Розеншток-Хюсси О. Язык рода человеческого

Подождите немного. Документ загружается.

было

живо в них. Как подлинный гений, вдохновленный Духом Божьим,

Иоанн принял в себя Апокалипсис, лежа замертво на крошечном

остро-

нке

Патмосе. В наших комментариях не учитывается, что здесь действу-

ют и проявляют себя все греческие гении, чтобы показать, что случает-

ся, когда гений начинает следовать за Господом. Платону, сыну Аполло-

на,

не дано было исцелить греческую душу от опьянения гениальностью;

ом

сам был поражен morbus

poeticus

(47). Евангелист Иоанн сумел дать

исцеление.

Как это произошло? Поистине великим предметом его евангелия не

стали

ни

грек,

ни троянец, ни Эрос, ни София. Вместо этого он вос-

певал

ту силу, которая побуждает нас любить, страдать, говорить и по-

ииноваться,

— воспевал человека как поэму Бога. Слово стало плотью.

1лк

снимается покров с внутренней поэзии человека, говорящего ис-

1Ш1НО,

—

независимо

от

того, говорит

ли он

стихами

или

прозой.

Иоанна был иммунитет против morbus poeticus. Его евангелие превос-

ходно отражает атаки репортеров, т.е. греков. В главе 12 (стих

21)

гово-

рится о том, что они хотят увидеть Иисуса; они путают фотографическое

изображение

тела с проникновением в суть пройденного жизненного

пути и приносящей плоды смерти, с просветлением, преобразившим Его

в дитя Света. На этом пути Иоанн приводит самую величественную

речь Иисуса, но ни один репортер не смог понять в ней ни единого сло-

ва. Несмотря на крайнюю серьезность момента, Иисус и Иоанн могли

бы вдоволь позабавиться над полным непониманием со стороны прессы.

По честность требует, чтобы я, когда дело дойдет до эпизода с воскре-

сением Лазаря, проявил бы такую же скромность, как те репортеры.

Подобно какому-нибудь греку, я еще не понял этого эпизода, воплоща-

ющего самую суть видения Иоанна. Однако он, очевидно, является цен-

тральным в его евангелии (48).

У Луки, как у грека и врача, был иммунитет против morbus propheticus

(49), против иудейского отрицания всех земных успехов. Бог был Един-

ственным, — так утверждали евреи в противовес плюралистическому,

жаждущему власти хаосу политеизма. В этом противостоянии Израиль

прав

настолько, — точно так же, как во многом прав греческий гений и

не прав восстающий против него Платон, — что даже Крест Иисуса не

смог преодолеть отвращения иудеев к какому-либо окончательному обо-

жествлению. Они распяли его, поскольку Бог для них должен был оста-

ваться

«грядущим». Понадобился грек Лука, чтобы выявить ограничен-

ность или пределы их отрицания. В качестве врачевателя телесных болез-

ней Лука знал целительную силу яда, хирургии и многих якобы негатив-

ных процессов. Лука мог согласиться с тем, что никто не является сверх-

человеком и, значит, никто не имеет права притязать на роль целителя

социальных пороков. Это может делать только Бог. А что, если человек

является используемым Богом лекарством, Его плазмой крови, Его ви-

тамином, Его сывороткой? Посланный Богом человек проникает в арте-

рии общества и может быть поглощен им, как это и произошло с Иису-

сом. Но если он, будучи Христом, знал, что он делает, он в то же время

будет оказывать очищающее и исцеляющее воздействие. Таким образом,

в этом воздействии, вопреки раввинам, свободное будущее

Бога,

возве-

щенного пророками, не упраздняется! И фактически в этом

заключает-

123ак.

3524 353

ся благовествование Луки в его евангелии и в Деяниях апостолов. Иисус

начал этот процесс нашего

обожения,

принеся себя — чадо Божье — в

жертву ради своих врагов, того общества, которое отреагировало на него

крайне пристрастно. Он открыл людям глаза на предназначение каждо-

го чада Божьего быть «впрыснутым в систему кровообращения обще-

ства», и так Иисус становится помазанником Божьим, «Христом», а всем

остальным не остается ничего иного, как следовать за ним.

Я хорошо понимаю, что намерение Луки спасти благочестивейших

иудеев большинством критиков не принимается в расчет даже как отда-

леннейшая возможность. Поэтому упомянем отдельные технические

моменты, достаточные для того, чтобы признать его случай, по крайней

мере, не проясненным до конца. Лука писал либо в Беотии, либо в Ке-

сарии в Малой Азии. Строго иудейский элемент в его общине — не слу-

чайное вкрапление. Лука был первым из тех, кто должен был написать

книгу в строгом смысле слова — так, чтобы ее можно было использовать

для чтения во время богослужения параллельно чтению текстов из Вет-

хого завета. Часто обращали внимание на то, что он повсюду изменил

слова «он говорит» Марка на «он сказал», соответствующие изысканно-

му стилю. Это было необходимо, чтобы каждый отрывок заключал в себе

посвящение, нужное для чтения вслух в ходе богослужения.

Лука уважал иудейское имя центра веры Израиля. Ибо он употребляет

название «Иерусалим» тридцать раз, и в 26 случаях из 30 он приводит его

в еврейской форме «Jerusalem», а не в греческой «Hierosolyma». Во всех

других евангелиях наблюдается противоположный подход. Тот, кто гово-

рил с иудеями, должен был действовать так же осмотрительно, как Лука,

и щадить уши своих слушателей. Лишь недавно было сказано о том, что

его стиль полон гебраизмов и что он цитирует Ветхий Завет не по гречес-

кому тексту, а по еврейскому оригиналу (50). Кларк считает это доказа-

тельством тому, что сам Лука был евреем, но это доказательство выгля-

дит не слишком убедительным. Правда, оно еще сильнее выявляет то

стремление, которое мы приписываем Луке. Но пусть читатель примет во

внимание, что Лука в своем евангелии избегает употребляемого проро-

ками слова «надежда». Пункт, в котором Израиль был наиболее тугоу-

хим, — и не случайно, поскольку это затрагивало его глубочайшую

веру, — состоял в следующем: христиане хотели знать о Боге то, что он

окончательно сказал «да» религиозной миссии одного человека. О Боге

было известно, что он постоянно удерживал людей от тяги к обожеств-

лению, избавлял их от искушения соорудить небеса уже на земле. Языч-

ники легкомысленно обожествили людей. Чтобы прояснить суть дилем-

мы Луки, я процитирую отвратительный гимн, сочиненный греком Гер-

моклом

в честь генерала

Деметрия:

Он — Солнце, любящее вас.

Слава тебе, потомок Посейдона, могущественный бог.

У других богов нет ушей -

Может быть, потому, что они не способны или не хотят

Услышать наши стенания.

Тебя видят наши глаза.

Не

дерево,

не камень,

354

А жизнь, дыхание и действительность.

Тебя открывает наша молитва.

В первую очередь даруй нам мир.

Дай нам его, дражайший,

Если тебе это под силу.

Ты — наш господин и учитель (51).

Разумеется, Луке была хорошо знакома такая разновидность бого-

ульства в политической сфере. Обожествление императоров стояло в

одном ряду с этим

стихотворением.

Лука испытывал к подобному обоже-

етилению

такое же сильное отвращение, как и его еврейские друзья. Как

он

мог

убедить их в том, что требующая к себе щепетильного отношения

разделительная

линия между нами, смертными людьми, и Творцом неба

и !емли не была нарушена новой верой в Христа — Сына Божьего, став-

шего плотью?

Это можно было сделать только тем же способом, который в сво-

ем

благовествовании использовал апостол Павел. Сначала человек

должен признать произносимое Богом слово «нет». Человек делает

ло,

изъявляя свою готовность страдать. Лишь после того как Бог,

подобно пылающему огню, освободит человека как смертное суще-

ство

от всех шлаков и преходящих свойств, ясно обнаружится, что

Господь принял безусловное решение в пользу этого человека и го-

иорит

ему «да». Наивное сознание говорит: «Я стану Богом, я стану

Мессией, я стану законодателем». Бог препятствует осуществлению

пой

воли, но человеку, следующему своей воле и расплачивающему-

ся за неизбежное привнесение своеволия в собственную жизнь

именно этой самой жизнью, Бог говорит «да» (Кор. 2:4 и далее; 17 и

далее). Мы живем, умирая. Наш отказ делает позволительным наше

обожествление. Кто любим Богом, того он в этой жизни ни за что не

оставляет безнаказанным.

Лука, идя по этой узкой горной дороге, пролегающей между отметка-

ми «слишком много» и «слишком мало» уверенности в самом себе, ока-

зывается

единственным, кто предоставляет нам достоверные сведения об

Иисусе, относящиеся к этой связи между первым наивным «да» и боже-

ственным «нет» и творческим вторым «да», дающим воплощение и обо-

сновывающим историю. Только у него приводится великолепный рас-

сказ о том, как Иисус увидел человека, работающего в субботу. Он подо-

шел к нему и сказал: «Если ты знаешь, что ты делаешь, то ты благосло-

IIIMI,

если

же ты

этого

не

знаешь,

то ты

проклят

являешься нарушите-

лем закона» (Кодекс

Безы

6:10) (52). Так созданы три новые плоско-

сти

— первое «да», затем «нет» и, наконец, «да» божественного величия.

Тем самым Иисус преступил пределы Афин и Иерусалима, т.е. пределы

собственного гения и предшествующего Божьего закона, перейдя под за-

щиту нового благословения.

Только у Луки о перекрестном допросе Иисуса сообщается столь

подробно,

что сам Иисус никогда не говорит: «Я Мессия». Марк позво-

ляет Иисусу сказать: «Я Мессия» (Мк. 14:62). Лука был знаком с кни-

11>й

Марка. Поэтому

пространное

сообщение Луки может свидетель-

ггиовать,

что он избежал ложной видимости, которую допускал

355

Марк, — того, что сам Иисус называет себя Сыном Бога Живого. Мар-

ку это было безразлично. Ибо египтянам, грекам и римлянам апофеоз

смертного человека, выраженный в провозглашении самого себя боже-

ством, не резал уши. Марк мог позволить себе писать так двусмыслен-

но. Но Израиль с его благоговением перед единственностью Бога не

мог перенести ничьих притязаний на то, чтобы приравнять себя к Гос-

поду. Только воскресение превращает Иисуса в главу Сына Божьего.

Только его благословенная смерть. В этом пункте Лука признавал: «Им,

иудеям, а не Иисусу, принадлежат решающие слова. Только таким спо-

собом человек может стать Словом, сказанным Богом, а именно благо-

даря тому, что сам он не возводит какие бы то ни было из своих смер-

тных утверждений до уровня божественной истины. (Такое обоснова-

ние используется также в Послании к евреям.) Постоянное соответ-

ствие между, с одной стороны, властью

Отца,

побуждающего все окру-

жение Иисуса вести себя и говорить так, что оно его удостоверяет, а с

другой — собственными поступками Сына, является для Луки истин-

ным доказательством, что здесь Бог говорит свое полновесное «да»

Сыну. Поскольку Сын отказывается от применения насилия в делах

веры и поскольку он отвергает возможность вызывать страдания вмес-

то того, чтобы страдать самому, он удостоверяет свое посланничество.

Он в своем самоотречении принимает на себя вечную миссию Израи-

ля быть народом-семенем всего человечества. Поскольку христианство

смиряется с поражением, оно включает в себя и эту непреходящую ис-

тину Ветхого завета. Если пророки подчинились велению: «Говори

«нет» идолам», то почему должны считаться святотатством слова: «Я

подчиняюсь приказанию говорить «нет» нашей воле и «да» — выходу за

пределы этого

«нет»?»

И, таким образом, с самого начала намерение

Луки состоит в том, чтобы доказать, что для Бога нет ничего невозмож-

ного (Лк.

1:37).

Поскольку Иисус умирает за своих врагов, то его вра-

ги должны подтвердить истинность его миссии. Лишь благодаря этому

взаимодействию человеческую волю можно отличить от воли Бога. И

лишь после того, как это произошло, может совершиться преображе-

ние. То, что ненавистный провозвестник евангелия отдает себя под суд

тех, кому это евангелие адресовано, очищает волю провозвестника от

его собственного своеволия. Это изменяет образ мыслей его преследо-

вателей. Таким образом, благая весть Луки состоит именно в этом.

Поскольку я пишу как внимающий речи, ход моего доказательства

относится в первую очередь к тем, кто интересуется преимущественно не

«теологией» в узком смысле слова и кто поэтому не будет требовать рас-

смотрения всех точек зрения ученых теологов на евангелие от Луки. И

все же для тех, кто сведущ в этой теологической постановке вопроса, я

должен добавить, что Лука не покинул полностью области иудейской

традиции. Мы увидим это, когда обратимся к евангелию от Матфея.

Строго историческое или натуралистическое изучение евангелий с

1880

г. чересчур упростило те линии борьбы, над которыми должен был

быть сооружен Крест. Мы увидим, что греки и евреи образуют два из че-

тырех фронтов, тогда как разделение на «язычников» и «иудеев» в Новом

Завете в наши дни неправильно рассматривается как исчерпывающее

двухчастное деление.

356

Внимающий речи обнаруживает, что Лука нападет на собственную

слабость. В дни Иисуса величайшее благочестие и высший тип благоче-

HIM

встречались именно в правоверном Израиле. Не низость, а стро-

пкть

и достоинство обязывали священников Иерусалима осудить Иису-

Ьогохульством

было то, что некто называл себя Богом и притязал на

место по правую руку Бога. У евреев речь идет не об упрямом сопротив-

пгмии,

а о

достойном всяческого уважения противостоянии, которое

Hiinic

время

все

люди доброй воли должны вновь

счесть

похвальным.

Поэтому ход доказательств Луки имеет непреходящее значение и за-

нимает

навсегда закрепленное за ним, в высшей степени достойное ме-

|о.

Благочестивые иудеи и в наши дни должны распять Иисуса! Но Из-

|раиль основывается на некоем сочетании пророческой чистоты и еврей-

ской

народности. Израиль — это избранный народ, избранный в той же

мере,

что и народ. Лука имеет дело исключительно с пророческим аспек-

IOM

Израиля. Мы увидим, что еврейская сторона вопроса была подвер-

нута

рассмотрению человеком, принадлежавшим к совсем иному типу.

О четвертом и третьем евангелиях и их способности исцелять от

niorbus

graecus

(53) и morbus

propheticus

сказано достаточно. Оба эти

еиангелия

стали противоядиями от этих болезней. Иоанн, еврей из евре-

ем, обретает способность спасти греческую поэзию, а Луке, врачу-греку,

удается снова сделать плодотворным присущее Израилю упорное отри-

цапие.

Но существует ли подобная перемена мест противоположностей,

подобный перенос энергетических потоков между Матфеем и Марком,

с одной стороны, и внимающей каждому из них публикой — с другой? Я

думаю, что все это существует. Читатель правильно сделает, обратившись

к предыдущим работам, в которых рассматривается время, предшество-

ииишее

иудеям и грекам. Мы обнаружили «запечатленные на коже вре-

мена» и «записанную вечность» в качестве искусственного средства по-

строения человеческого общества. Что же, оба первых евангелия проде-

ли

нают

по отношению к «Египту» и племенному ритуалу ту же работу

спасения, которую Иоанн совершил по отношению к поэзии, больше не

снизанной

с магией, а Лука делает то же, исправляя исцеляющее «нет»

псалмов.

Поскольку с небесным миром и его иероглифами или с пле-

менными

ритуалами погребения и принесения жертв мы ныне знакомы

неизмеримо хуже, чем с Библией или Гомером, то их рассмотрение тре-

бует несколько более трудоемкого изложения.

Мы обратимся к евангелию от Марка, второму евангелию, и вспомним

of>

иероглифах в том их виде, как они были изображены на стенах храмов,

переносящих небо на землю. Еще император Генрих II (1002-1024), при-

численный Церковью к лику святых, в качестве королевской мантии но-

сил одеяние, на котором были вытканы Солнце, Луна и звезды на небос-

ноде,

поскольку император был миродержцем. Он был вознесен до уров-

ни

ступицы колеса, чтобы объединить ночь и день, чтобы примирить се-

мер,

где никогда не светит солнце, с югом, которого никогда не достигает

полуночная Полярная звезда. Император, Сын Неба, как его называли в

Китае, был перводвигателем мира неба и земли, мира, умиротворенно-

им, не охваченного паникой и избавленного от хаоса. Его знание звезд

его

согласие с ними защищали народ от панического ужаса,

вызванно-

катастрофами. Когда в наши дни люди ставят в вину президенту Со-

357

единенных Штатов охватившую весь мир депрессию, они идут по стопам

всех древних народов, в понимании которых вечные круговороты могли

быть усовершенствованы благодаря человеческому существу, возвышен-

ному до роли ступицы колеса. Фимиам, воскурявшийся статуе импера-

тора, был средством оживить его ноздри, чтобы он мог ощутить гармо-

нию и красоту мироздания. Тот, кто не воскурял фимиам, не говорил

«Хайль

Гитлер!»,

разрушал небесный мир. Он должен был умереть.

Евангелие от Марка,

повествующее

об истинном Сыне Божьем, было

направлено против этого культа. Оно было написано в мире, ради сво-

ей безопасности настаивавшем на том, что император является сердцем

зона,

сыном бога, и поддерживавшем эту веру с помощью заклинаний,

календарей, жертвоприношений, храмов и иероглифов. Это евангелие

было написано людьми, которые отрицали притязания императора и ко-

торые поэтому навлекали на тех, ради кого они его писали, непосред-

ственную угрозу смерти: ведь оно могло быть истолковано как государ-

ственная измена, способная разрушить благосостояние империи.

Они проповедовали в самом средоточии небесного мира, считавше-

гося священным, мира, в который проникла «мерзость запустения», т.е.

статуя кесаря в качестве бога, выступающая в роли центра магически

скрепленного мироздания, — проникла даже туда, где ей быть «не дол-

жно» (Мк. 13:14), даже в самый центр главной святыни в Иерусалиме.

Это выражение, которое я здесь цитирую по евангелию от Марка, сна-

чала было использовано Матфеем, и поэтому мы были бы не вправе при-

писывать Марку особый интерес к нему. Матфей, поскольку он был пер-

вым, излагал имевшийся в его распоряжении материал так пространно,

как это только возможно, и, конечно же, более пространно, чем внося-

щий сокращения Марк. И все же я хочу процитировать некоторые зна-

менитые выражения из этой речи Иисуса и доказать, что эта речь имела

более важное значение для апостола Петра в Риме, чем для какого-либо

другого апостола. В обоснование этого тезиса я могу привести две при-

чины — ведь иначе он будет произвольным. Сперва критики неизменно

признавали, что по части эсхатологических образов Марк более понятен,

чем Лука или Матфей. Веймаус-Робертсон замечает: «Определенные

черты речи наиболее отчетливо выявлены в сообщении о ней Марка». А

также: «Самый ясный обзор этого эсхатологического процесса дан Мар-

ком» (54).

Иными словами, Марк потратил на эту речь много сил. Вторая и

более веская причина такова: эта речь о знамениях небесного мира яв-

ляется единственной речью, приведенной Марком полностью. Все

другие речи им сокращены или опущены. Что же, если во всей книге

Марка полностью передана лишь одна речь из многих, приведенных у

Матфея, то тем самым она становится центром внимания: ведь в Риме

она сделалась особенно нужной.

В этой речи, — пусть мой читатель перечитает ее, — описывается ас-

трологический небесный мир: «Солнце померкнет, и луна не даст света

своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются». До тех

пор все жреческие культы были направлены на то, чтобы преодолеть по-

добные нарушения на небе; но поскольку благодаря евангелию эти куль-

ты разрушаются, пророчество Иисуса надлежало понимать совершенно

358

Луквально.

Но наши современные Николаи (55) печально качают голо-

И()й

по поводу таких суеверий: «Отдельные детали этого описания, без

«мнения,

не следует понимать буквально. Они представляют собой по-

пытку

средствами поэтической фантазии представить себе, что означа-

ло бы вмешательство Бога в человеческую историю» (56). Увы, современ-

ные

люди забывают спросить, как Бог мог бы вмешаться, покуда чудеса

небесного

мира все еще сохраняли свою силу? Марку надлежало исце-

II.

от morbus aegypticos (57), а не от поэтической болезни! Как он про-

|Шсл

этот курс лечения? Лечение было простым. Оно было опасным. Оно

шпывалось:

общность! Свидетели, тучи свидетелей должны были занять

место

безжизненных звезд на небосводе. Иисус должен был занять место

('олща.

И разве святые и Христос не сделали этого? Все евангелие от

Марка представляет собой попытку показать, что Иисус пережил полный

солнечный

год человеческого Солнца, человеческого сердца. Но никто

людей и даже никто из его учеников не осознал присутствия рядом с

ними

совершенной жизни. И все же, несмотря на это, Иисус доверял им.

)п

призвал их, хотя они его и не поняли, и они с этого момента обра-

юпали

с ним единую общность. Мы уже знаем, что апостол Петр отри-

пил

свои заслуги в этом деле. Ибо в течение «лета Господня совершен-

ного

и благоприятного» ученики пребывали в неведении. В главе 3, стихе

I,'

он запрещает им говорить, кто он такой. В главе 4, стихе

им

ска-

шю:

«Вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним все быва-

ет

в притчах». В главе 8, стихе

говорится: «И начал учить их». В главе

9, стихе 9 сказано: «Он не велел никому рассказывать о том, что видели,

/юколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых». В главе 10, стихе

.18 им говорится: «Не знаете, что просите». А в главе 10, стихе 32: «Они

ужасались и, следуя за Ним, были в страхе». На протяжении всего вре-

мени единственным связующим звеном между ними и Господом являет-

ся напряженность и исходящее от них ожидание.

Все евангелие выстроено вокруг этого несоответствия между време-

нем Иисуса и их временем. Ибо Иисус уже выполняет свое поручение.

Нремя

исполнилось. Он странствует по земле, как Солнце. Но ученики

требуют от него: «Скажи нам, когда это будет» (Мк. 13:4). Им еще толь-

ко предстоит превратиться в звезды!

Почему все евангелие от Марка определяется этим несоответствием

между Иисусом, проживающим полный год, и его учениками, ожидаю-

щими

этого года в каком-то таинственном будущем? Почему последняя

глава евангелия от Марка изобилует констатациями неверия учеников

типа: «Симон, ты

спишь?»,

«Они не могли в это уверовать», «Они ужа-

сались», «Они не могли поверить знамениям». Он упрекал их в неверии

и упрямстве.

На самом деле критики считали, что евангелие от Марка, вероятно,

подверглось искажению или является неполным, поскольку оно заканчи-

нается

так внезапно и на ноте отчаяния. Что же, мы уже были предупреж-

дены

об этом странном подозрении, которое у рассудка вызывают заклю-

чения и начала различных произведений творческой литературы.

«Трис-

трам

Шенди»

(58) с его невероятной первой страницей, конечно же, не

выдержал

бы натиска этих критиков. Между тем, если центральной темой

евангелия от Марка является слишком поздний приход учеников, то мы

359

можем всецело понять его окончание. В этом «неподлинном» окончании

есть такие фразы: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей

твари... Уверовавших же будут сопровождать сии знамения... И так Гос-

подь, после беседования с ними, вознесся на небо и воссел одесную Бога.

А они пошли и проповедовали везде, при Господнем содействии и под-

креплении слова последующими знамениями». Теперь читатель совсем за-

путается и покачает головой. По моему мнению, гуманистически образо-

ванный читатель должен был бы понять, что Иоанн воспевает «Слово»

там, где Гомер воспевал «человека», и что Лука говорит «Христос теперь»

там, где иудеи слышали только о «еще не Христе». Однако то, что Иисус

превзошел собой иероглифы небесного мира и звездный календарь пра-

вителя «территориального царства», который почитался как бог Солнца,

Sol Invictus (59), кажется слишком большой натяжкой, поскольку наш соб-

ственный мир убежден, что он стоит намного выше всяческих небесных

знамений. Если современное сознание испытывает потребность в некото-

рой аналогии, то в качестве таковой можно использовать цикл экономи-

ческого развития, власти и почитания власти. Современная вера в меди-

цину, машины и щедро дотируемую организацию имеет ту же природу,

что и культ Солнца в древности. Такие выражения, как «влияние», «вли-

ятельный», «власть и конъюнктура», «цикл» и «депрессия» — это наши ас-

трологические выражения. В наши дни их применяют к социальным от-

ношениям, а не космическим процессам. В том же смысле аналогией мо-

жет служить то, что мы привыкли относиться к этим «констелляциям»

столь же терпеливо, как к дождю и солнечному свету. Это означает, что и

у нас есть свои иероглифы, ставящие нам пределы, подобно священным

заклинаниям. Впрочем, считайте это не более чем беглым замечанием.

Как бы то ни было, благодаря одному только последнему высказыванию

Марка порядок старого небесного мира превратился в свою противопо-

ложность, и теперь Бог подкрепляет слова проповедников последующими,

сопутствующими им знамениями. В небесном мире слово Сына Неба ока-

зывало воздействие, не нуждаясь в том, чтобы пройти испытание миром

реальности. Боги появлялись ex machina, посредством машин, дождь или

кровь созидались жрецами, ведущими себя, подобно Юпитеру или Иси-

де. Люди принуждали иероглифы свидетельствовать об истине с помо-

щью черной магии в тех случаях, когда белая оказывалась бессильной.

Этот фронт астрологии в течение

150

лет не принимался всерьез, и лишь

Гюнтер Борнкамм (60) начал упоминать о нем, по крайней мере, с

1958 г., после того как проклятие этого фронта — спустя 1900 лет после

Христа — уничтожило Германию! У мира как такового — называется ли

он расой, отечеством, Европой, природой, развитием или революцией, —

у этого мира нет сердца. Но «территориальные царства» выдумывали сер-

дце космоса и приписывали его миродержцу. Иисус своей жертвой со-

здал сердце мира благодаря тому, что всякий, следующий за ним в сво-

ем исполненном любви ответе Ему, Слову, звуком и отзвуком, биением

собственного сердца участвует в сотворении этого сердца мира. «Сердце

мира» — так это назвали отцы Церкви. Так что мы, спустя последнее ты-

сячелетие всемирной истории, скорее, припишем исходящие из облака

святых потоки спасения, направленные жертвам насилия и заставляю-

щие биться наши собственные маленькие сердца, именно сердцу Бога,

360

сердцу Сына. Ибо мертвый мир и живой Бог должны соединиться друг

с другом в нас. Сердце Бога стремится, пройдя сквозь нас, начать бить-

ся в бессердечном мире.

Иисус стал сердцем живого мироздания благодаря своей вере в сво-

бодный

ответ. «Это первое творение мира Божьего», как называет такой

ответ рыбак Петр, было вырвано у астрологического мира благодаря вере

континуум всякого языка. Эти говорящие люди могли взяться за руки

и передать дальше новую власть единого общего Духа. Они говорили от

имени единственного Единого, который обнаружил эту веру в свобод-

ный ответ тогда, когда такой веры ни у кого не было. Его день прошел.

Но в ночи, которую он оставил после себя, члены его Тела могли стать

сияющими звездами, ждущими яркого света другого дня. То, что мы не

ошибаемся, предложив такую интерпретацию, можно было бы непосред-

пенно доказать путем обращения ко Второму Посланию апостола Пет-

ра. Там небеса — т.е. астрологический мир — целиком объяты пламенем.

)юг

мир будет уничтожен. Должны возникнуть новое небо и новая зем-

ли, без астрологии, «доколе не начнет рассветать день и не взойдет ут-

/н-нняя

звезда в сердцах ваших» (2 Петр. 1:19). Это сказано красноречиво.

Ибо центром небесного мира Египта было одновременное появление

сияющей ночной звезды Сириуса и Солнца утром 19 июля. Это был день

юного

года фараона, поскольку в этот самый момент ночь и день, север

и юг примирялись друг с другом. В словах апостола Петра это надлежа-

ло заменить утренней зарей в сердце человека и новой утренней звез-

дой — Христом. Но я остерегусь использовать это Послание, поскольку

по могло бы повредить выдвигаемому мной тезису. Ибо критики отно-

сятся к этому Посланию слишком строго и говорят, что оно не может

принадлежать

апостолу Петру. Так что я позволю этому «колесу Форту-

ны»

модной критики вращаться дальше. Поэтому должно быть достаточ-

но привлечь внимание к тому действительному фронту, на линии кото-

рого сражалась Церковь. Апостол Петр и папы, для многих являющие-

ся

прообразами властолюбивого священнослужителя, одержали победу

над

храмовыми культами древности, поскольку низвели себя до уровня

scrvi

servorum,

рабов раба Божьего.

С одной стороны, еврейский рыбак Петр был хорошо знаком с реаль-

ными космическими процессами — погодой, водой, воздухом и небом.

С другой стороны, как израильтянин он не был запятнан астрологией.

Таким

образом, этот человек был избавлен от соприкосновения с осквер-

няющей наукой древности, но одновременно наделен чрезвычайно ост-

рыми чувствами. Это был человек, которого Господь избрал для излече-

ния

четырех болезней — для разрушения древнего неба с его локальны-

ми календарями и замены иероглифов Стоунхеджа (61) или Мемфиса

жизнью

мучеников, исполненной страданий плоти. Служители Слова

стали иероглифами нового Храма. Для этого Петр и отправился в Рим.

И облако свидетелей поднялось в литаниях (62).

Для подтверждения этого я могу, наконец, процитировать самого

апостола Петра. То, что его Первое Послание написано именно им, ныне

уже больше не оспаривается. В этом Послании мы видим, как он возве-

щает победу над камнями старого Храма. И мы можем понять его выс-

казывание

лишь в том случае, если вспомним о том, что эти Храмы были

361

испещрены заклинаниями и иероглифами. Петр провозглашает, что он

действует на основе не «гносиса», т.е. искусства предсказания, которым

обладают астрологи, а

«прогносиса»

Бога. Бог призвал Петра в такое

время, когда он вообще не знал, чего от него ждут, и задолго до того,

как он «по примеру призвавшего его Единого» (63) оказался в состоя-

нии соответствовать ему

Петр. 1:15). А затем следует буквальное

разъяснение: «И сами, как живые камни, устрояйте из себя храм духов-

ный»

(Шетр.

2:5) (64). Соответственно, начало Послания к евреям в

наших переводах должно быть исправлено: «Бог, многократно и много-

образно говоривший издревле, в последние дни сии говорил нам в Сыне,

отраженном свете Славы Божьей, иероглифе Божьей сущности»! (65).

Речь идет о единственном использовании слова «характер» в Новом за-

вете, и это слово означает «иероглиф». В своем Послании к ефесянам му-

ченик Игнатий Богоносец (66) пылко борется против каменных храмов.

Он так страстно стремится заменить чем-то иным мертвое здание храма,

что называет Святой Дух подъемным тросом, Крест — новой машиной,

а христиан — камнями, которые с помощью этого подъемного крана воз-

носятся на самый верх строящегося дома Божьего.

Таким образом, живший однажды бренный Иисус обретает способ-

ность стать долговечнее иероглифов, высеченных на камнях Карнака или

на

Розетте

ком камне (67), пережить и преодолеть их. Ибо он обладает

жизнью Бога.

Вот то, что следовало сказать по отношению к Петру в Риме и к Мар-

ку, который именно поэтому считается первым епископом Александрии

и Египта. Morbus aegypticus была заговорена. Марк победил фараона точ-

но так же, как Петр победил Рим, и то обстоятельство, что критики от-

рицают факт служения Марка в Египте, ничего не меняет.

Теперь мы возвращаемся к автору первого евангелия, евангелисту

Матфею. Мы не вправе ждать от Матфея столь же ясной и своеобразной

позиции; поскольку он вообще был первым из тех, кто делал записи, он

должен был очень подробно сообщать обо всем и о каждом. Раньше мы

нашли подтверждение тому в речи о небесном мире, которую Марк лишь

тщательнее прорабатывает, поскольку для Рима это было важнее. И все

же Матфей, хотя он и был первым, уже потрясающе точно ориентируется

на свою особую публику. Болезнь, которую он преодолевает, подобно

другим болезням, присуща нам самим. Только эта болезнь так тесно свя-

зана с нами, что обнаружить ее труднее и это вызывает более неприят-

ные ощущения. Мы сознаем, что его свершение есть специальное сред-

ство исцеления от определенной болезни, когда замечаем, что он рас-

сматривает двенадцать апостолов не в качестве двенадцати звезд, а в ка-

честве судей над двенадцатью коленами

Израилевыми.

Почему он

вспомнил о них? Не потому ли, что он, возможно, был вынужден преж-

де всего нарушить табу ритуала племени?

Мы проследили стремления Петра, Луки и Иоанна в том виде, как

они возникли из их специфического иммунитета. Может показаться, что

в отношении Матфея нельзя обнаружить специфики. Ибо тогда он дол-

жен был бы, приступая к своему евангелию, оставаться во всеоружии

своих навыков и полномочий счетовода и сборщика налогов. Уже про-

рок Исайя призывал стенографистов. Не был ли Матфей стенографистом

362