако это

неслыханная ложь, никакого сходства с истиной не имеющая. Во всех соседних провинциях было известно

о грабежах и жестокостях испанцев; они подошли к землям незнакомого им касика, которого дотоле

никогда не видели; известно также, что у них было обыкновение наперед осведомляться через пленных

индейцев и посредством пыток насчет владетелей каждой земли и об их богатствах. Как же можно

поверить, что, подойдя к землям, в которых они еще не бывали, они не пытались проведать о том касике и

не приняли необходимых предосторожностей? Можно ли верить после этого рассказу Педро Мартира? Мы

знаем, что сам Педро Мартир не был свидетелем тех событий, он постарался только точно передать чужие

слова, но именно поэтому и нельзя ему доверять, тем более когда он в своих “Декадах” выражает

сочувствие испанцам, а индейцев осуждает. Все должно быть ясно, что Бадахос не стал бы рассказывать

ему о тех бесчестных и злых делах, которые он сам творил на земле Париса, и о том, что сам заклеймил

себя позором и бесчестием; понятно, что он пытался изобразить злодеями несчастных индейцев и тем

самым снять с себя вину за преступления, о которых даже Педро Мартир не мог умолчать; поэтому он и

пытался при вести свидетельства, долженствующие подтвердить его правоту. На самом же деле эта

история в Парисе произошла вот каким образом: когда тамошний касик увидел, что Бадахос отплатил ему

за добро черной неблагодарностью и что народ его терпит неслыханные бедствия, он собрал всех своих

людей и к исходу второго либо третьего дня настиг испанцев [272] в одном из своих селений; испанцы

награбили 130 или 140 тыс. песо золота, а такого количества или даже половины его никому еще дотоле не

случалось видеть; индейцы спрятались в лесу, и касик послал одного индейца как бы на охоту или на

рыбную ловлю; касик заранее знал, что испанцы его схватят и будут допрашивать и даже пытать, если он

не станет отвечать на их вопросы. Так оно и случилось: индейца схватили и стали его спрашивать, чей он и

откуда, и как туда попал; тот отвечал, что он принадлежит такому-то властителю, или касику; тогда они

стали задавать обычный свой вопрос, а именно, есть ли у его повелителя золото, и индеец отвечал, что

золото есть и в большом количестве. Бадахос решил взять 40 человек и совершить на того касика набег; он

шел целую ночь, а наутро набрел на пустые дома. Тогда он понял, что его обманули, и, как это водится у

испанцев, жестоко расправился со своим проводником. Между тем узнав, что Бадахос со своими людьми

ушел из селения, касик Кутара нападает на оставшихся испанцев; индейцы — а их было там 3 либо 4

тысячи — поднимают крик и истошный вой и трубят в рога, и дуют в огромные раковины, какие имеются в

этих Индиях, извлекая из них оглушительный шум; не успели испанцы опомниться, как все они, или почти

все, получили тяжелые раны; и не вернись вскоре Бадахос, он бы никого в живых не застал. Индейцы

окружили испанцев и напали на них сразу со всех сторон; а потому как только испанцы отступали или

отходили под натиском одного индейского отряда, другие ударяли им в спину. Тогда наши собрались на

площади селения и стали защищаться, однако же делали это нерешительно и безо всякого воодушевления,

ибо видели, что их собратья один за другим падали мертвыми; и вот индейцы полностью их окружили и

стали складывать дрова и солому, чтобы развести костер и заживо их сжечь; тогда испанцы сообразили,

что их вот-вот всех перебьют, принялись складывать перед собой заграждение из мертвых индейцев и

испанцев, но, поскольку из тел испанцев торчало множество дротиков, то заграждение не могло быть

плотным и индейцы продолжали разить врагов. Однако Бадахос, словно обретя в отчаянии новые силы,

бросается на индейцев; он рубит мечом их нагие тела; те немногие испанцы, которые не имели ран,

последовали его примеру и таким образом сумели прорваться сквозь ряды индейцев и спаслись. Все же

индейцы забрали у них все золото и одежду вместе со всей поклажей, что повергло испанцев в великую

печаль. Всего там было убито 70 испанцев и 80 ранено, притом смертельно: у некоторых в теле было

воткнуто по три, по четыре и даже более десяти дротиков. Бадахос решил заняться врачеванием и стал

зашивать раны; однако они были столь велики, что он пользовался не швейной иглой и льняными нитками,

но иглами сапожными и толстой бечевкой; а так как оливкового масла у них не было, они прокаливали

иглы в жире, который извлекали из тех мертвых индейцев, затем разрывали рубахи на бинты и

перевязывали ими раны, и таким образом многие вылечились, и среди них те, кто уже совсем было потерял

надежду остаться в живых. [273]

Глава 71

в которой рассказывается о том же и о невзгодах, которые выпали на долю испанцам

Так лечил Бадахос своих раненых, а так как у них было одно спасенье — бежать, то он взял на том берегу

несколько индейских каноэ и поместил в них тяжело раненных, а он сам и другие, кто не так сильно

пострадал, или же те, кто не пострадал вовсе, пошли морским берегом, чтобы в случае опасности оказать

раненым посильную помощь; они пошли сушей, думая, что на земле их поджидает меньше опасностей;

однако и на их долю выпали невзгоды и мучения, от которых они немало настрадались. На южном

побережье бывают очень сильные приливы и отливы; и вот однажды ночью вода поднялась весьма высоко;

кто смог залезть на дерево, пострадал меньше, а другие стояли по пояс в соленой воде, и вода эта так

растравила их раны, что многие из них умерли. Когда они пошли дальше, то к горестям и страданиям,

которые они вынесли, добавились еще новые: касик Ната, о котором мы в главе 68 говорили, что его

самого и его жен захватил в плен Алонсо Перес де ла Руа, прослышал об их тяготах и со своими воинами

преградил им дорогу, намереваясь всех перебить. Тогда Бадахос послал к нему людей спросить, почему он

идет на них войной, ведь они договорились о мире и дружбе, а касик на это отвечал так: “Подите и скажите

ему, что он мне не брат и не друг, потому что все христиане плохие люди и наши враги”, и, сказав эти

слова, он и его люди стали метать в них свои дротики и осыпать их камнями. Бадахос и его люди,

превозмогши великую слабость и собрав последние силы, обратились к ним лицом, собираясь принять бой,

но индейцы испугались их мечей и бросились в реку, которая тут же протекала; затем они снова и не раз

выходили на берег и принимались закидывать их дубинками и каменьями, причиняя им ущерб и нанося

раны; испанцам пришлось бы плохо, но тут наступила ночь. Трое раненых не смогли идти, и тогда

здоровые взвалили их на спины и несли, пока хватило сил; затем они соорудили нечто вроде плотов,

спустились на них по реке в море и скоро встретили своих соотечественников, плывших на каноэ, что было

немалой удачей. Они двинулись далее по морю, но порой многим из них приходилось выходить на сушу;

так они добрались до земли касика Чаме, который был осведомлен об их делах и пришел со своими

воинами — нагими и безоружными, ибо все их оружие составляли дубинки и камни; этот касик уверил и

уговорил своих людей, что испанцев, если они не станут чинить им зла, убивать не следует, и даже велел

снабдить их всем необходимым и притом в изобилии. Испанцы же более хотели есть и спать, нежели

сражаться, а посему они отошли к берегу моря; и тогда касик приказал отнести им провиант, и индейцы

поделились с испанцами словно со своими братьями всем, что у них имелось. Затем испанцы подошли к

острову, [274] именуемому Отроке, который находится, я полагаю, в 10 либо 20 лигах от побережья; этот

остров был богат золотом и жемчугом; но если добрый прием и еда, которую они получили от касика Чаме,

дали им время передохнуть, то яростный, неугомонный червь наживы, точивший и снедавший Гонсало де

Бадахоса, не давал ему ни отдыху, ни сроку; поэтому едва лишь те испанцы, что плыли в каноэ, оправились

от ран и обрели силы, Бадахос велел им высадиться на берег, а сам отобрал из тех, что поздоровее, 40

таких же разбойников, погрузился на каноэ и, подплыв к этому мирному и спокойному острову, предал его

разграблению и опустошению. Когда смерклось, испанцам удалось захватить местного касика; здешние

индейцы сначала подумали, что это индейцы враждебного племени, явившиеся с материка; и вот, взяв свое

оружие, они нападают на них, а испанцы принимаются их рубить и потрошить своими мечами; и тогда,

поняв, что у противника более сильное и страшное оружие, все индейцы обратились в бегство. Касик дал за

себя выкуп золотом — а сколько золота, мне неизвестно; расправившись с теми жителями, Бадахос

вернулся на берег, где он оставил раненых, и они двинулись дальше. Поскольку весть о прежнем

поражении испанцев облетела все провинции, индейцы осмелели в стали оказывать им сопротивление;

когда они прибыли в земли касика Табора, тот двинулся им навстречу, имея около 300 воинов, и вступил с

ними в длительное сражение, но в конце концов наши все же двинулись вперед; когда же они вступили во

владения Перакете, этот касик проделал то же самое, но испанцы порубили индейцев своими мечами,

причем одних убили, а других ранили; после этого индейцы отступили и дали им пройти. Потом испанцы

подошли к небольшой бухте, которую образует в том месте море, и назвали ее бухтой Альмехас; оттуда

можно было видеть остров Табога, который отстоял от берега, должно быть, в лигах восьми или десяти;

тогда в Бадахосе вновь проснулась его неуемная алчность, и он решил непременно высадиться на остров,

чтобы захватить все золото и жемчуг, которыми, как он полагал, этот остров богат. И вот Бадахос садится в

каноэ и совершает набег на остров Табога, жителей которого он застает врасплох, и захватывает их

правителя, или властелина; но после первых стычек с индейцами, стычек, которые, впрочем, походили

более на драку перессорившихся детей, они, наконец, освобождают их касика, а затем то ли из страха, то

ли от стыда идут на замирение; испанцы остались на том острове и жили там безмятежно тридцать дней; на

этом острове испанцы успели залечить раны; когда Бадахос вернулся на материк, чтобы продолжить и

завершить свой переход к Дарьену, он имел при себе 7000 песо золота и много подаренного или

украденного жемчуга. и притом наилучшего. О Бадахосе и его походе писал некто Тобилья; когда Бадахос,

взяв с собой 40 сподвижников, пошел грабить остров Отроке, Тобилья, так же как и он, разорял и

опустошал в это время соседние земли; и вот что он рассказывает: “Испанцы подняли такой

невообразимый шум, когда шли грабить, что все островитяне успели попрятаться и только 200 воинов,

решив, что это явились индейцы с материка. [275] собрались, чтобы на них напасть”. А далее он говорит

так: “Алчность испанского военачальника была столь же велика, как и его храбрость; несмотря на то что

враги преследовали его, он, едва завидев остров Табога, устремился туда, охваченный жаждой золота”.

Судя по выражениям и оборотам речи, все это собственные слова Бадахоса безо всяких отклонений либо

изменений. Вернувшись, как было уже упомянуто, на материк, Бадахос двинулся на земли касика Чепо и

предал их разграблению, а многих жен и детей тех туземцев, и возможно также жен и детей самого касика,

он захватил в плен; и вот, как только испанцы собрались выступить в путь, этот касик со своими людьми

напал на них и некоторых ранил, а Алонсо Переса де ла Руа убил; так Алонсо Перес заплатил за пленение

касика Наты и за все злодеяния, которые совершил в тех землях, о чем рассказано в главе 68. Убоявшись,

что они станут его преследовать, Бадахос поспешил со своею добычей покинуть пределы той земли; а

индейцы тех поселений весьма пострадали, ибо он увел их жен и детей; затем он вступил во владения

Тубанама и Покоросы, но нашел их опустошенными, ибо там побывал лиценциат Эспиноса и все, что

можно было, ограбил, как велел ему сеньор Педрариас. В конце концов Бадахос и оставшиеся у него люди

подошли к Дарьену; однако он вступил в город не как гордый победитель, но, невзирая на трофеи, с

опущенной головой и с тоской в сердце, ибо он не мог забыть про те несметные груды золота и жемчуга,

которые отнял у него касик Кутара, и про урон, который тот ему нанес; и не менее опечалился Педрариас и

все жители Дарьена, когда они узнали о его невзгодах. В том году, сколько помнится (а шел, как я уже

говорил, 1518 год, и мы все пребывали в Сарагосе), среди людей, вернувшихся из Индий, только и было

разговоров, что про слова епископа Бургосского Фонсеки (который, как уже неоднократно упоминалось,

распоряжался и правил этими Индиями); так вот, этот Фонсека сказал, обращаясь к Гонсало де Бадахосу,

что король должен был бы отрубить, ему голову за то, что он упустил захваченные им 100 с лишним тысяч

кастельяно, которые уже принадлежали кастильской короне. Судите сами, сколь велико было

жестокосердие сеньора епископа дона Хуана Родригеса де Фонсеку, ибо он нимало не печалился из-за

бесчинств, грабежей и убийств, которые совершил Бадахос в том походе; его нисколько не трогало, и то,

что поносилась наша вера и христианская религия; однако из-за потерянного золота он гневался и гнева

своего не скрывал; я сам был свидетелем, как несчастный Бадахос прозябал в бедности и немилости, и как

он пресмыкался перед епископом, не смея в глаза ему взглянуть, а тот выказывал ему величайшее

презрение. [276]

Глава 72

о том, как Педрариас удостоверился в смерти Франсиско Бесерры и о делах, которые совершил

лиценциат Эспиноса в провинции Покороса

После того как Педрариас снарядил в путь Гонсало Бадахоса, о котором мы только что рассказывали, его

более всего заботила судьба Франсиско Бесерры: жив тот или нет, ибо известию, принесенному тем

юношей, он не слишком доверял; а так как его мучили сомнения и он хотел удостовериться, по какой

причине Бесерра не вернулся в срок, он решил отправиться на розыски; однако никто и слышать не желал о

походе в землю Ураба или к реке Сену, потому что все страшились отравленных стрел, которые убивали

наповал; а так как все испанцы идти с ним отказались, Педрариас задумал хитрость, дабы обманом

выманить их из города. С этой целью он велел объявить о своем намерении повести войну не на живот, а

на смерть с касиком Покоросой и его народом за то, что они будто бы проявили непокорность; а в Дарьене

только о том и мечтали, ибо война испанцам была весьма по вкусу. Всякий здравомыслящий человек, а тем

более христианин, вправе задать в этом месте вопрос, а по какой, собственно, причине и на каком

основании можно говорить о непокорности или неповиновении Покоросы и его народа, равно как других

индейцев, если эти индейцы являются исконными хозяевами тех земель и никому на свете подчиняться не

обязаны и даже не имели бы на то права, не будь всеобщей воли и согласия, ибо в тех случаях, когда одна

часть племени поступала несогласно с другой, добра из этого, как явствует из рассказанного выше, никогда

не проистекало; но в том-то и заключается глубочайшее заблуждение советников короля, что они слали

приказы карать индейцев за непокорность, когда те восставали против испанцев, — хотя простодушные

индейцы лишь защищали себя от их жестокостей и насилий; но ведь в самих кастильских законах и в

книгах ученых законоведов ясно сказано, что только подданный может быть наказан за неповиновение. И

кроме того, если бы даже те индейцы являлись бесспорно и по всей законности подданными кастильских

королей (чего никогда и нигде в тех Индиях не было), то и тогда надобно бы помнить, что народ Покоросы

и остальные взялись за оружие и стали убивать испанцев лишь после того, как Хуан де Айора и другие

злодеи разорили их земли и причинили им неисчислимые страдания и ущерб, и все это в ответ на добрые

дела и гостеприимство, которое те индейцы оказали Васко Нуньесу и его сообщникам, о чем рассказано в

главе 61. Так можно ли называть их непокорными либо мятежниками? И хотя советникам короля

надлежало бы все это знать, они проявляли странную беззаботность, в чем и кроется, как уже неоднократно

и по разным поводам упоминалось, причина всех ошибок и заблуждений. Как только по Дарьену

разнеслась весть о войне, все возликовали, ибо [277] надеялись поживиться у владетелей той земли

золотом, а также захватить рабов; и потому более 300 испанцев пожелали сопровождать Педрариаса они

погрузились на три либо четыре судна и поплыли на запад; так они двигались, пока не смерклось, а затем,

по знаку Педрариаса, развернули суда и направили их, куда он хотел; таким образом еще до рассвета 200

человек, которым Педрариас приказал высадиться, вступили под предводительством некоего Уртадо в

Карибану. Испанцы напали на те индейские поселения и по обыкновению, как мы об этом не раз

упоминали, предали огню дома их жителей; когда же сонные индейцы, обожженные и полуобгорелые,

выскакивали из домов, они их убивали; но на этот раз индейцы схватили свои луки, и тогда испанцы,

испугавшись ядовитых стрел, пустились наутек к своим кораблям. А все ли испанцы вернулись и не был ли

кто-нибудь убит отравленной стрелой, мне неизвестно. Нескольких индейцев они захватили в плен, и от

них Педрариас узнал, что Франсиско Бесерра и остальные в самом деле погибли и что все случилось

именно так, как рассказывал тот юноша. Освободившись от мыслей и сомнений касательно судьбы

Франсиско Бесерры, Педрариас вновь двинулся вдоль берега и, пройдя 60 лиг, зашел в гавань Акла, где со

своими людьми высадился на сушу; затем он велел лиценциату Эспиносе взять 300 человек и лошадей и

отправиться в провинцию Покороса, дабы предать ее огню и мечу. Когда лиценциат Эспиноса отбыл,

Педрариас велел сооружать в Акле крепость из земли и дерева; в работе он был первым, чем и подавал

оставшимся с ним испанцам пример. А построил он эту крепость, чтобы испанцы, которым доведется в тех

местах проходить, могли бы в ней укрыться от врагов или отдохнуть, имея где преклонить голову. Там же

Педрариас получил секретные донесения, которые повергли его в уныние и вынудили вернуться в Дарьей;

вместо себя он оставил предводителем в Акле некоего Габриэля де Рохаса. Едва Педрариас прибыл в

Дарьей, как вскоре возвратился Бадахос; однако встреча с Бадахосом принесла ему только горе и отчаяние,

ибо он узнал, какое огромное богатство тот упустил; тогда Педрариас решил самолично отправиться за

этим золотом, но как раз в эту пору прибыл настоятель Дарьенского собора, который принял участие в

походе лиценциата Эспиносы, и передал от имени этого самого лиценциата, что тот собирается без

промедления выйти на поиски потерянного золота, а посему он просит Педрариаса тот же час выслать ему

подмогу, ибо Эспиноса уповает с божьей помощью все то золото вернуть. Трудно сыскать такое

злодейство либо преступление, виновники которого не призывали бы себе на помощь бога; ведь не секрет,

что разбойники и мошенники наперед осеняют себя крестным знамением и горячо, истово молятся, дабы их

кража или другое преступление осталось безнаказанным. Итак, Педрариас тем вестям обрадовался и

постановил не медля отправить в помощь Эспиносе 130 человек, а предводителем назначил Валенсуэлу; и

хотя Бадахос требовал, чтобы этот поход поручили ему, Педрариас воспротивился. Между тем лиценциат

Эспиноса уже шел своею дорогой, являя доказательство, что науки не притупили его копья и что [278] он

славен не одной лишь ученостью, но вполне достоин предводительствовать многими солдатами; он

прибывает в земли Комогре и Покоросы, которые всегда оказывали испанцам добрый прием и

гостеприимство; но на сей раз, зная зачем наши пожаловали, индейцы соединились все вместе, чтобы за

себя постоять; навстречу испанцам вышли без малого 3000 нагих индейцев с дубинками, своим

единственным оружием; завидев лошадей, которых они никогда дотоле не видели, они в страхе бросились

врассыпную, кто куда; однако уйти им не удалось: конные настигали их и поражали своими копьями или

преграждали им путь, а тем временем подоспели пешие с мечами, так что мало кому удалось спастись;

одних испанцы убили, других увели в неволю. Кроме того, наши христиане придумали травить их

собаками: спустили на индейцев собак, и те многих растерзали; а некоторых индейцев Эспиноса велел

повесить либо же вырвать им ноздри или отрубить руки; словом, в самое непродолжительное время

Эспиноса почти совсем опустошил те края, и там не осталось, по-видимому, ни единой души. Однако

лиценциат лишь исполнял волю и веления Педрариаса, а потому гнев господень должен пасть на них обоих

Вместе с Эспиносой и его людьми отправился в поход монах-францисканец по имени фра Франсиско де

Сант-Роман; он прислал на этот остров письмо приору отцу Педро де Кордова, о котором мы сообщали и

еще будем рассказывать; в этом письме монах заклинал, чтобы он поговорил с иеронимитами,

которые

как раз в это время прибыли на остров, дабы навести в тех краях порядок, и открыл бы им, что злобные

тираны предают этот материк разграблению; он просил также, чтобы иеронимиты нашли какой-либо

способ помочь той земле; упомянутый приор — святой он был человек — передал это письмо мне, и я

отвез его в Кастилию, чтобы показать кому надлежит; уже после того, в 1518 году, фра Франсиско де Сант-

Роман покинул тот материк и отправился в Испанию; когда он прибыл в Севилью, то посетил там

семинарию ордена доминиканцев, носящую имя Святого Фомы, где и рассказал про все, что видел своими

глазами, а именно, как испанцы за время того похода Эспиносы изрубили мечами или же затравили

свирепыми псами 4000 индейцев. Мне же стало о том известно из письма учеников упомянутой школы,

которое я получил, находясь в том 1518 году при дворе в Сарагосе. Итак, я показал письмо Великому

канцлеру,

ибо в ту пору король Карл препоручил эти Индии его заботам и попечительству (о чем, если

богу будет угодно, мы надеемся рассказать подробнее); а Великий канцлер поручил мне навестить от его

имени епископа Бургосского, который был тогда нездоров, и показать ему означенное письмо; он хотел,

чтобы епископ прочел письмо и устыдился, что плохо теми землями правил, из-за чего и случились многие

весьма прискорбные дела. Так я и поступил: навестил епископа по его поручению и показал то письмо, а он

мне ответил: “Я уже имел случай про это говорить, но передайте его милости снова, что того человека

должно из этих земель изгнать”. Он говорил про Педрариаса. Одним словом, — что очевидно из

вышесказанного и что мы надеемся еще показать ниже, — [279] лиценциат Эспиноса совершил во время

своего похода неслыханные грабежи и убийства и обратил в рабство несметное множество индейцев.

Разорив поселения Комогре и Покоросы, Эспиноса, а с ним и Педрариас, отправился в землю касика Чиру;

он хотел захватить врасплох и увести в неволю касика Нату; и вот, взяв половину своих людей, он ночью

напал на поселение того касика, однако касик от них ускользнул; после этого Ната собрал своих людей, и

они с дикими криками и воплями набросились на испанцев; но тут индейцы увидели лошадей, которых

никогда дотоле не видывали, и, полагая, что эти звери их растерзают и пожрут, пустились наутек. Затем

Эспиноса велел соорудить на площади селения деревянный частокол, а это сооружение было для индейцев

столь же неприступной крепостью, как Сальсас для французов; когда несчастный Ната увидел, что

пришельцы задумали обосноваться в их селении, а у них было слишком мало сил, чтобы врагов своих

одолеть, сам касик и с ним несколько. индейцев явились безоружные и отдались им в руки. Получив

известия о том, где находится касик Эсколиа, Эспиноса высылает некоего Бартоломе Уртадо с 50 людьми и

велит им ночью напасть на того касика и захватить его, что они и сделали. Когда же они расправились с

теми двумя касиками — одного, как было упомянуто, взяли в плен, а другой сдался сам — Эспиноса

оставил при них верную стражу, а сам двинулся в земли касика Кутары; он прибыл к реке под названием

Кокавира, где, по слухам, Кутара держал и прятал отнятое у Бадахоса золото, потому что его жены будто

бы так ему посоветовали; а иначе, говорили они, христиане снова отберут золото и его разорят. Впереди

... он поговорил с иеронимитами. Иеронимиты — монахи религиозного ордена, основанного в XIV веке в

честь одного из “отцов церкви” Иеронима Блаженного (IV—V вв.).

... письмо Великому канцлеру. — Имеется в виду фламандский вельможа Жан Соваж, один из

приближенных императора Карла V.

всех, обследуя ту землю, шел Дьего Альбитес и с ним 90 испанцев; вдруг он увидел, что на опушке леса

стоят около 20 индейцев со своим немудреным оружием, и он на них напал; индейцы мужественно

защищались, несмотря на то ч го испанцы рубили их мечами. А затем из лесу с оглушительными криками

выскочили индейцы во главе с касиком Кутарой и с ним, насколько можно было судить, более 400 воинов;

разгорелась битва: то наши отгоняли индейцев до самого лесу, то их самих теснили индейцы; много

индейцев они убили мечами, но и немало наших было ранено; наконец подошел Эспиноса со своим

отрядом; когда индейцы увидели лошадей — да еще собак на них спустили, — то все до одного обратились

в бегство, словно самого черта увидели.

Глава 73

лиценциат Эспиноса возвращает золото, отнятое у Бадахоса в земле Кема

Валенсуэла во главе 130 испанцев двинулся на помощь Эспиносе; но где его искать, они не знали и уже

обессилели, бродя по равнинам и пробираясь сквозь леса; и вот однажды они шли унылые и понурые то ли

по лесу, то ли в долине, как вдруг наткнулись на конский помет; говорят, [280] они так сильно

обрадовались, что даже кинулись этот самый помет целовать Несколько дней спустя они выстрелили как-то

ночью из своих мушкетов и выстрелы услышал Бартоломе Уртадо, которого Эспиноса послал съестными

припасами, ибо земля Париса, принадлежавшая Кутаре, обратилась в пустыню из-за того, что весь народ

разбежался либо взял в руки оружие. Уртадо пошел на звуки выстрелов, и в конце концов они встретились,

к неописуемой радости и тех и других. Так они соединились с Эспиносой и подкрепили его отряд, и тогда

испанцы сочли себя всесильными; им казалось, что, соберись тут хоть все индейцы с материка, они не в

силах будут воспрепятствовать их замыслам. До них дошла весть, что в селении и в землях касика Кемы,

который был вассалом Кутары, запрятано все золото, которое было отнято у Бадахоса; тогда Эспиноса

велел Дьего Альбитесу взять 60 человек и отправиться на поиски этого золота; навстречу испанцам вышли

подданные Кемы и стали открыто проявлять к ним враждебность, однако Дьего Альбитес им сказал, что

они явились сюда не зло им творить, но заключить с ними дружбу, а потому пусть они сложат оружие.

Индейцы поверили тем словам, и от них пришли три военачальника, безоружные; их встретили любовью и

лаской и стали их спрашивать, где находится или же где они держат то золото, которое Парис отобрал у

Бадахоса; те сказали, что не знают и что никакого золота у них нет; тогда Альбитес отвел их к Эспиносе, и

тот вновь принялся терпеливо их выспрашивать, они же отвечать отказывались; мне неизвестно, чтобы их

пытали, однако же, зная нравы испанцев, я нимало не сомневаюсь, что они пытками вынудили их открыть

место, где хранилось золото. Эспиноса отправил с теми тремя индейцами 20 испанцев, и часа через два они

вернулись, принеся пять петак, доверху наполненных золотом; говорят, что в них хранилось добрых 80000

кастельяно. Однако Эспиноса захотел отыскать все остальное золото, и поэтому двинулся далее,

направляясь в землю касика Чикакотра; и надо полагать, памятуя повадки испанцев, а также их намерения

и помыслы, что в той земле они учинили немало беззаконий. Поскольку в той провинции они нашли много

продовольствия, Эспиноса оставался там до периода дождей, которые, как говорят, выпадают в тех землях

зимой; затем испанцы со своей драгоценной добычей двинулись обратным путем в Дарьей. Эспиноса

привез, как я упомянул, 80 000 песо золота, которое награбил Бадахос, а Кутара, или же Парис, с полным

правом у него отобрал. Сверх того Эспиноса привел с собой в Дарьей 2000 рабов, захваченных против

всякой справедливости, ибо эти индейцы были мирные люди, никому не чинившие зла, а он нарушил их

мир и покой и ограбил, и уничтожал их с необыкновенной жестокостью. А чтобы вы могли удостовериться

в правдивости моего свидетельства, я хочу привести здесь слова Тобильи, который был мирянином и ничем

не отличался от своих соотечественников: он сам после того вершил подобные дела и, стало быть, тем

походам весьма сочувствовал и, даже умирая, не просветлел душой; вот что писал Тобилья в своей

хронике, названной им “О варварах”, когда заговорил про тот [281] поход Эспиносы и упомянул о рабах:

“Эспиноса привел 2000 невольников, а в ту пору, если нашелся бы на них купец с острова Эспаньола,

можно было бы получить немалые деньги; в этом-то и сокрыта причина столь же скорого, сколь и

прискорбного истребления тех бесчисленных народов, ибо в Дарьене перекупщики давали за индейцев-

рабов много золота, а испанцы до золота были весьма жадны и посему, едва оказавшись за стенами города,

они хватали и оковывали цепями как мирных и покорных, так и тех, кто встречал их войною; и все они —

что военачальники, что простые солдаты — не знали никакого удержу; даже за товары они расплачивались

невольниками, словно то была ходячая монета; и хотя бы один нашелся, кто бы спросил себя,

устыдившись: "А по какому, собственно, праву я продаю его в неволю?". Впрочем, все те индейцы были

обращены в невольников против всякой справедливости и одной лишь алчности ради; а что сам Педрариас

подавал им такой пример, разыгрывая с превеликим удовольствием в шахматы судьбу тех более чем

несчастных созданий, не может, по моему суждению, ни в малой степени явиться им оправданием”.

Таковы доподлинные и справедливые слова Тобильи. Педрариас, например, посылая за невольниками,

прекрасно знал, что его доля будет состоять из 50, а то и из 100 рабов, и охотно делал на них ставку в своей

игре. Итак, лиценциат Эспиноса прибыл с найденным золотом в Дарьей и привел великое множество

индейцев — мужчин, женщин, детей и подростков, которых, словно затравленных ягнят, согнал он в то

самое место, где за золото либо деньги должны были их заклать; там стоял такой стон и плач, что всякий

разумный человек, глядя на них, разрыдался бы сам, ибо подобным же образом 40000 душ были ввергнуты

в преисподнюю. Итак, говорю я, лиценциат Эспиноса, вершитель столь многих славных дел, возвратился в

Дарьей с победой; можно без труда себе представить, сколь великую радость получил от того Педрариас и

сколько удовольствия получили все другие, кто имел в этом золоте свою долю, причем какая-то толика

полагалась также епископу и тому священнику либо священникам, которые ходили с Эспиносой. И лишь

несчастному Бадахосу пришлось остаться ни с чем, ибо, как уже было упомянуто, в конце жизни он

прозябал при дворе в великой бедности и нужде, а в ту пору, поняв, что ему достались одни труды и тяготы

и что золота ему не видать, он так ни с чем и отбыл в Кастилию. Правда, он вполне мог утешиться тою

мыслью, что на страшном суде с него спросится не за одни лишь убийства, грабежи, насилия и прочие злые

дела, какие он и его люди чинили в тех землях, не только за поруганную им нашу веру и христианскую

религию, но равно за все преступления, которые совершил лиценциат Эспиноса, когда ходил на розыски

отнятого у Бадахоса золота; ибо хотя и верно, что не начни он это дело и не явись причиною тех злодеяний

Эспиносы, то нашлись бы другие, кто охотно это золото отправился бы грабить и совершать подобные

насилия. Педрариас и остальные испанцы были так же одержимы алчностью и отмечены тем же

жестокосердием; однако все могло бы произойти иначе и тогда не случилось бы [282] стольких бед:

господь бог, быть может, воздвигнул бы тем временем сему злу препоны и ниспослал бы средство, дабы

хотя бы одна изо всех бесчисленных, безвинно загубленных душ могла спастись, или все произошло бы

как-либо иначе, и тогда Бадахос не был бы в ответе.

Глава 74

Пока Эспиноса совершал подвиги, о которых мы рассказывали, Васко Нуньес пребывал в Дарьене; он был

у Педрариаса в большой немилости и содержался почти как узник, ибо доверять ему было нельзя и

выпустить из рук невозможно, поскольку ему уже был дарован титул Аделантадо и король его жаловал.

Васко Нуньес вел частые беседы с епископом доном Хуаном Кабедо и положил немало усилий, чтобы

заслужить его благосклонность; и то ли Васко Нуньес убедил в том епископа, то ли сам епископ пришел к

этой мысли, но только он уверился, что Педрариасу надлежит забыть свою неприязнь к Васко Нуньесу и

впредь его отмечать и к себе приблизить; он считал, что Педрариас должен внимать его советам и доверять

ему так же, как он доверяет другим, ибо никто с ним не сравнится в знании той земли, и в силе, и во

власти, поскольку он облечен властью Аделантадо; и что посему Васко Нуньес может, как никто, ему

помочь и быть полезным; и вот, дабы склонить Педрариаса к этому своему заключению, епископ со

свойственным ему редким красноречием принялся изображать, сколь много Васко Нуньес потрудился и

пострадал, обследуя и заселяя те земли, и как он подчинял индейцев кастильским королям, и как он спас

жизнь первым испанцам, прибывшим в Ураба, по поводу чего и был заложен там собор; все эти деяния

епископ восхвалял — как он умел восхвалять, — называя их великими и бесценными заслугами; он также

заверил Педрариаса, что, по его мнению, ему, Педрариасу, никак невозможно обследовать ту землю и

раскрыть ее тайны, не имея Васко Нуньеса своим преданным другом. Эти и другие доводы приводил

епископ, чтобы убедить Педрариаса; и в конце концов тот уверился, что ему выгодно иметь Васко Нуньеса

другом и что ему не обойтись без помощи Васко Нуньеса; и тогда — то ли он притворялся, то ли вправду

того пожелал, чтобы держать Васко Нуньеса в послушании и на привязи, — он заговорил о его женитьбе на

донье Марии, старшей из своих двух дочерей, которые у него были в Испании. Властью епископа они были

обручены и совершили все другие положенные обряды. Некоторое время спустя Педрариас решил послать

Васко Нуньеса в гавань Акла, чтобы тот основал там новый город, а затем попытался перетащить корабли в

Южное море и отправился бы на поиски несметных богатств, которые, как полагали, скрывались в тех

землях. Васко Нуньес набрал в Дарьене 80 человек и двинулся на одном корабле вдоль берега; когда он

прибыл в Аклу, то увидел, что крепость, построенная Габриэлем Рохасом, заброшена, ибо [283] ее

покинули из страха перед индейцами. Он назначил там алькальдов и рехидоров, а городу дал название

Акла; этот город стоит у моря, гавань его весьма удобна для судов, однако там имеются сильные течения,

отчего суда, которые стоят на якоре либо прибывают в порт, подвергаются опасности быть выброшенными

на берег. Индейцев в той провинции не осталось никаких, и, стало быть, грабить и уводить в неволю было

некого. По этой причине Васко Нуньес распорядился, чтобы его люди и новые обитатели города вместе со

своими невольниками — а у каждого их было немалое количество — принялись засевать ту землю, чтобы

иметь еду. Сам он взялся за дело первым, потому что был человек большой силы, и лет ему было тогда

сорок, не более, так что в любой работе он умел всех обогнать. В это время в Аклу прибыл лиценциат

Эспиноса с украденным в земле Париса золотом и множеством рабов; все испанцы отпраздновали эти

добрые известия, а затем Эспиноса и его наемники отбыли в Дарьей, Однако, будучи весьма опытным,

Васко Нуньес знал наверное, что, прибыв в Дарьей и разделив золото и добычу, они станут тяготиться

бездельем, а посему он взял один бриг и пошел за ними вслед, намереваясь привезти как можно более

людей, чтобы заселить свой новый и пока еще безлюдный город; далее он намеревался построить и

спустить в Южное море корабли, о чем больше всего тогда мечтали и помышляли испанцы; Педрариас

очень его хвалил и выказывал ему для виду — или может быть от всего сердца — отеческую любовь; он

дал Васко Нуньесу 200 человек и всего, что тот попросил и что могло ему потребоваться в задуманном

долгом путешествии, от которого все ждали большой выгоды; итак, на трех малых судах Васко Нуньес

двинулся обратным путем в свою Аклу. Прибыв в Аклу, он узнает, что Дьего Альбитес, которого он

оставлял в городе вместо себя, отбыл на остров Эспаньола, чтобы обратиться с просьбой к монахам-

иеронимитам, которые правили в той земле: он хотел получить от них позволение основать в Номбре де

Дьос новый город, откуда надеялся обследовать земли Южного моря. Всякий испанец, сумевший

разбогатеть на тех неслыханных грабежах, убийствах и злодеяниях, помышлял и норовил начальствовать

без всяких помех; Дьего Альбитес был из их числа. Иеронимиты, однако, не пожелали в это дело

вмешиваться и препроводили его к Педрариасу. И хотя Дьего Альбитес не желал быть у Педрариаса под

началом, он волей-неволей должен был с ним считаться. Он зафрахтовал судно, набрал 60 человек,

изъявивших желание искать с ним удачу, и направился прямо в Дарьей; там он доложил, что люди набраны

и продовольствие для похода имеется; Педрариас похвалил его за подготовку к походу; а был ли он в

самом деле рад или притворялся, угадать трудно, ибо он был человек осторожный и себе на уме; впрочем,

коль скоро ему привезли людей и припасов, остальное было не так уж важно. Дьего Альбитес несколько

дней отдыхал, а затем возымел желание испробовать своих неофитов в деле; тогда он спросил у

Педрариаса позволения и отправился грабить и истреблять индейцев провинции Верагуа, которая более

других славилась богатством. Педрариас [284] сразу же сообразил, что все это происки Васко Нуньеса, но

мысль свою до поры до времени не высказывал, дабы со временем, направив на него гнев других людей,

уязвить его больнее, — так нередко поступают люди, сбившиеся с пути истинного. Васко Нуньес послал

Компаньона — так, кажется звали племянника этого самого Дьего Альбитеса, — поручив ему проведать,

нет ли на реке Вальса, которая, как уже упоминалось, впадает в Южное море, приготовлений для

постройки судов. Компаньон отправился к реке и увидел, что там уже все готово и налажено для постройки

любых судов и кораблей; а на обратном пути он стал грабить и захватывать в плен тамошних индейцев, но

эти индейцы упорно сопротивлялись, вследствие чего он немало натерпелся всяких бед; однако, насколько

мне известно, он никого из индейцев не ранил и не убил, равно как среди испанцев ни убитых, ни раненых

не было. А пока Компаньон ходил туда и обратно, Васко Нуньес принялся рубить деревья для

строительства судов: сначала он сам, а затем и другие, кто там был; они заготовили все или почти все

дерево для четырех бригов и далее намеревались переправить обтесанные бревна к реке Вальса, соорудить

корабли и по той реке спустить их в море, что они в конце концов и сделали. Затем Васко Нуньес вновь

послал Компаньона и с ним нескольких испанцев, а также 30 негров, к вершинам гор, с которых воды

низвергались в Южное море; им надлежало соорудить в горах дом, в котором могли бы передохнуть те,

кому придется перетаскивать бревна, и якоря и снасти для судов; там же они думали хранить съестные

припасы, и оружие, и все другое на случай отражения врагов. Надо заметить, что испанцы, куда бы ни

направлялись, непременно брали с собой множество индейцев, которые носили их одежду, и оружие, и еду;

и даже черным невольникам прислуживали индейцы, и за все это их мучили, истязали и обзывали скотами.

Когда дом в горах был построен, Васко Нуньес велел переносить туда заготовленные для судов бревна и в

том месте складывать, а это было 12 лиг пути по горам и рекам, к самым вершинам, где и находилось

упомянутое убежище. Эти бревна они взваливали на индейцев, которых они каждодневно вылавливали и

держали у себя в неволе; часть поклажи переносили негры, которых там было не более 30; испанцы также

принимали участие в переносе бревен и снастей. Труда же там было положено неисчислимо, пока они

тащили в гору эти бревна, и гвозди, и инструменты, а после якоря, и снасти, и все другие приспособления,

нужные на судах; а затем они волокли все это вниз, к реке; они настрадались там изрядно, однако среди

испанцев и негров ни один не умер; зато несчастные индейцы умирали без счету, кончив в тех краях свои

печальные дни; я видел собственноручное донесение епископа, которое он представил императору в

Барселоне, — это было в 1519 году, по его приезде с материка, о чем (если богу будет угодно) мы надеемся

еще рассказать подробнее; так вот он сообщил, что Васко Нуньес погубил при строительстве кораблей 500

индейцев; а секретарь того же епископа говорил мне, что он не назвал большее число, чтобы не сочли это

выдумкой, но что на самом деле число [285] погибших там достигало или даже превосходило 2000; если

судить по той работе, то никто не должен сомневаться, что эти сведения не придуманы и вполне

соответствуют истине; потому что нагим, неодетым людям надо было пройти по горам то вверх, то вниз 24

или 25 лиг; они тащили на себе обтесанные деревья для четырех судов, и железные якоря весом три или

четыре либо даже пять или шесть кинталов, и якорные канаты, которые весили столько же или немного

менее, и тысячи других приспособлений, нужных на кораблях и имевших почти такой же вес; а еды им

давали лишь кукурузные зерна, да и то самую малость: не выпеченный хлеб и несмолотые зерна, словно бы

птице или скотине. Какой же человек, будь он даже железный, смог бы такое вынести и остаться в живых?

А так как индейцы умирали, Васко Нуньес непрестанно высылал людей на охоту за другими индейцами;

они выбирали такие места, где, как можно было думать, те индейцы попрятались; ибо все люди той земли

снялись с места и ушли в горы из страха перед адскими муками, которые уготовили им испанцы; поначалу

индейцы пытались оказывать сопротивление, но увидев, что испанцев им не одолеть, разбежались кто куда

и группами, родами либо семьями попрятались в горах; а испанцы узнавали про их тайные убежища от

пленных индейцев, которых они заставляли говорить под страшными пытками. И вот, когда индейцы уже

полагали себя в полной безопасности, испанцы на них нападали и закалывали либо прирезывали, или же их

загрызали и разрывали на куски собаки; а тем, кого они брали живыми, они читали свое предуведомление и

затем связывали им руки; и хотя те испанцы так поступали всегда и постоянно, но все же особенно в том

отличился Васко Нуньес, когда строил свои корабли.

Глава 75

о делах Васко Нуньеса и о том, что он совершил на земле часика Чучама и как узнал о приезде Лопе де

Сосы

Когда все деревья, которые они смогли обтесать в Акле, были доставлены к реке Вальса, их хватило лишь

на два брига или корабля, и надо было заготавливать еще на два; тогда Васко Нуньес разделил всех своих

людей — испанцев, негров и индейцев — на три отряда. Одному он поручил рубить и распиливать деревья,

другому — перетаскивать якоря, гвозди, снасти, инструменты и прочее снаряжение, а третьих отправил

добывать в окрестных землях припасы и велел им на обратном пути выловить как можно больше индейцев.

И тогда господь ниспослал на них кару за неправедные их дела: многие их труды пропали понапрасну,

потому что все деревья, — которые в Акле и на берегу Северного моря они срубили и распилили, а

несчастные индейцы перетащили на себе по горным кручам [286] и неприступным скалам, оказались

изъеденными червоточиной из-за того, что в той земле, в близком соседстве с морем древесина была

соленая; вот почему им пришлось снова рубить деревья у реки. Но когда они срубили много деревьев, и,

по-видимому, уже успели их распилить, и собирались приступить к постройке кораблей, вода в реке стала

быстро прибывать и поднялась на два эстадо, так что часть деревьев унесло водой, а остальные увязли в

иле и тине. Чтобы не утонуть, у них оставалось одна спасенье взобраться на деревья, хотя и там им грозила

немалая опасность; Васко Нуньес впал в уныние из-за всех тех трудностей, которые выпали на его долю

при постройке этих проклятых кораблей, и решил отказаться от этой затеи и вернуться в Аклу; к этому

вынуждал его и голод, который они испытывали из-за того, что третий отряд, получивший задание

доставить продукты и индейцев, все не возвращался. Тогда Франсиско Компаньон предложил, что он

переправится на ту сторону и поищет еду и индейцев, взял с собой несколько человек и перешел на другой

берег реки по мосту, который пловцы соорудили из корней и лиан, привязав их к ветвям деревьев; правда,

мост был такой, что они переходили по нему по пояс, а порою и по грудь в воде. А из съестного у Васко

Нуньеса были одни лишь коренья, и нетрудно себе представить, как должны были страдать те 500 или 600

индейцев, которые там находились и, должно быть, все умерли от голода; в конце концов ему пришлось от

правиться в Аклу, чтобы раздобыть немного провианта и привезти испанцев из Дарьена или, как в

прошлый раз, с островов, а также чтобы доставить (и как можно скорее) якоря и снасти; с этой целью

Васко Нуньес послал в Дарьей Уртадо. В это время возвратился Франсиско Компаньон, который обшарил

ту землю, забрал у индейцев весь провиант, а их самих привел с собой; и вот, словно на вьючных

животных, они взвалили на тех индейцев свою поклажу: якоря, снасти, паруса, якорные канаты, гвозди и

все остальное, и двинулись к реке. Объявился и Бартоломе Уртадо с 60 испанцами, которых ему отрядил

Педрариас, и доставил все то, что ему было велено достать; воспрянув духом, Васко Нуньес со своими

людьми, испанцами и индейцами, и со всем наряжением возвратился к реке и вновь принялся за постройку

судов; и вот ценою тяжких трудов, и голода, и жизни многих индейцев он построил два судна; когда они

были закончены, и спущены на воду, и снабжены всем необходимым для плавания, он и другие испанцы —

сколько поместилось — взошли на эти суда и направились к самому большому из островов Перлас. Пока

все остальные медленна продвигались на тех бригах, Васко Нуньес предал этот остров разграблению и

забрал сколько можно было припасов, чтобы подчинить себе тамошних жителей, задушив их голодом, и

чтобы испанцам, которые останутся на острове, было чем прокормиться. Говорят, что в это время ему

пришло письмо от архиепископа Севильского дона Дьего де Десы, о котором мы говорили в первой книге,

что, будучи воспитателем инфанта

дона Хуана, он много содействовал открытию тех Индий; до него

дошли [287] вести, — писал архиепископ, — что они плавают в Южном море; но ему известно, что, ежели

двигаться на запад, им встретятся индейцы, вооруженные копьями и в доспехах, а ежели на восток — они

найдут несметные богатства и тучные стада. Однако я полагаю, что это чистейшая выдумка; ибо

архиепископ Севильский, при его великом уме и образованности, не стал бы гадать о вещах, о коих он не

видел, не слышал и не читал, и которых не могли предполагать даже люди, побывавшие в тех краях; и

зачем ему было — если бы вышло не так, как он возвещал — ронять свое достоинство и доброе имя; а

... будучи воспитателем инфанта. Инфант — сын короля.