Де Лас Касас Бартоломе. История Индий
Подождите немного. Документ загружается.
вреда, и за все это, а также за то, что они чинили преподобному Касасу всевозможные препятствия,
ожидает их расплата на небесах, да и в этой жизни счастья им не было никакого.
Затем священник вновь пошел к секретарю Кончильосу и стал ему говорить, что раньше он сам ничего про
эти Индии не знал, и что в Кастилии о них и до сих пор мало знают и слишком мало они в чести; и
действительно, до того как приехал досточтимый Касас, Индии там всерьез не принимали, а когда он их
расписал и вознес, к ним стали присматриваться больше. После беседы с Кончильосом священник
отправился в Севилью, где ему было велено дожидаться приема у короля; и еще ему хотелось поговорить с
архиепископом Севильским и просить его убедить короля, как только тот прибудет, выслушать Касаса без
поспешности; и пусть бы епископ и Кончильос при том присутствовали и слышали, как священник станет
говорить королю, что это они повинны в плохом управлении Индиями и что раз они правят индейцами, то
им и следует отвечать за истребление этих людей и нанесенный им ущерб. Но едва преподобный Касас
прибыл в Севилью, как в скором времени, на беду и несчастье обездоленным индейцам и в наказание за
пороки и прегрешения Испании, пришло известие, что католический король переселился в лучший мир.
Велики были горе и печаль, которые вызвала в душе преподобного Касаса смерть короля, ибо тот король
был уже стар, и дни его клонились к закату, и к войнам он не был склонен, а потому у досточтимого Касаса
укрепилась надежда, что, узнав всю истину, он нашел бы средство помочь Индиям, потому что в том
короле как нельзя лучше соединились все качества, которые могли содействовать скорому [308]
избавлению Индий; и Лас Касас считал и не уставал повторять, что только престарелый король, который
стоит одной ногой в могиле и остыл к войнам, может помочь этим Индиям. В конце концов наш священник
принял новое решение — ехать во Фландрию, чтобы поставить обо всем в известность принца дона
Карлоса
96
и испросить у того, кому предстояло наследовать королю и в этих и в заморских землях, помощи
от стольких бед...
97
Глава 91
Как только преподобный Касас и отцы-иеронимиты прибыли в Севилью, фрахтовщики незамедлительно
устроили их отъезд в Индии, а судья-резидент, который не мог так быстро уладить все свои дела, выехал
лишь через три месяца. Преподобный Касас неоднократно навещал иеронимитов и говорил им, что хотел
бы плыть на одном с ними корабле, чтобы по пути рассказывать им об островах и материке, о которых им
надлежит знать истину, поскольку сами они о тех местах не осведомлены, а другие заинтересованы в том,
чтобы скрыть от них правду; кроме того, священник был обязан исполнить волю Адмирала, который
именем короля повелел ему наставлять и обучать иеронимитов и советовать, как им надлежит поступать.
Преподобный Касас прилагал все усилия, чтобы плыть на их корабле, однако иеронимиты никак не
соглашались и придумывали различные объяснения и отговорки, которые, как они полагали, его успокоят и
отвлекут (к примеру, что на другом судне, которое следовало туда же, он будет иметь больше удобств). Так
и случилось, что досточтимый Касас отбыл на другом судне, хотя, разумеется, отцы-иеронимиты
заботились не столько о его покое, сколько о том, чтобы никто не мешал им поступать так, как им
заблагорассудится.
Итак, преподобный Касас погрузился на другой корабль, который был намного больше того, который вез
иеронимитов, и устроился там несравненно лучше, чем если бы ему пришлось плыть с ними; однако от
этого путешествия зависело так много, что он с радостью и по доброй воле отказался бы от всех удобств и
предпочел бы лишения, лишь бы предотвратить тот вред, который был нанесен делу, за которое он ратовал.
Наконец, в день святого Мартина, то есть 11 ноября 1516 года, оба судна подняли паруса и отчалили из
порта Сан Лукар, а затем благополучно прибыли на остров Сан Хуан и четыре или пять дней стояли в
Пуэрто Рико, а так как судно, на котором плыл священник, везло товары на этот остров, то оно должно
было задержаться там на 14 или 15 дней; тогда Бартоломе де Лас Касас обратился к отцам-иеронимитам и
сказал им, что хотел бы сам, без багажа, пересесть на их корабль, чтобы прибыть в этот город и порт Санто
Доминго вместе с ними, и приводил доводы, по которым это было весьма необходимо, если они намерены
были исполнить свой долг и послужить тому делу, которое привело их в Индии; однако иеронимиты и [309]
на этот раз ответили ему отказом. Вот почему преподобный Касас прибыл в порт и город Санто Доминго
на тринадцать дней позднее иеронимитов. За то время, которое упомянутые иеронимиты находились на
острове Сан Хуан, они без труда могли бы заметить очевидные свидетельства насилий и злодеяний,
чинимых испанцами по отношению к индейцам, ибо их глазам предстали следующие два случая: первый,
96
...принца дона Карлоса. Дон Карлос — внук короля Фердинанда, с 1516 г. — король Карл I (см. прим.
33).
97
В пропущенных (85—90) главах Лас Касас рассказывает о своей встрече с доном Карлосом и о том, что
последний распорядился направить в Индии доверенных лиц для проверки на месте справедливости жалоб
Лас Касаса и принятия мер. В качестве таких доверенных лиц Королевский совет направил нескольких
монахов-иеронимитов, о которых идет речь в следующих главах.
что был там некий бискаец по прозванию Хоан Боно, то есть Хоан Добрый (хотя Добрым он мог
прозываться не более, чем негр — Хоаном Белым, ибо он был знаменитый разбойник и пират, который не
раз ходил ловить и грабить индейцев); гак вот этот Хоан Боно прибыл за несколько дней до того в
упомянутый город Пуэрто Рико после набега на остров, именуемый Тринидад, который лежит у самого
материка, близ полуострова Пария, а об этом материке мы подробно рассказывали выше. Люди на этом
острове Тринидад отличались добротой и питали вражду к тем индейцам, которые употребляют человечье
мясо и которых называют карибами, то есть дикарями. И вот едва корабль Хоана Боно, а с ним ходило, я
полагаю, 50 или 60 испанцев, многоопытных по части злодеяний, причалил к острову, как из соседнего
селения вышли жители, вооруженные стрелами и луками, и стали спрашивать испанцев, что они за люди,
откуда прибыли и зачем. Хоан Боно отвечал, что они пришли с добром и миром и хотят здесь поселиться и
впредь жить с ними вместе. А индейцы эти были народ простой и миролюбивый, да к тому же
бесхитростный и сверх меры доверчивый; и хотя им следовало быть менее доверчивыми, тем более что до
них дошли слухи о великих жестокостях, набегах и оскорблениях, которые терпели от испанцев их соседи
как в прошлые времена, после того как эти земли открыл Адмирал, и еще не раз потом, о чем уже
упоминалось в первой книге, так и в последнее время; но индейцы поверили словам Хоана Боно и ответили
ему так: “Раз вы явились с желанием поселиться у нас, мы вас с радостью примем и немедленно построим
дома, чтобы вам было где жить”. И они тут же хотели начать строить эти дома, но Хоан Боно, у которого
были совсем другие помыслы и цели, отказывается, потому что, говорит он, ему нужен только один дом, но
большой, чтобы в нем могли поместиться и жить добрых сто человек; тогда индейцы принялись сооружать
ему такой дом и строили его на свой манер — в форме колокола; за несколько дней они сделали всю
деревянную часть — вбили колья, положили стропила и балки и накрепко их между собой связали;
оставалось покрыть дом соломой, которую они раскладывали снаружи, вокруг дома; а солома эта в Индиях
столь красива, ароматна и полезна для здоровья, что просто на удивление. И вот тогда Хоан Боно, то есть
Хоан Добрый, хотя ему вернее было бы называться Хоаном Злым, стал поторапливать индейцев, чтобы они
поскорее выложили ему эту солому; а индейцы, которые взялись за дело весьма охотно и со всей душой,
стали поспешать; когда же соломенный настил достиг двух эстадо в высоту и люди, находившиеся внутри
дома, не могли видеть тех, которые были снаружи, Хоан Боно и его подручные, применив коварную
хитрость, созвали чуть не всех [310] жителей селения, мужчин и женщин, и попросили их войти в дом
якобы для того, чтобы посмотреть его изнутри; и тогда индейцы, а их было, как полагают, свыше 400, с
радостью и удовольствием входят в дом; тут наши обнажают мечи и окружают его, а Хоан Боно и еще
некоторые, тоже с мечами наголо, входят в дом и говорят индейцам, чтобы они не двигались с места, не то
будут убиты. Увидев мечи, голые, беззащитные индейцы, опасавшиеся плена больше, нежели смерти,
ринулись сквозь клинки к двери, чтобы спастись самим и спасти своих жен и детей. И тут Хоан Боно и
остальные принялись наносить им страшные удары — вспарывали животы, отрубали руки и ноги,
проламывали черепа. При виде крови своих собратьев другие индейцы — мужчины, а также женщины и
дети — перестали прорываться наружу, стояли, дрожа от ужаса, и истошно вопили, дожидаясь
неминуемой, как им казалось, гибели; однако им лишь связали руки и увели в рабство; на этом и
закончился поход Хоана Боно и его сообщников, а схватили они и погрузили на корабль, кажется, 185
человек. А те индейцы, которые избежали смерти и ран и вырвались из того дома или оставались в
селении, общим числом около ста человек, схватили оружие и сгрудились в одном из своих домов (а
надобно помнить, что дома у них были из соломы, сами же индейцы — голые, без всякой одежды); будучи
свидетелями чудовищного обмана со стороны Хоана Боно, они решили защитить себя от смерти и ран и
также от неволи. Тогда Хоан Боно пошел к ним и стал их уговаривать, чтобы они вышли, обещая, что
убивать их не будут; и тогда индейцы, поняв, что он вознамерился взять их в плен, стали яростно стрелять
из своих луков, не подпуская никого к дому, а тем более вовнутрь.
Убедившись, что захватить их невозможно, Хоан Боно решил отплатить им сполна за гостеприимство и
добрый прием и велел поджечь дом, в котором сидели те сто индейцев; и все они, главным образом
женщины и дети, сгорели в этом доме заживо. Хоан Боно погрузил на корабль 180 индейцев, которых, как
мы рассказывали, захватил в столь открытом и честном бою, и под всеми парусами прибыл на упомянутый
остров Сан Хуан; там он некоторых индейцев, сколько ему вздумалось, продал, а потом направился на
остров Кубу, где проделал то же самое; и вот, когда отцы-иеронимиты приехали на остров Сан Хуан, он
как раз туда вернулся, и все, что я здесь пишу, слышал от него самого — из его собственных уст. Как
только преподобный Касас это узнал, он с великим стыдом и болью в сердце поведал обо всем отцам —
иеронимитам; но иеронимиты даже не подумали пресечь или осудить эти подвиги и спокойно взирали — и
тогда и после — на то зло, которое каждодневно причиняли этим бедным индейцам. Следует еще
упомянуть об одной весьма прискорбной беседе, которую имел преподобный Касас с упомянутым Хоаном
Боно, ибо тот был его давнишним знакомцем; так вот, когда наш священник стал его корить за столь
богопротивные дела, Хоан Боно ему признался, что за всю жизнь не встречал столько ласки и любви, как
на том острове Тринидад, где его приняли как родного сына [311] и оказали гостеприимство и старались,
как могли, ему услужить; тогда священник стал его упрекать за черную неблагодарность и сказал так: “Как
же ты мог, несчастный, принимать от них ласку и любовь, а потом отплатить жестокостью и злом?”. На это
Хоан Боно ему ответил: “Надобно вам знать, отец мой, что таковую мне дали конструкцию: если не
захвачу их миром, покорить их огнем и мечом”. А конструкцией он называл инструкцию, которую дали
ему аудиторы того города, а именно: отправиться на материк и любой ценой привезти оттуда индейцев.
Таковы были справедливое правление и забота о благе индейцев, которую осуществляли аудиторы этой
королевской канцелярии, как, впрочем, и всех остальных, наводнивших постепенно эти Индии и
вершивших там названные беззакония и много других, о чем речь пойдет ниже.
А второй случай, который произошел на этом острове и тоже давал иеронимитам непреложные
доказательства того, что вероломные тираны угнетают и нещадно истязают индейцев, заключался в
следующем: был там один надсмотрщик (а испанцы в каждом селении держали надсмотрщика, чтобы он
следил за индейцами), изверг и палач, каких мало...; так вот, к этому надсмотрщику явился однажды тиран-
энкомендеро и стал жаловаться на одного индейца, что он не то плохо ему служит, не то сбежал у него с
какой-то работы — но ведь даже лошадь или корова, и те норовят сбежать с бойни; тогда надсмотрщик
привязал этого индейца к столбу и принялся так нещадно его истязать, словно перед ним был его лютый
враг, и едва не забил несчастного до смерти. А священник в это время проходил поблизости и услышал
свист бича; подходит он к тому месту и, движимый состраданием, начинает сурово распекать жестокого
надсмотрщика за беззаконные действия, а тот стоит в смущении, не смея проронить ни слова; но едва
священник удалился, как этот злодей, насколько мне помнится, снова взял бич и принялся стегать индейца.
Все это преподобный Касас рассказал названным иеронимитам, и, казалось, должно было закрасться в их
души сомнение, и должны были они стать осмотрительнее и понять, что не следует поддаваться на уговоры
людей, которые были злейшими врагами индейцев, тем более что тому имелось множество очевидных и
доступных всем доказательств — не могли же они не видеть, что своими злодеяниями испанцы
опустошили эти острова и изрядную часть материка.
Глава 92
В то время, в 1516 году, испанцы, как и прежде, считали своим долгом без устали истреблять добродушных
и кротких индейцев Кубы и по мере своих сил опустошить близкие и далекие земли, а тамошних
уроженцев и обитателей привозить на этот остров, ибо испанцы эти так торопились добыть как можно
больше золота, что несчастные индейцы стали [312] у них умирать; и вот испанцы острова Куба
последовали примеру своих соотечественников, живших на острове Эспаньола, которые, увидев, что
туземцев уже не остается в живых, стали снаряжать армады и отправляться на охоту за индейцами юкайо, о
чем мы подробно рассказывали выше. Итак, испанцы с острова Куба избрали эту проторенную дорогу и
стали собираться по-трое или по-четверо, в зависимости от того, сколько денег удалось выжать и нажить
каждому из них на крови убитых и замученных ими индейцев, и совместно снаряжали корабль, а случалось
даже два или три; на этих кораблях они отправлялись сами или посылали других на острова Юкайос и
соседние, чтобы вылавливать там индейцев, которые мирно, ни о чем не ведая, пребывали в своих землях и
жилищах, погружать их на свои суда и привозить на этот остров. И как-то раз они снарядили армаду, с
которой приключилось вот что: один корабль и один бриг с 70 или 80 испанцами вышли из порта Сантьяго
де Куба, расположенного в той части острова, которую именуют южной, и направились вниз, держа путь к
материку, почти в самый его угол, в бухту, образованную материком и оконечностью Юкатана; на пути им
повстречались небольшие островки, которые, как мы упоминали во второй книге, открыл Адмирал в 1502
либо 1503 году; эти островки называются не то Гуанахас, не то Лас Гуанахас, и там их два или три под
этим названием.
Итак, подходят они к одному островку и выскакивают на берег, а поскольку индейцы не подозревали об
опасности и испанцы застали их врасплох, то многих они без труда убили своими мечами и копьями, а
других, кого смогли, взяли в плен; потом они пристают ко второму островку и совершают те же подвиги, а
затем грузят на корабль людей, сколько удалось поместить, и идут обратным путем на остров Кубу, имея
намерение вернуться сюда снова и увезти всех индейцев, какие еще оставались на означенных островах,
оставив там 25 испанцев с бригом, чтобы они разыскивали индейцев, вылавливали их и стерегли, пока
корабль будет отвозить первую партию и возвращаться назад; корабль между тем прибыл на остров Куба в
порт Каренас, именуемый ныне Гавана; тут испанцы сошли на берег прогуляться, оставив на борту лишь
восемь или девять человек, которым поручили охранять корабль и индейцев; индейцы же находились в
трюме, в полной темноте, ибо люк был наглухо задраен; поскольку те индейцы пребывали в тоске и не
смыкали глаз, но прислушивались к движению на палубе, они сразу заметили, что наверху стало тихо и не
слышно топота ног; тогда, сообразив, что испанцы покинули корабль и сошли на берег, а на борту их
осталось немного, они навалились на люк (а люк этот есть не что иное, как квадратное отверстие,
прикрытое дверцей, через которое спускаются в трюм и поднимаются наверх) и то ли порвали тонкую цепь,
которой он закрепляется, то ли попросту ее сбили, причем восемь или девять матросов, остававшихся
сторожить корабль, ничего не услышали — наверное заснули или же забыли всякую осторожность. [313] И
вот все индейцы, находившиеся в трюме, поднимаются на палубу и убивают матросов, а далее происходит
нечто удивительное и доселе невиданное: эти голые, безоружные люди, которых испанцы презирали и
почитали за тупых животных, преспокойно, как будто всю жизнь занимались мореплаванием, поднимают
якорь, проворнее заправских матросов взбираются по вантам, ставят паруса и держат путь прямо на свои
острова, до которых было не менее 250 лиг. Когда матросы и испанцы, прогуливавшиеся по берегу,
увидели, как поднялся якорь и надулись паруса, и как корабль затем развернулся, причем все это было
проделано с таким мастерством и смелостью, как если бы это делали они сами, то, охваченные ужасом,
принялись размахивать чем попало, и кричать, и звать своих товарищей, думая, что это их рук дело и что
они сошли с ума, и только потом, увидев, что по палубе снует множество индейцев, которые ловко
орудуют канатами и снастями, направляя судно именно в ту сторону, откуда оно пришло, они решили, что
виной всему небрежность их товарищей, и что индейцы их убили и теперь держат путь в свои земли; и так
стояли те испанцы на берегу и смотрели вслед, пока корабль не скрылся из виду; сколько времени он потом
плавал, неизвестно; достоверно лишь одно, что он пристал к тем островам, как будто его вела, пользуясь
компасом и морской картой, рука опытного моряка.
Когда же корабль подошел к острову, то остававшиеся там 25 испанцев, разумеется, не могли заподозрить,
что им правят голокожие; индейцы же схватили копья, палки и камни и яростно на них набросились;
завязалась жестокая схватка, и многие с обеих сторон полегли; но тут индейцы стали теснить испанцев, и,
увидев, что им не устоять и не одолеть своих врагов, испанцы решили отступить на свой бриг и спасаться
морем, а перед этим вырезали в коре дерева, стоявшего у самой воды, крест и надпись: “Идем в Дарьей”.
Вернемся теперь к тому дню, когда Дьего Веласкес узнал, что индейцы убили восьмерых испанцев и
угнали корабль; получив это известие, он велел тотчас же снарядить два судна, отобрал, сколько счел
нужным, испанцев и велел им немедленно отправляться в путь, изловить мятежных индейцев и помочь тем
25 испанцам, которые остались на том острове, — ему дали название остров Сайта Марина. Кроме того, он
советовал им отправиться потом обследовать новые острова и земли, утверждая, что эти деяния будут
угодны господу богу, а также их величествам, ибо, захватив индейцев, они обратят их в нашу
католическую веру. Те же слова употреблял Дьего Веласкес и в письме к Адмиралу дону Дьего Колону,
копия которого у меня имеется. Такими речами и доводами Дьего Веласкес и другие тираны оправдывали
свои гнусные злодеяния, свое властолюбие и алчность, не замечая и не ведая, что истреблением и
разорением индейцев они вынуждают их поносить нашу веру и христианскую религию, то есть ввергают
души этих несчастных в преисподнюю; и при этом испанцы продолжали совершать насилия над этими
кроткими и мирными людьми, вызывая у них ропот и недовольство, ибо [314] их отрывают от родной
земли и дома и везут на чужбину, где они прозябают в неволе и под конец все до единого погибают. Вот на
что употребляли Дьего Веласкес и остальные свое великое рвение, вот как служили они господу богу и их
величествам, вот как обращали индейцев в католическую веру.
Итак, узнав, что индейцы взбунтовались и угнали корабль, Дьего Веласкес снарядил два судна, которые
прибыли на тот остров, и там испанцы увидели на дереве крест и буквы. Не медля ни минуты, они
отправились разыскивать тех 25 испанцев и плыли от острова к острову, пока не заметили у берега, среди
камней, именуемых рифами, останки сожженного корабля, на котором скрылись индейцы. Тогда они
назвали этот остров Сайта Каталина и пристали к нему, чтобы отслужить молебен святой, именем которой
его окрестили, а затем вступили в бой с индейцами и одних убили, а других, кого смогли, увели в плен;
затем они пошли к другому острову, именовавшемуся Утила, где тоже одних убили, а других взяли в плен;
и так они захватили около 500 человек, которых и распределили среди двух кораблей, поместив их в трюм
и заперев дверцу, иными словами, — люк.
Совершив сей славный подвиг, радостные и довольные собой, они, перед тем как отбыть со своим
богатством на Кубу, вышли на берег отдохнуть и прогуляться, а индейцы, заключенные на одной из
каравелл, поняли, что на судне осталось всего несколько испанцев, и, изловчившись, сломали или
своротили на сторону люк, а затем лавиной устремились на палубу. Завидев их, испанцы спешат навстречу,
угрожают им оружием, бьют их палками и уговаривают вернуться в трюм, но индейцы не внемлют ни
уговорам, ни даже побоям, вырываются на палубу и набрасываются на испанцев, избивая их палками и
камнями, причем дерутся столь яростно, упорно и свирепо, что испанцам никак было не устоять, и
половина из них бросилась в море, а других индейцы убили и остались на корабле полными хозяевами; и
вот, овладев кораблем, индейцы захватывают копья, щиты и другое оружие, все, что находят, и собираются
за себя постоять. Как только испанцы, прогуливавшиеся по берегу, увидели, что творится на корабле, они
устремились на другой корабль и, едва оказавшись на борту, атаковали корабль индейцев и взяли его на
абордаж, но те защищались и бились, женщины наравне с мужчинами, более двух часов кряду, пуская в
ход и стрелы, и копья, и камни, и обороняясь щитами, и проявляя такое мужество и храбрость, что
повергли испанцев в немалое изумление и порядком их потрепали и измучили. Но поскольку испанцы были
сильнее и индейцы видели, что им не устоять, и многие уже пали, то мужчины и немало женщин бросились
в море. Всех женщин, каких удалось, испанцы подобрали в лодки, а мужчины — одни спаслись и доплыли
до берега, других же, надо думать, они убили; отвоевав таким образом второй корабль и имея на борту 400
индейцев, мужчин и женщин, которых они захватили и выловили из воды, и свыше 20 000 песо золота
низкого сорта, они двинулись в обратный путь и прибыли [315] в Гавану. Все это рассказал Дьего Веласкес
в письме, о котором упоминалось выше, о том же писал и Адмирал. Эти случаи с полной очевидностью
раскрывают и клеймят позором коварство и лживость испанцев, которые клевещут на достойных
сострадания индейцев, обзывая их скотами; однако в обеих битвах индейцы, стремясь вырваться из столь
неправедного плена, проявили много ума, и сметливости, и ловкости, и силы: и если бы у них было оружие,
равное нашему, то, ходи они хоть трижды голыми, нам не удалось бы вторгнуться в их земли и владения,
разорять их и убивать, и уводить в неволю, как мы, грешные, постоянно поступали; и мы могли опустошать
их земли и сжигать жилища вовсе не потому, что у индейцев было мало разума, способностей или
сноровки, а потому, что они были нагие, да к тому же безоружные и не имели оружия, которое могло бы
сравниться с нашим.
Глава 93
Продолжим теперь наш рассказ об отцах-иеронимитах. которые отбыли с острова Сан Хуан и прибыли на
этот остров на тринадцать дней ранее, чем преподобный Касас. Там их приняли с великими почестями
аудиторы,
98
а также должностные лица и главный среди них, казначей Мигель де Пасамонте, о котором мы
уже упоминали, что он обладал большой властью и не меньшей хитростью. А поскольку аудиторы и
должностные лица отличались умом, образованностью и коварством, то они сумели лестью и хитроумными
речами снискать благосклонность иеронимитов; зная, зачем те пожаловали, они стали расписывать свои
труды, словно бог весть как отличились, и свои нужды, и стали говорить, что эти земли якобы невозможно
содержать, если не иметь индейцев в услужении, и приводили тому многие, обычные для них
доказательства, и всячески чернили и поносили индейцев, утверждая, что если их выпустить из рук, то они
не станут работать даже для того, чтобы прокормить самих себя (как будто они себя не содержали до того,
как эти нечестивцы явились туда из Кастилии; или можно подумать, что, появившись на острове, испанцы
спасли их от голода, а не, напротив, стали морить их голодом). Отцы-иеронимиты питали к испанцам
всяческое уважение, слушали их с большой охотой и преисполнились к ним доверия и благорасположения,
испанцы же, пользуясь этим, смогли добиться того, что отцы-иеронимиты оставили без всякого внимания
ту бумагу, которую они привезли с собой и в которой им предписывалось отнять у этих испанцев индейцев,
так как они больше, чем другие, их угнетали и убивали, и в результате индейцы остались у них до тех пор,
пока все до единого не погибли. Однако в той бумаге было сказано также, что надлежит отобрать индейцев
у членов Королевского совета и у других лиц, [316] проживавших в кастилии или при дворе, и всем было
известно, что иеронимиты этот приказ не выполнили. А досточтимый Касас, прибыв в этот город и порт
тринадцать дней спустя, обнаружил, что они во всем слушают здешних испанцев и полны к ним доверия и
симпатии; преподобный Касас не раз навещал иеронимитов и советовал им, что следует делать для
освобождения и спасения индейцев, и приводил к ним людей, которые своими глазами видели, как жестоко
обращаются испанцы с индейцами, но иеронимиты слушали, а за дело браться не собирались. А однажды
пришел к досточтимому Касасу один священник, который жил в рудниках, именовавшихся Арройос, в 5
или 6 лигах от этого города Санто Доминго, и рассказал ему, что сам видел, как скверно обращаются с
индейцами, а когда от непосильного труда на рудниках они заболевают, то никто их не лечит, и испанцы,
которым они принадлежат, бросают их в лесу или в поле, чтобы они там умирали. И тогда преподобный
Касас взял за руку священника, который принес ему эти вести, и повел к иеронимитам, чтобы он повторил
им свой рассказ; но, выслушав его, иеронимиты стали подвергать сомнению правильность его слов и
выгораживать тиранов, оправдывая их жестокости и бесчеловечность. А священник, судя по всему, был
человек добрый и к преподобному Касасу его привело одно лишь сострадание к туземцам, и он активно его
проявлял; как только он понял, что иеронимиты присланы на этот остров для того, чтобы распоряжаться
индейцами, он стал отвечать им без того почтения, на которое они рассчитывали, и сказал так: “Сдается
мне, ваши преподобия, что вы поможете этим бедным индейцам не более, чем другие правители, потому
что вы ничем от других правителей не отличаетесь”. Сказав это, священник ушел, а иеронимитов, казалось,
охватила грусть и даже смущение. А поскольку преподобный Касас со всем рвением, на какое он был
способен, настаивал на том, чтобы они исполнили привезенный ими приказ и освободили индейцев,
отобрав их у судей, королевских служащих и других лиц, то он приобрел много врагов, от которых ему
грозила большая опасность; тогда братья доминиканцы, страшась за его жизнь и движимые состраданием,
предложили ему поселиться в их монастыре, и он согласился, и нищенствующие братья отвели ему
лучшую келью, просторную и удобную…
Глава 95
98
Аудиторы—судейские чиновники в испанских колониях.
… Итак, преподобный Бартоломе де Лас Касас убедился, что отцы-иеронимиты не принесли индейцам
никакого облегчения, а те немногие индейцы, которые еще оставались в живых, каждодневно умирали;
дело в том, что испанцы, владевшие индейцами, хорошо знали о том, какие усилия прилагал преподобный
Касас, чтобы этих индейцев у них отнять; правда, иеронимиты пока что их не отобрали, но испанцы
боялись, что [317] тому дело клонится; а один испанец даже написал своему управляющему имением или
рудником, чтобы тот немедленно заставил работать всех индейцев, какие у него были, не щадя ни девочек,
ни женщин, в том числе беременных и рожениц, потому что, как он понимает, их все равно отнимут, так
надо пока использовать их как можно лучше. Так вот, когда преподобный Касас убедился, что приезд
иеронимитов не принес индейцам какого-либо облегчения, он стал обсуждать с высокочтимым приором
отцом Педро де Кордова, чем бы этим индейцам помочь; отец Педро де Кордова как раз незадолго до того
прибыл из Кастилии, куда он ездил, чтобы привезти монахов, и, узнав там о распоряжении кардинала и о
том, что отцы-иеронимиты и преподобный Касас отбыли в Индии, чтобы помочь индейцам, он поспешил
вернуться на остров; и вот, обсуждая с Касасом, какие средства можно применить, чтобы заставить
иеронимитов выполнить привезенный ими приказ, они пришли к заключению, что нет другого способа,
кроме возвращения Касаса в Кастилию для того, чтобы там рассказать об их поведении...
Глава 96
…А сейчас вернемся к рассказу о том, как Дьего Веласкес и другие испанцы с острова Куба непрерывно
отправлялись сами или снаряжали других на охоту за индейцами, чтобы привезти их затем на этот остров,
поскольку местных жителей они с невиданной быстротой убивали изнурительным трудом на рудниках и в
имениях, и чем больше золота попадало им в руки, и чем богаче они становились, тем меньше индейцев у
них оставалось; и вот из-за того, что индейцы гибли и этот остров опустошался, они спешно оснащали
армады и отправляли их на поиски новых островов, чтобы захватить и ограбить тамошних жителей так, как
ранее они поступили с индейцами этого острова. А Дьего Веласкес имел, по его собственным словам, такое
намерение: если те острова или земли, которые они откроют, окажутся настолько удобными и богатыми
золотом, что испанцы смогут туда переселиться, то тамошних индейцев на Кубу не везти, а обращать их в
христианскую веру на их землях, подобно тому как это делалось на Эспаньоле, на Кубе и на всех
остальных островах; а на самом деле они не только не обращали индейцев к богу, а, напротив, вынуждали
их проклинать его имя, убивая индейцев на упомянутых работах, так что эти несчастные умирали без веры
и покаяния, не познав господа бога и не постигнув ни единого из святых таинств. Таково было намерение
Дьего Веласкеса, и именно это он называл поисками новых земель и островов ради обращения индейцев в
истинную веру и служения их величествам. Если же в тех землях не окажется золота и, следовательно, в
них не будет ни пользы, ни смысла, то им надлежит — во имя господа бога и дабы послужить их
величествам — выловить всех тамошних [318] жителей и привезти их невольниками на этот остров, где и
будут они затем уничтожены на рудниках и других работах, о коих мы неоднократно упоминали. И вот, во
исполнение этих добрых намерений Дьего Веласкеса и других испанцев, которые обосновались на этом
острове, имели индейцев, обогащались благодаря их трудам в рудниках и имениях и были к своим
индейцам столь справедливы, как говорилось выше, собрались трое из них по имени Франсиско Эрнандес
де Кордова, мой добрый друг, Кристобаль де Моранте и Лопе Очоа де Кайседо и обратились к Дьего
Веласкесу за разрешением грабить и захватывать индейцев повсюду, где они окажутся, — будь то новые
земли, которые они откроют, или же острова Лукайос, ибо, хотя эти острова, как упоминалось, были
однажды разграблены, испанцы полагали, что там укрылось немало индейцев, и если произвести розыски,
то можно еще многих выловить. Получив разрешение, они сложились по 1500 или 2000 кастельяно и
купили или зафрахтовали два судна и один бриг, погрузили на них маниоковый хлеб, свиное сало,
солонину, воду, дрова и все остальное, что может потребоваться, наняли сотню людей, в том числе
матросов, пообещав уплатить им жалованье или рассчитаться с ними добычей, так что каждый из них
получит свою часть пленных индейцев и золота и других богатств, какие они добудут. Во главе армады
Дьего Веласкес поставил упомянутого Франсиско Эрнандеса, человека очень смелого, рассудительного и
весьма ловкого, всегда готового ловить и убивать индейцев. А кормчим они взяли моряка по имени Антон
Аламинос, который в прошлые времена, будучи еще мальчишкой, плавал юнгой при старом Адмирале,
открывшем в 1502 году Верагуа и тем самым эти Индии. И вот, подняв паруса, они отбыли, видимо, в
конце февраля 1517 года из порта Сантьяго, то есть с северной стороны или оконечности острова Куба,
прибыли в порт под названием Принсипе, где находилось имение кого-то из снаряжавших армаду или,
может быть, из их друзей, и зашли в этот порт, чтобы набрать воды, дров и всего остального, что им
требовалось в пути; и там кормчий Аламинос сказал предводителю Франсиско Эрнандесу, что им надо
плыть этим морем на восток, ибо, как подсказывает ему сердце, ниже острова Куба должна лежать очень
богатая земля, а думает он так потому, что, будучи юнгой при старом Адмирале, видел, что тот склонялся
плыть в ту сторону, рассчитывая открыть густо населенную и невиданно богатую землю; еще сказал
Аламинос, что старый Адмирал неоднократно об этом говорил, и только из-за того, что у него было мало
кораблей, он, дойдя до мыса, названного им Грасиас а Дьос, повернул назад, к провинции Верагуа. Когда
Франсиско Эрнандес услышал эти слова, они запали ему в душу, и, проникшись надеждой и решимостью,
он отправил к Дьего Веласкесу гонца и просил у него разрешения в случае, если он по пути откроет какие-
либо новые земли, поступать там по собственному усмотрению и быть в тех землях наместником
губернатора, правящего именем короля на Кубе, ибо иначе он не сможет вылавливать индейцев и
доставлять их на этот остров; и Дьего [319] Веласкес согласился, составил и прислал ему подобное
разрешение, весьма пространное, как просил Франсиско Эрнандес. И вот, получив этот документ,
предводитель тотчас же погрузил на суда множество овец и свиней, а также несколько кобыл, чтобы
разводить этих животных в новых землях; он был настолько уверен в том, что откроет эти земли и станет
их хозяином, как если бы вместе с разрешением ему прислали ключи от ворот, за которыми эти земли
скрывались. Отправившись в путь, они вскоре достигли оконечности острова, именуемой мысом Сан
Антон, а потом плыли вперед только днем, а по ночам ложились в дрейф, как и подобает осторожным
морякам, идущим незнакомыми водами, где их подстерегает опасность наскочить на берег, отмель или
скалы. Так они плыли, останавливаясь по ночам, четыре дня и к исходу последнего, пройдя, как им
казалось, 70 или 80 лиг, достигли большого острова, который индейцы называли и сейчас называют
Косумель, а испанцы окрестили Сайта Мария де Ремедиос в расчете на то, что пресвятая Мария поможет
им захватывать индейцев, которые спокойно, ни о чем не ведая, там жили. Приблизившись к острову, они
двинулись вдоль берега в поисках бухты, в которую можно было бы зайти и стать на якорь, но не нашли, и
тогда Франсиско Эрнандес приказал остановиться и бросить якорь в двух лигах от земли. Завидев суда,
жители острова разожгли массу костров. Эрнандес с 45 людьми пересели в шлюпки и направились к
большому селению, которое они заметили с моря. Как только островитяне увидели, что эти люди
направляются к ним, навстречу вышло множество каноэ, полных индейцами, опоясанными накидками из
хлопчатобумажной ткани и вооруженными луками, стрелами и круглыми щитами; подплыв к шлюпкам,
они стали знаками спрашивать у испанцев, кто они такие и зачем пожаловали, и протягивать им тыквенные
сосуды с водой, понимая, что моряки, прибывшие из плавания, прежде всего мечтают о пресной воде; и
еще они дали испанцам мелко размолотую и свалянную в комки кукурузу, которую они обычно заваривают
наподобие похлебки или жидкой каши и кормятся ею в пути; Эрнандес же дал им рубашку из хлопка.
Увидев в одной из лодок индейца с Кубы, которого привезли испанцы с собой, местные индейцы знаками
стали просить, чтобы этого индейца дали им, и он принесет испанцам еще муки или кукурузной массы и
воды; Эрнандес согласился, индеец уселся в каноэ к другим индейцам, и они уплыли к берегу. Испанцы
подплыли к устью реки, которую увидели неподалеку; туда же подошел их бриг, следовавший позади
кораблей и ближе к берегу; и те, кто плыл на бриге, рассказали остальным, что индейцы с этого острова
напали на них и два дня шли за ними берегом моря. Пока они об этом разговаривали, подошли 16 каноэ с
индейцами, и те знаками пригласили испанцев в свое селение, на что испанцы охотно согласились, и они
все вместе направились туда, одни в шлюпках, другие в челнах. Неподалеку от селения, у вдававшейся в
море песчаной отмели, их застала ночь, и испанцы высадились на берег, чтобы там переночевать, [320] а
индейцы остались в своих каноэ, у самого берега; а поскольку селение было близко, то индейцы всю ночь
сновали взад и вперед, и забирались в челны, и переговаривались со своими сородичами. В полночь у
места, где спали испанцы, проходили два индейца с луками и стрелами; завидев их, испанец-часовой
бросился на них с обнаженным мечом и криками; тут все испанцы повскакали и набросились на индейцев,
спавших в челнах. Скольких они настигли, убили или ранили, я не знаю, а остальные, кто сумел, убежали,
бросив свои 14 челнов, луки и стрелы, и из этого следует, что у них и в мыслях не было нападать на
испанцев или причинять им какой-либо вред. На другой день, поутру, испанцы увидели два челна и в них
девять индейцев, и когда они высадились на сушу, Эрнандес без всякой причины и повода приказал их
схватить и связать, наверное, для того чтобы испанцев стали ненавидеть по всей этой земле. Допрашивать
он их велел поодиночке: им показывали золото, привезенное испанцами с Кубы, и спрашивали, есть ли в их
земле такой металл. Вот какое евангелие Эрнандес им привез! Вот как он убеждал индейцев, что в небе
есть лишь один истинный бог! Все индейцы единодушно отвечали, что такой металл имеется в провинциях,
именуемых Кубе и Коми, и показывали, где находятся реки, из которых они его извлекают; получив эти
сведения, Эрнандес велел одному из девяти пленников привести индейца, который был накануне уведен
туземцами, а остальных восемь переправил на корабль, и там на них надели оковы. Тщетно прождав
возвращения посланца два дня, а у него для того, чтобы не возвращаться, были, видимо, достаточные
основания, испанцы двинулись вперед по суше, а корабли плыли рядом с берегом, и вскоре они подошли к
большому селению, которое увидели еще с моря; тут к берегу подплыл челн с несколькими индейцами,
которые знаками показывали свое миролюбие и спросили испанцев, зачем те явились и что им надобно в
этих чужих землях; предводитель отвечал на это, что если они принесут ему золота, то он вернет им того
индейца, который был с ними, а другие восемь находятся на кораблях; тогда индейцы показали знаками,
что через три дня доставят золото, и действительно вернулись на третий день, шестеро в одном челне, и
привезли с собой медальон и украшение вроде полукороны из неважного золота, а также две жареные
курицы, очень крупные, какие водятся в той земле, и кукурузного хлеба, отдали все это предводителю
Франсиско Эрнандесу, а тот вернул им индейца; потом индейцы сказали, что на днях придут снова, чтобы
выкупить остальных, и привезут “такин”, и испанцы поняли, что так они называли лучшее золото (а худшее
они называли “маска”). И вот испанцы стали их ждать, но назначенный ими срок, шесть или семь дней,
прошел, а они не возвращались; тогда испанцы решили не ходить в селение, а продолжить путь по
северному берегу острова, а судам и бригу велели следовать вдоль берега, и те видели, что вдали у моря
полно индейцев. Дорогой им встречалось много оленей, а в хижинах они находили тесаные камни и какие-
то балки, обтесанные с четырех сторон. В это время, воспользовавшись [321] беспечностью испанцев,
семеро пленных индейцев, находившиеся на корабле, разорвали путы, которыми были связаны их ноги,
бросились в море и уплыли. Предводитель очень опечалился из-за бегства этих семи индейцев; а поскольку
он считал, что индеец им нужен непременно, чтобы выяснить у него, куда двигаться дальше, то он решил
обязательно поймать какого-нибудь взамен; и в этот момент он увидел, что на берегу сидят два индейца,
подошел к ним и одного схватил (впоследствии он привез его с собой на остров Куба). Прежде всего
Эрнандес спросил у этого индейца, есть ли на этом острове золото (вечная песня, с которой начинались и
на которой кончались его проповедь истинной веры и обращение в нее индейцев, ради которого наши
братья якобы являлись в те земли); индеец отвечал, что золото на острове есть и что они делают из него
нечто вроде колец на пальцы, и толстые цепи — наподобие тех из железа, какие он видел на корабле, а
также другие разнообразные украшения.
Глава 97
Возрадовавшись от этих приятных вестей, испанцы подняли паруса, двинулись вдоль побережья, не теряя
из виду берега, и вскоре вошли в ту бухту или гавань; оттуда они увидели большое селение с
многочисленными белыми домами и несказанно удивились этому зрелищу, не понимая, что перед ними.
Суда остановились в полулиге от земли; предводитель и с ним 85 человек высадились на сушу; завидев их,
чуть ли не 500 индейцев, все безоружные, вышли им навстречу, и всем своим видом показывали, что очень
им рады; среди них был один знатный индеец, должно быть их вождь, который стал знаками приглашать их
в селение. Вперед вышел и другой пожилой индеец, по-видимому их царь, и тоже знаками приглашал их в
селение. И вот испанцы пошли с тем, кто первый их приглашал, а тот, кого они считали царем, уселся с
другими индейцами, числом около трехсот, в 20 каноэ, и они отправились осматривать суда. Войдя в
селение, испанцы убедились, что оно очень велико и состоит из большого числа невысоких домов, крытых
соломой, и почти подле каждого из них есть участок, обнесенный каменной оградой в одну вару высотой и
полторы в ширину, и на каждом участке растут деревья с множеством плодов; и еще там был дом из камня
и извести, напоминавший крепость. Испанцы очень удивлялись всему этому, особенно их поразили дома из
камня и извести, ибо таких построек они никогда раньше в этих Индиях не. видывали. А когда возвратился
старый касик, который с другими индейцами ходил на челнах осматривать корабли, он пригласил испанцев
пройти с ним в его дом и провел их за такую же, как у остальных домов, каменную ограду в просторный
патио
99
, где они увидели толстое дерево с висящими на его ветвях девятью белыми коронами, причем к
каждой из них был прикреплен маленький флажок; около дерева стояла плита из [322] камня и извести,
высотой в три или четыре ступеньки, а; на ней, тоже из камня, фигуры человека с опущенной головой и
каких-то двух животных, которые впились зубами в его живот; и еще там была огромная каменная змея,
заглатывавшая льва; рядом были воткнуты в землю три толстых шеста, поддерживавших помост, на
котором испанцы увидели свежую кровь. И тогда они подумали, что здесь рубили головы осужденным, и
индейцы знаками подтвердили правильность их догадки. Действительно, за изгородью, в поле валялись
головы казненных, из чего испанцы заключили, что на этом месте индейцы вершат суд, ибо до той поры
никогда не слышали, чтобы на этих землях приносили людей в жертву идолам; однако же, как выяснилось
впоследствии, на том месте совершалось не правосудие, а жертвоприношения; и это мы поняли, когда
узнали, что на земле, именуемой Юкатан, которая расположена примерно в четырех лигах по морю от
этого острова, иногда, хоть и очень редко, совершаются человеческие жертвоприношения, и можно
полагать, что на том возвышении они казнили преступников и приносили в жертву своим богам
захваченных на войне врагов. Рядом с тем, что мы описали, испанцы увидели дом, сделанный из камня и
извести, без окон, с одной только дверью, завешенной пестрой хлопковой тканью, а внутри дома
находились семь или восемь человеческих фигур из глины и разные благовония, как-то ладан, стиракс и
другие. Выйдя из этого дома, испанцы отправились осматривать поселение и, пройдя по центральной
улице, дошли до дороги, мощенной камнем; тут индейцы преградили им путь и, протягивая к ним руки,
знаками умоляли туда не ходить; но предводитель испанцев потребовал, чтобы они их пропустили, и
вполне заслужил, чтобы индейцы его убили, а остальных вышвырнули из своей земли и селения за то, что
он посмел в чужом доме и на чужой земле преступить запрет ее хозяина. И вот они прошли мощеную
дорогу и на одной из улиц увидели дом из камня и извести, напоминавший крепость; наверх вели 23
ступени, настолько широкие, что по ним могли подняться до самого верха сразу десять человек. Испанцы
99
Патио — внутренний дворик в испанских домах.
поглядели на эту крепость, но подняться наверх или войти вовнутрь не захотели и не осмелились. Далее
они двинулись по другой улице, и там тоже обнаружили каменную крепость, но поменьше; из нее как раз
выходил индеец с небольшим деревянным ларцом на спине; что содержалось в этом ларце, испанцы не
знали, но только видели, что он был очень тяжелый, ибо подошел другой индеец и подставил плечо, чтобы
помочь первому; а судя по тому, что они увидели потом в этих землях и по всей Новой Испании, те
строения, которые они приняли за крепости, были храмами индейских идолов, а ларец, по-видимому, был
их Sancta sanctorum (Святая святых (лат.)) или рака, в которой, надо думать, находился какой-нибудь из
главных богов, сделанный из камня либо из дерева. И вот испанцы пошли дальше по селению, в котором
насчитывалось [323] более 1000 домов, и когда индейцы увидели, что они не стали ни осквернять, ни
захватывать те дома, которые считали крепостями, они вышли к ним безоружные и лица их выражали
радость, благорасположение и миролюбие; затем они направились все вместе, словно давнишние знакомцы
и друзья, назад к началу селения, откуда вошли в него испанцы, и сели, тоже все вместе, под большим
деревом. Там сын одного из знатных индейцев и какая-то женщина поднесли предводителю испанцев
вареную курицу с индюшку величиной и несколько унций самого лучшего золота; у многих индейцев
висели в ушах кусочки необработанного золота, такого, каким его извлекли из земли; а еще испанцы
увидели множество деревянных ульев с домашними пчелами и много меда, которым индейцы наполнили
тыквенные сосуды и вынесли гостям, а мед тот был белый и удивительно вкусный. Следует здесь заметить,
что нигде во всех Индиях, кроме как на этом острове Косумель да еще в Юкатане, который и есть та часть
материка, что вплотную подходит к острову, мы не видели ульев и не встречали индейцев, потреблявших
мед. Затем индейцы стали знаками спрашивать предводителя, чего бы испанцам еще хотелось, и тот
отвечал, что они хотели бы напиться воды; тогда индейцы показали им хорошо сделанный круглый,
выложенный камнем колодец, с очень вкусной водой; возле колодца испанцы и расположились на ночлег и
взяли оттуда воду для своих судов. Всю ночь испанцы стерегли свой лагерь, и индейцы тоже не смыкали
глаз, охраняя свое селение. Когда же настал день, все индейцы, вооруженные луками, стрелами, щитами и
копьями, вышли на улицы, окружили то место, где находились испанцы, и направили к ним трех человек,
чтобы те передали пришельцам, что им пора убираться на свои корабли и лодки; те трое так и сделали и
показали знаками, что если испанцы не уйдут, то индейцы выпустят в них свои стрелы и причинят им
немалый вред; испанцы повиновались, сели в свои шлюпки, добрались до кораблей и, подняв паруса,
двинулись, держась берега, дальше.
Глава 98
По-прежнему считая, что вся эта земля — остров, испанцы подошли к мысу или оконечности той части
материка, которую потом назвали и до сих пор называют Юкатан; мыс же они назвали Коточе, что без
сомнения есть произнесенное на испанский лад слово или слова, услышанные ими от индейцев. Здесь они
увидели одетых и даже разряженных людей; их тела были закрыты рубашками и накидками из хлопковой
ткани, разрисованной яркими красками, а украшениями служили разноцветные перья, золотые и
серебряные вещицы, вроде серег, в ушах и другие изящные безделушки. Затем испанцы подошли к
большой гавани или заливу, который образует море, вдаваясь в материк и оттесняя его чуть ли не [324] на
целую лигу, причем такого большого залива мы раньше в так называемом Северном море не видели; а
Северным мы называли то море, которое простирается перед нашими глазами, когда мы смотрим с этих
островов и материка в сторону Испании, и оно нигде не имеет пролива, соединяющего его воды с другим
морем, расположенным южнее первого и именуемым поэтому Южным. Итак, они вошли в очень большую
гавань или залив и бросили там якорь; предводитель взял с собой группу людей, кого счел нужным, сошел
на берег и направился к большому и густо населенному городку, который раскинулся на побережье и
назывался Кампече, предпоследний слог долгий; Эрнандес же назвал этот город городом и портом Ласаро,
так как они прибыли туда в страстное воскресенье, а этот день в просторечье именуется воскресеньем
святого Ласаро. Все жители городка вышли навстречу испанцам, не скрывая своего любопытства и
восхищения при виде кораблей, лодок и шлюпок, и очень удивлялись тому, что у пришельцев длинные
бороды, и белые лица, и странные одежды, а также шпаги, арбалеты и копья. И они подходили к испанцам,
руками касались их бород, трогали одежду, разглядывали шпаги и все остальное, что те с собою привезли;
словом, эти индейцы выказывали им любовь и восхищение, ибо они увидели вещи, о которых до сих пор не
имели ни малейшего представления и даже не предполагали, что такие существуют; первым же выразил
радость по поводу прибытия испанцев царь или правитель того острова, или, точнее говоря, той земли; он
приказал принести им еды, и индейцы тотчас же доставили гостям большое количество кукурузного хлеба,
оленьего мяса, зайцев, куропаток, голубей и зобастых кур, величиной с индюшек, а мясом, пожалуй, еще
нежнее; принесли они также фруктов и много всякой всячины, которая, казалось им, может доставить
удовольствие испанцам; кроме того, они взяли с собой массу вещичек и безделушек из золота, которые
испанцы у них либо выторговали, либо по своему обыкновению выменяли на четки, зеркальца, ножницы,
ножи, колокольчики и тому подобную мелочь. В этом городке гости увидели ступенчатое квадратное
сооружение наподобие башни, сложенное из камня и беленное известью; это был, надо полагать,
индейский храм, и подобные храмы испанцы впоследствии часто видели по всей Новой Испании и в
Гватемале. Наверху находился огромный идол с двумя львами или тиграми, которые, казалось, грызли ему
бока, была там и змея, длиною в сорок футов, и какое-то другое животное, вроде быка — они пожирали
свирепого льва, причем все эти фигуры были сделаны из хорошо обтесанного камня. Повсюду были видны
следы человеческой крови, ибо индейцы вершили здесь суд или, так же как на острове Косумель, о чем
говорилось выше, приносили в жертву людей. Испанцы провели там три дня и были не меньше поражены
при виде каменных домов и вообще всего увиденного, чем индейцы при виде их бород, одежды и белой
кожи. Особенно обрадовались наши, убедившись, что тут есть в изобилии отличное золото, и это вселило в
их души радужные надежды. [325] И вот в канун пасхальной недели, то ли в среду после полудня, то ли в
четверг поутру, испанцы подняли паруса и отбыли с той земли, немало там поживившись; впрочем, жители
Кампече тоже остались ими довольны. И вот они снова поплыли вдоль берега вниз, и через 10—12 лиг
увидели другое большое селение и пристань под названием Чампотон, последний слог долгий: его
украшали каменные дома с такими красивыми каменными же скульптурами, что их можно было бы смело
установить в Испании. Предводитель Франсиско Эрнандес и большая часть его людей сошли на берег;
навстречу им вышло множество индейцев со своим оружием и с металлическими топориками, которыми
они, видимо, обрабатывали поля, и стали знаками спрашивать испанцев, чего они хотят, а наши отвечали,
что ищут воду. Тогда индейцы объяснили, что нужно идти в сторону селения и по пути им встретится река,
так что воды у них будет вдоволь. Испанцы пошли в указанном направлении, дошли до большой поляны
(такие поляны мы вслед за индейцами острова Эспаньола называем саванна) и увидели там тщательно
обложенный камнем колодец; дальше они не пошли, а, заметив неподалеку большой двор, дом и
множество зобастых кур, решили здесь заночевать. На следующее утро, когда они еще оставались на
упомянутом поле или саванне, к ним подошли несколько индейцев и среди них один с золотыми четками на
шее — должно быть, их царь или главный сеньор. Франсиско Эрнандес знаками спросил у него, не хочет
ли он продать свое ожерелье или, как мы там обычно говорили, получить за него выкуп, и стал показывать
тому знатному индейцу одну нитку цветных стеклянных четок за другой, но четки эти нисколько ему не
понравились; так вместе с другими он и ушел. А через некоторое время испанцев окружили, как им
показалось, не менее тысячи индейцев, которые, видимо, решили, что раз их гости просили воды, но,
напившись вдоволь и набрав сколько хотели, не уходят, значит они уходить не собираются; а люди они
диковинные и свирепые, с бородами, и явились на тех огромных судах (к тому же индейцы видели и
слышали, как бородатые пришельцы стреляли из пушек, изрыгавших огонь и гром, так что казалось, будто
разверзлись небеса и разбушевались стихии, и поэтому мечтали дождаться часа, когда избавятся от столь
опасного соседства); и вот разъярившиеся индейцы с луками, стрелами и щитами, которые были у них в
форме полумесяцев и украшены золотом, бросаются изгонять пришельцев, сопровождая атаку звуками
трубы, звоном колокольчиков и дикими криками. Испанцы, не в состоянии выносить этот крик и полагая,
что обнаженных индейцев одолеть будет нетрудно, выходят им навстречу во главе с Франсиско
Эрнандесом, который, как мы уже говорили, был человек решительный и не робкого десятка, и вступают с
ними в бой. Четыре часа сражались те и другие с немалой отвагой: испанцы рубили мечами, кололи
копьями, вспарывали индейцам животы, поражали их из арбалетов, и поле было усеяно мертвыми
индейцами, но остальные не сдавались, а продолжали разить испанцев своими стрелами. Стоило одному из
испанцев выйти [326] вперед без щита, как его немедленно поразили стрелы в живот, и он тут же умер; а
когда другой, стремясь доказать свою храбрость, вылез вперед, они убили и его, и вскоре почти все
испанцы были ранены. Увидев, что дело плохо, они стали отступать к своим шлюпкам, и это было бы
лучше сделать с самого начала, когда индейцы только подошли к ним, чтобы изгнать со своей земли; ведь
воды, которой они просили, им дали и напиться, и с собой взять, но вода была лишь предлогом для
вторжения на чужую землю и в чужие владения; а в том, что индейцы не соглашались терпеть испанцев на
своей земле, не было для них ничего оскорбительного, но так как они пришли не с добрыми намерениями, а
со злобными, о которых было сказано выше, и были не в состоянии бросить столько золота, которое уже
считали своим, то они и начали тот бой, надеясь покорить индейцев огнем и мечом, как это не раз
случалось в других местах, ибо им не внове было вторгаться в чужие земли и владения, опустошать их и
грабить, а людей уводить в неволю; итак, почти все испанцы были ранены и стали отступать к своим
шлюпкам, а индейцы с криками и воплями их преследовали, нанося им новые и новые раны; поскольку же
на берегу было очень вязко, и шлюпки чуть не потонули в грязи, да к тому же раненые едва передвигались,
а матросов с ними не было и дотащить их до лодок было некому, то прошло немало времени, пока им
удалось отчалить; всего там полегло 20 испанцев, а предводитель и остальные уцелевшие вернулись на
корабль полумертвыми: еще бы несколько минут, и ни один не унес бы оттуда ноги. Сам предводитель
получил, как мне помнится, более тридцати ран и был в тяжелом состоянии, о чем, среди прочих вещей, он
мне написал, ибо я был при дворе, который в то время находился в Сарагосе, в провинции Арагон.
Вернувшись на корабль и залечив кое-как свои раны, испанцы сняли с брига оружие и снаряжение, а затем
сожгли его, потому что он дал течь, а людей, чтобы вычерпывать воду на ходу, не хватало, тем более что
дело это нелегкое. И вот на остальных двух кораблях они возвратились на остров Куба и вошли в порт