Казалось бы, ясное положение, но, к сожалению, не только не облегчающее труд
режиссера, а напротив, заставляющее его сильнее чувствовать несовершенство
кинематографических приемов. Горе в том, что мы часто понимаем и {207} прозу, и
поэзию слишком просто.
"Я никогда не поверю в "прозу", ее нет, я ее ни разу в жизни не встречала, ни кончика
хвоста ее,- писала Марина Цветаева. (Ее стихи, пожалуй, пример близости к прозе).-Когда
подо всем, за всем, и над всеми - боги, беды, духи, судьбы, крылья, хвосты-какая тут
может быть "проза"! Когда все-на вертящемся шаре?! Внутри которого-огонь".
Не знаю, читал ли я лучшее, более похожее на оригинал описание "Лира"? Кажется, будто
Цветаева имела в виду именно эту пьесу, старалась с совершенной точностью передать,
что именно и каким образом в ней происходит. Правда, есть одна оговорка, слово взято в
кавычки: "проза"; значит, есть и какая-то другая проза, без кавычек? Может быть, и хвост
ее можно ухватить? Конечно, все-на вертящемся шаре, и обязательно внутри него-огонь,
но наружу, то, что перед глазами, то, что мы способны увидеть-земля; движущаяся
материя, качества которой можно уловить. И даже если в этом движении свойства
меняются так, что перед нами открывается еще невиданное, то это тоже - реальность.
Сверкания молний и потоки воды - ничтожно малые приметы; "буря"-другая реальность,
куда выброшены герои, пейзаж, который открылся за пределами мира, где они жили. Их
вышвырнуло, сдуло с жизни. В дурную погоду? Неужели в этом существо сцены? Чем
точнее будут имитировать дурную погоду, тем "прозаичнее" получится. Эту ночь
определяет не движение стрелки барометра справа-налево ("дождь", "в. дождь", "буря"), а
сдвиг, искажение отношений, нарушение норм. Всех отношений, в том числе отношений
человека и пространства.
Станиславский учил: если играешь скупого, то ищи, где он щедр, взявшись за злого,
открой у него минуту доброты, иначе - штамп, условность. Каждый кадр "бури", где не
будет бури (дождя и ветра), для меня драгоценен.
Гордон Крэг нарушал в своих замыслах пропорции, удлинял вертикали, удалял героев в
бесконечную даль. Он понимал оптику шекспировских катастроф, смещение перспектив,
угрозу пустоты. Оп занял почти весь лист рисунка к "буре" сплетением из ивовых ветвей
(мотив шалаша) -гигантская корзина-ловушка? лабиринт-паутина?-и только в самой
глубине (подчеркнутой удаляющимися движениями линий) три маленьких силуэта: Лир,
Эдгар, шут.
Связи между изображением и звуком непросты. Звук проходит по пространству и меняет
его очертания. Никого не удивляет эпитет "тишина", определяющий пейзаж. Может {208}
быть не только тишина, но и немота. О "немоте площадей" писал и Иннокентий
Анненский ("пустыни немых площадей, где казнили людей до рассвета").
Уточняя свой замысел капеллы Роншан, Ле Корбюзье определил ее архитектуру как
"зримую акустику".
Действие самого бурного третьего акта должно развиваться последовательно, даже
спокойно: сперва обыденность- Лир уходит из обжитого дома Глостера; за ним, скрипя
петлями, закрылись двери; он идет дальше, по двору имения, по "прозе"; вздрагивают
кони, чуя приближение грозы, слуги уносят развешенные на веревке холсты; за спиной
Лира охрана торопясь задвигает тяжелые ворота. И тогда проза сменяется поэзией.
Человек идет уже не по залам и угодьям поместья, а по грозной земле трагедии. Разом