Розеншток-Хюсси О. Язык рода человеческого

Подождите немного. Документ загружается.

Человечность окончательного человека заключена в наших четырех

служениях в качестве судьи, ученого, художника и пророка. Наше боже-

ственное призвание состоит в том, чтобы отказаться от любого из этих

отдельно взятых служений, если они разобщают человечество. Иисус от-

казался

от своего собственного духа, чтобы с новым творением не соеди-

нилось

что-нибудь дохристианское, предшествовавшее Его приходу. Он

помещает

себя между прошлым и будущим; ничто от человека Иисуса не

вправе

было перейти в новый порядок его второго тела, в Церковь.

Люди, говорящие о принесенной Им жертве, часто этого не понимают.

Он ставит всю свою жизнь, — а не только свои последние дни, — между

прошлым и нашей эрой. На эту «уборку в доме» Он потратил собствен-

ную жизнь. Он подтверждал, что даже его плоть еще принадлежит пре-

жнему

зону.

По этой причине имеет смысл говорить о воскресшем Хри-

сте как о первой клетке нового тела нашей собственной человечности.

Иисус Христос — это первое имя универсального языка человечества.

Наш отказ от нашего частного, профессионального и случайного имяна-

речения является нашим вкладом в общий для всех, единственный, уни-

версальный,

рождающий единодушие язык, основанный Его именем и

па его имени. В Послании к евреям это выражается просто: «Итак будем

через Него непрестанно приносить Богу жертву хвалы, то есть, плод уст,

прославляющих имя Его» (Евр.

13:15)

(92). Что же, для вас сегодня речь

идет именно об этом. Ведь Слово не может войти в мир, если мы сами

не привнесем его в каждую эпоху, произнеся его на нашем родном язы-

ке в нашем собственном окружении. И это принятие имени восприни-

мается каждой эпохой как скандал и как что-то смехотворное. Все пре-

бывающие в естественном состоянии души — греки и римляне, евреи и

готы — ненавидят представление, будто новый язык может возникнуть

здесь и теперь, — тот новый язык, который лишает непреходящей цен-

ности их великие литературы и своды законов, их научные справочники

и правила хорошего тона. Поскольку слово «христианин» на нашей ви-

зитной карточке обозначает именно это, четыре антиевангельские

партии,

«дизангелисты»,

следующие за Дарвином, Марксом, Гобино,

Ницше, объясняют всем, что упоминание имени «Иисус Христос» сви-

детельствует о дурном вкусе. Как мы видели, оно и в самом деле указы-

вает на дурной вкус. «Дизангелисты» объявляют это имя ненаучным, но,

как мы видели, оно и в самом деле является ненаучным. Они объявля-

ют его богохульством, но, как мы видели, оно и в самом деле является

богохульством. И они объявляют его нелогичным, но, как мы видели,

оно действительно является нелогичным: поскольку одно и то же имя

каждый день, каждый год и каждое столетие всякий раз должно возве-

щаться на новом языке, оно не может звучать ни как приличное, ни как

научное, ни как благочестивое, ни как логичное. В противном случае оно

не оказывало бы никакого действия! Имя Слова — это наша жертва. И

если мы слишком стыдливы для того, чтобы упоминать это имя, по-

скольку руководствуемся соображениями хорошего вкуса, или слишком

кротки из-за своей приверженности науке, из-за стремления к гармонии

или корректности, соответствующей духу системы, то мы исключаем

себя из нового

зона

и сферы действия языка свободных людей, языка,

сформированного Крестом. Чаще всего мы предпочитаем влачить

жал-

383

кое существование во времени, предшествовавшем рождению Христа, как

это делают ученые, занимающиеся психологией апостола Павла, и мы

скоро будем хвастаться тем, что эпохи «после Рождества Христова» буд-

то вообще не было. Без Христа времена весело продолжаются, проходя

мимо него. Таким образом, современный кризис заключается в суще-

ствовании напряженного противоречия между страстным стремлением

всех нас отказаться от различных вероисповеданий и серьезной необхо-

димостью признать скандальность и смехотворность Креста. Слово чело-

вечества останется беспомощным лепетом и недостойным повторением

мертвых слов, если мы ради соблюдения хорошего вкуса и нравов, ради

науки и духа системы откажемся от того, чтобы апеллировать к своему

поручителю, понимать его величие и бросать миру вызов одиозными

словами «Христос» и «христианин». Если Христос — Логос, Слово, то мы

должны быть — как называли это греки — homologi, что означает «отно-

сящиеся к тому же самому слову». Мы должны преобразовать наши сло-

ва, со всем усердием превращая Его в ключевое слово всех наших соб-

ственных слов, и каждый должен проделать это совершенно индивиду-

ально. Теперь можно определить простую причину этого железного за-

кона языка в нашу эру. Когда мы говорим или действуем, плоды наших

слов и действий скрыты от нас. В минуты слабости мы все думаем, что

сможем отделаться пустыми, лживыми или формальными речами. И мы

склонны вообразить, будто такие слова или дела не влекут за собой ни-

каких последствий. Мы говорим: «Я вынужден сказать это, меня побуди-

ли к этому страх, собственный интерес или сострадание». И предполага-

ется, что такое объяснение может служить нам извинением. Но что в

действительности мы подразумеваем в этих высказываниях? Мы утвер-

ждаем, что являемся простыми шестеренками в мельничном колесе сле-

пой судьбы, поскольку все эти обычные объяснения нашей манеры го-

ворить связывают наши высказывания с таким обоснованием, с такими

причинами или мотивами, которые происходят из чего-то уже прошед-

шего. Все наши извинения направлены назад, в былое. Все высказыва-

ния Иисуса направлены в грядущее. Каждое из них обретает смысл ис-

ключительно в свете будущего. Ни одно из них не было вызвано чем-то

предшествующим, какой-либо традицией, оправданием, причиной, ос-

нованием или мотивом. Напротив, все это «предшествующее» противоре-

чило каждому из его действий и высказываний. Он говорил так-то и дей-

ствовал так-то, поскольку был вынужден создавать будущее, отличное от

прошлого. Как выразил это Амброуз

Верной,

«Jesus went to the cross,

because he could not help it» (93). К сожалению, выражение «По плодам

их узнаете их» имеет отношение не к нам, а к нашему Господу. В его рас-

пятии полностью проявилось непримиримое противоречие прежнего

оправдания посредством указания на прецедент, мотив, среду и благоче-

стия направленной в будущее любви. Тот, кто живет, неся свой крест,

знает, что не может быть оправдан ссылкой на рациональные, соци-

альные, природные и физические склонности либо узы. Он знает, что

«человек» как таковой, конечно, трус, конформист, что он следует шаб-

лону и от многого зависим. Но после Христа он также знает, что это яв-

ляется лишь половиной главной книги. Чем сильнее гнет условий и пред-

рассудков, традиции и природы, тяготеющий над «человеком», тем более

384

ш-обходимо

для «этого» человека чувствовать себя призванным разорвать

(

мои

цепи, состоящие из простых причин. До Христа люди поднимали

мосстания

Спартака, создавали отвратительные вирши или покаянные

псалмы. Новый закон, провозглашенный Христом, был таков: благода-

ря крови Слова человеческие слова должны обрести возможность стать

исходной точкой нового воплощения. Поскольку Иисус стал видимым

для

всех, то каждое из его действий являло собой посев, приносящий

спои

плоды в бесконечной череде грядущих времен. Ни одно из его дей-

гший

не могло быть понято его современниками, но они понятны нам,

видящим все их следствия. Эти следствия отчетливо проявляются с хо-

дом

времени. В 33 г. они были невидимыми, а в 1933 г. необозримыми.

В 33

г.

никто не знал, что распинает Сына Божия. В 1933 г. Гитлер знал

об этом совершенно точно. Ибо «священнослужители» Гитлера называ-

ли Христом именно Гитлера. Таким образом, Иисус был первым челове-

ком, который засвидетельствовал могущество несотворенного, отклонив

все искушения пожать плоды прошлого, как это предлагал ему сделать

сатана. В наше время мы все умеем снимать сливки с молока. Мы можем

преуспеть, занимая те «скромные должности», которые уже установлены

и потому оплачиваются. Но моей жизни в качестве поэмы Бога либо в

роли «козла отпущения» для всего общества, или же в качестве залога

Духа, как назвал нас апостол Павел (94), нет места в бюджете какого-ни-

будь среднестатистического концерна или в приличном обществе. Вся-

кий, кто является только чадом Божьим, оказывается лишним. Для него

нет места в обзорах, опросных листах и статистике, поскольку он так же

мало значим, как и младенец в яслях, для которого у хозяина не нашлось

места на постоялом дворе. Да и как он мог бы это сделать? Иисус был

непредвиденным и несказанным. Но все же мы должны принять во вни-

мание, что он был предсказан и зрим. Поскольку среднестатистический

человек ходит к психологам — мнимым знатокам человеческих душ, он

хочет услышать разъяснение, что

его

душевные движения можно выра-

зить в словах, но ему не хочется, чтобы его соседи видели его насквозь.

Он одновременно напускает на себя таинственность и находится во вла-

сти суеверий. Но Иисус был верующей тайной.

Теперь читатель, хотя он и не привык к этому в нашем мире мышле-

ния, оторванного от речи, может постепенно подготовить себя к тому,

чтобы проанализировать четыре формы выражения этого крестного

пути, в которых проявляется глубинная истина языка и власть языка над

нашей жизнью. В христианской жизни, протекающей между прошлым и

будущим, существует напряженность в отношениях между «предсказан-

ным» и «непредсказуемым». Другая напряженность налицо между «пред-

сказуемым» и «не дающим обетовании». Скажем заранее о втором типе

напряженности, что человека, душа которого мертва, понять нетрудно.

Этот человек идет по пути наименьшего сопротивления. Психолог, ко-

торому он задает вопрос, успокаивает

его,

говоря: «Все хорошо, Ваше

поведение вполне естественно. Вы испытываете страх, Вас мучит сексу-

альное влечение» и т.д. Пациент рад услышать, что в тех же самых обсто-

ятельствах каждый повел бы себя так же, как он. Суть этого человека

может быть выражена в словах. Если понять его нужды и побуждения,

всегда будет известно, что он сделает в следующее мгновение. Однако его

Зак

3524

385

поведение в то же самое время столь повторимо, что он не может ждать

для себя никакого обетования или возвещения, поскольку никто даже и

не надеется, что он даст миру нечто новое. Он всегда «уже был». Этот тип

человека известен нам со времен Адама. Поэтому такой человек очень

заботится о том, чтобы мы не разгадали его суть в его частной религии,

в его частных мнениях и в его поступках. Он охотно называет эти част-

ности своей личной жизнью или использует формулировку «личная сфе-

ра». Несомненно, здесь мы имеем дело со вполне возможным способом

вытеснения из нашего поведения, полностью выразимого в словах, оп-

ределенных могущественных сил, этого достигают, частным образом со-

вершая несказанные поступки и произнося несказанные слова. Фраза о

«личной сфере» — это чудесный способ обманывать самого себя. Ведь

«личностью» был бы только тот человек, который, поскольку он индиви-

дуален, стал бы гласом истины, «персонифицировал» ее. Выражение

«быть личностью» означает стать проницаемым для света, сделаться про-

зрачным, раскрыться и быть репрезентативным. У Эйзенхауэра в 1942 -

1945 гг. не было никакой жизни в личной сфере, поскольку он представ-

лял американские G.I. (95). Именно здесь и нигде

больше

перед нами

личность, здесь она пребывает, здесь она живет, здесь она осуществляет

себя. Постоянное злоупотребление выражением «личность» для обозна-

чения свободы, которой не воспользовались, и мнений, о которых умол-

чали, ныне заставляет нас избегать употребления этого слова. Оно боль-

но (96). Для большинства людей его смысл заключается лишь в том, что

у них есть некие собственные тайны. Это их утешение и их роскошь. Ибо

это означает следующее: «Хотя мы и выразимы в словах, хотя мы и под-

чинены закону средних чисел, другие люди знают обо мне далеко не все.

И поэтому никто не является в полной мере моим господином и пове-

лителем». Человека, который как полностью постижим, так и полностью

выразим в словах, психологи видели бы насквозь, и он был бы живым

трупом. Человек, выразимый в словах, должен, по крайней мере, пред-

принять хотя бы слабую попытку играть в прятки. Однако есть и другой

путь. О человеке может быть на сто процентов известно все, что касает-

ся его социальных недостатков и личных достоинств, как это и было с

Иисусом, но все же он при этом способен оставаться свободным и не-

изъяснимым. Всякий ясно видел, что Иисус не имел ни определенной

должности, ни семьи, не обладал ни красотой, ни властью. И люди заб-

луждались относительно него не потому, что они знали его в его личной

атмосфере. Они не верили, что среди всех людей он является единствен-

ным обетованным, единственным человеком, появление которого в ка-

честве единственного по-настоящему свободного человека предсказали

мудрецы и который не мог быть ничем иным, кроме как посевом ради

будущего, первым Словом второго творения, исполнением четырнадцать

раз повторенного «творения» в Книге Исайи (40-57). Иисус не был не-

зрим, но он был предсказан, предречен как обетованная жатва всей ис-

тории всех людей всех эпох повсюду, где произносили пророчества, воз-

вещали судьбу и составляли научные прогнозы. Он был личностью, сде-

лавшей Дух прозрачным. И на его лице сиял отсвет божественной сво-

боды творить мир, затмевавший кровь, пот и слезы, которые, конечно,

проливал смертный человек. Мы говорили о трех лицах Троицы, по-

386

(кольку

они обозначают три пути, на которых обретает свое отражение

оставляет на нас свой знак вся мощь и власть Бога. Ведь «три лица» —

но отнюдь не три обособленных индивида. Далеко не каждый может

ретиться с тремя лицами Троицы в своей собственной, личной сфе-

ре

Они — три ипостаси, на которые Бог продолжает изливать свет: они

Отец, Сын и Дух. И в Сыне Бог побеждает смерть нашей души,

из-

зп

которой мы должны были бы жить, поддаваясь исчислению и вместе

•

тем

укромно. В Сыне Бог воплощается, как это было возвещено и дано

откровениях,

и являет себя созидающим. Так Сын восстанавливает

подлинное упорядоченное соотношение между изреченными словами и

прожитой жизнью. Словам надлежало быть отданными приказаниями и

но

шещенным

обетованием. Пусть жизнь слагается из исполненных при-

к.тиний

и осуществившихся обетовании! Это, как мы видели, и было

подлинной целью всякого языка и всякого ритуала с того момента, как

'н-повек

начал говорить. Использование языка только в изъявительном

уклонении,

характерное для наших учебников и «мыслителей», являет-

просто «положением во гроб» или запоздалым размышлением после

оГштий,

которые могут свершиться благодаря языку. Иисус делает оче-

•идным,

что все сказанные до Него слова вызвали Его, повелели Ему су-

ществовать,

поскольку они были истинными, действительными молит-

впми,

выражением действительной потребности, действительными пред-

касаниями

и плодотворной поэзией. И он исполнил все эти слова. Тем

1;1мым

он открыл нам, что мы совершаем в процессе речи: говоря, мы

нсрим

в посев и жатву, обетование и осуществление, приказ и сообще-

ние о его выполнении. Мы верим, что в начале было Слово, а в конце

будет воплощение, поскольку дарованное нам новое рождение Слова

благодаря Христу в каждом новом поколении присоединяется к нашему

физическому

рождению. Передающий и продолжающий речь человек —

кпк

Сын Человеческий он начал, а как Слово он завершает наше творе-

ние,

превращая нас в род Божий.

387

История спасения против теологии

Критика брошюры экуменического совета церквей «Церковь и проблема

государства в современных условиях» (1936 г.)

Скорее народы переменят свою веру,

чем ученые - свои методы.

1. Замечания личного характера

Когда Джон Уэсли (1) в 1739 г. впервые произнес проповедь в чистом

поле, под открытым небом и перед добровольно собравшимися слушате-

лями, в гнев пришли не только епископы Англии. Сам Уэсли с удивлени-

ем писал в своем дневнике: «Я едва смог примириться с этим барочным

видом проповеди в чистом поле, поскольку я был так сильно привержен

каждой детали церковных предписаний и правил, что мне чуть было не

показалось грехом спасать души, если это происходит не в церкви».

Со мной случилось нечто подобное. Я не считал возможным спасение

душ вне церковного пространства, без соблюдаемого в полной мере ри-

туала и Символа Веры, без всей теологии и церковной иерархии. Но затем

мне открылось, что никакая вера не может оставаться живой без новых

форм благовествования и что фанатизм тех, кто гордо хочет остаться пра-

воверным вместо того, чтобы быть просто верующим, ведет к греху про-

тив Святого Духа. Кто же открыл мне это? Что же, это были два свидете-

ля: во-первых, сам Бог, сделавший это посредством своего суда над ми-

ром, а во-вторых, теологи, сделавшие это своим неверием. Так мое обра-

щение, переход от самоуверенного правоверия к простой вере, стал опре-

деляющим событием моей жизни. Ведь можно оказаться

обращенным,

отвратясь от чрезмерной «церковности», и в этом заключается мое един-

ственное и подлинное обращение. Оно произошло со мной не в силу лич-

ных причин, а во имя распространения веры. После катастрофы мировой

войны никакой фанатизм не достаточен для того, чтобы привести к вос-

кресению истины. Требовалось более подлинное средство.

И поэтому с 1917 г. я добровольно избрал областью своего священни-

ческого служения чистое поле свободных наук. Поля и улицы можно

было освятить в качестве мест произнесения проповеди. Так почему же

это не могли быть поля наук? В наши дни настает Лето Господне, бла-

гоприятное для мышления человека, мышления в качестве науки. И по-

этому в наше время в дополнение к прежним формам благовествования

евангелие надлежит предложить народам и отдельным людям в обществе

так, чтобы оно было облечено и в слова светских наук.

388

Я ступил на этот путь двадцать лет назад не из любопытства и не из

фсмления

к новшествам. Я не раз надеялся получить возможность сой-

1и

него. Куда охотнее я бы продолжал говорить на языке Библии и пер-

Мч|о

тысячелетия Церкви. Ибо я никогда не испытывал интеллектуаль-

ных

затруднений

в связи с христианской верой и ее догматами: я

никогда

иг

оыл

идеалистом или материалистом и всегда мыслил, исходя из дог-

ма га, а не рассуждал по поводу догмата. Но я везде встречал прегреше-

ния

геологии против веры и против Церкви. А эти

прегрешения

пре-

граждали проповеди путь к сердцам верующих. Коль скоро надлежит

проповедовать

евангелие бедным ученым, коль скоро крест нашей дей-

•тнительной

жизни должен выступить против интеллекта, то это долж-

•о

произойти без панциря средневековья и Нового времени, в котором

[Нынешняя

теология может только предать своего Господа.

Тот, кто вынужден ступить на новый путь, должен считаться с тем, что

он

вызовет

ненависть с двух сторон. Прежде всего, это лютая ненависть

Ин

геллекта, против которого этот человек выступает: здесь уже ничего не

(мснить.

Иначе обстоит дело с отчуждением от верующих, которых сер-

лиг

новый путь. Я вспоминаю о ночи, проведенной в Вюрцбурге в 1919 г.

ам

докладе о словах апостола Павла:

«Scio,

cui credidi» —

«Ибо-

я знаю,

и Кого уверовал», (2) — я объяснял смысл моего похода в университет.

Присутствовали члены так называемых студенческих христианских союзов

достопочтенный

епископ Вюрцбурга. Но они были и остались в плену

н-алистической

науки. Всю ночь я лежал без сна и проливал слезы: та-

кую

боль мне причиняло то, что судьба лишила меня возможности про-

гтго

общения с этим епископом. Когда по прошествии срока, равного

моновине

человеческой жизни, некий иезуит с высот своей эрудиции уп-

pi-кал

меня

демонической ненависти

Риму,

мог, памятуя

своих

сле-

Л1Ч,

спокойно улыбаться. Несмотря на все мои заверения, непонимания со

троны официальных церковников, по-видимому, нельзя было избежать,

поскольку в 1919 г. тот епископ и те студенты не знали, в какой мере ми-

ровая

война проявит себя как мировая революция. А мне это открылось.

С'ейчас об этом знают все, и страх заставляет церковников и государствен-

ных

мужей осматриваться в поисках помощи. Поэтому

отчуждение

ныне

in-

должно

сохраниться.'И

поэтому в один прекрасный день я воспользу-

юсь личной дружбой, чтобы снова протянуть свою руку, которую часто

всргали.

Но эта рука указывает не на личную дружбу. Я прошу читате-

ii-ii

не

выносить решений относительно вопроса, касающегося

сагмой

сути

меры,

духа, хода истории, руководствуясь благожелательным или неприяз-

ненным

отношением к моей слабой личности.

2. Границы теологии

сология,

учение о Боге, — это не та наука, которая может предста-

шгп,

отчет о положении Церкви в мире природы и в обществе. Приме-

нить само понятие «теология» к христианскому богопознанию впервые

шнажился

Абеляр (3), а вслед за ним — схоласты. Эта теология умеет

рассказать о пришествии Христа в языческий мир. Сегодняшний зем-

ной

шар, где установилось единообразие, и современное сообщество

389

народов суть результаты этого пришествия Христа в мир. В соответ-

ствии с нашим нынешним словоупотреблением, природа и общество —

это плоды распространения христианства. Древо, принесшее эти пло-

ды, в качестве второго творения, в качестве Церкви было высажено в

мир Иисусом. Церковь — это древнейшая часть воссоединенного тво-

рения. Но начиная с Церкви из когтей дьявола оказалась вырвана

еще

большая часть творения. Эти более молодые области расположены за

пределами Церкви, но они не безбожны. Почему нынешние нападки

этих областей на теологию не могут быть вызваны Богом, если Он даже

естествоиспытателей вводит в заблуждение относительно их своего

ничтожного рассудка? Теологи — и об этом благодаря процессам над

ведьмами и Орлеанской Деве в наши дни знает каждый — должны

no-j

стоянно ощущать угрозу со стороны других общественных сил. В про-

тивном случае их высокомерие разрушит дела Бога. Точно так же, бла-

горазумный человек знает, что если бы все люди в мире называли себя

христианами, то дело Христа было бы безнадежно погублено. Ибо с тех

пор как христиане оказались бы только среди христиан, их грехи боль-

ше нельзя было бы успешно выявлять.

Во славу Божью, ради спасения мира, ради защиты душ надлежало

мобилизовать природные и социальные силы — те силы, которые дер-

жат теологов под угрозой и в которых ему как теологу и не следует ни-

чего понимать. И природному миру, и человеческому обществу, состоя-

щему из отдельных народов, ныне вверено выполнение важных задач,

связанных с историей спасения и призванных ограничить Церковь. И

так же, как они ограничивают Церковь, натурализовавшееся в Церкви

теологическое знание должно быть ограничено конкурирующими с ним

науками, которые не укоренены в Церкви. Одна из этих наук — это на-

ука о природном мире, а другая — наука о человеке.

Поэтому наше намерение заключается в том, чтобы познать Бога,

мир и человеческий род при помощи соответствующих им методов. Ибо

все грехи имеют духовное происхождение, и потому неправильное ис-

пользование познания помешало бы нам истинно почитать Бога, пра-

вильно обустраивать мир и порядочно прожить человеческую жизнь. Бог

вызвал к жизни и нынешнее отчаяние, которое церковники испытыва-

ют по поводу своей теологии. Бог есть все во всем и сегодня, когда Цер-

ковь хочет вновь обрести себя в качестве части мира и составной части

человеческого общества. Бегство теологов в теологию — это бегство от

Божьего суда, бегство от присутствия Бога. Возможно, Бог присутствует

и в нетеологическом мышлении. И как же это может быть иначе, если

наше мышление обнаруживает тройственное отношение ко времени?

Если мы размышляем о Боге, то мы имеем дело с вневременным, не-

сотворенным, но открывшимся через Христа Богом. Мышление о мире

стремится овладеть возвращающимися в пространстве природными со-

бытиями. И в-третьих, наконец, когда мы размышляем о человеческом

роде, наше мышление предстает в качестве протекающего во времени

процесса, посредством которого мы как члены человеческого рода пыта-

емся составить представление о целом. Никто из нас, мыслящих в дан-

ный момент, не олицетворяет собой человеческого рода в целом. И по-

этому все наши мысли в той мере, в какой мы их продумываем, никог-

390

ii.i

не

могут выражать собой все мысли всех людей. Следовательно, мыш-

ление

о народах, о наших ближних и о нас самих понимает нас, отдель-

ных

людей, только в качестве преходящих частиц всего человеческого

рода. Здесь речь идет о преходящих, обусловленных моментом, времен-

ных

мыслях, которые возникают у нас тогда, когда мы решаем преходя-

щую задачу в человеческом обществе. Это так, поскольку все мы разде-

ляемся на различные функции этого общества, выступая как женщина и

мужчина, брат и сестра, сын и отец, рабочий и предприниматель, солдат

И гражданское лицо, европеец и американец. В соответствии с этим, три

ра

ишчных

способа мышления должны решать три различные задачи. И

шдачи

были решены последовательно, одна за другой. Около

1100

г.

н-ология

пришла в христианский мир, крещеный лишь поверхностно.

(>пн

должна была с помощью понятий защитить евангелие, возвещавшее

одного

Бога, который уничтожил множественность языческих богов.

Столетия спустя христиане вышли из своего состояния детей Божь-

их и приступили к построению естествознания для того, чтобы исследо-

шпъ

единство творения вопреки множественности явлений, вещей и сил.

Обе науки выполнили свои задачи, но обе науки превысили свои полно-

мочия. Когда теология приблизилась к своему концу, она воздвигла сво-

ею рода памятник этому превышению собственной власти; таким памят-

ником стало преследование ведьм. Сегодня, похоже, наука превышает

гнои

полномочия по отношению к человеку. Она подвергает его испы-

таниям, вивисекции, стерилизации и выражает его в числах так, слов-

но

он является природной вещью. Ведь естествознание в наши дни до-

билось той же власти, что и теология в XV в. Поэтому мы, очевидно,

идем навстречу тому времени, когда естествознание будет иметь возмож-

ность безнаказанно злоупотреблять своим могуществом.

Между тем, уже сегодня после теологии и после естествознания, в

расколдованном мире и под

обезбоженным

небом, возникает наука об

обществе. Она пытается постичь человеческий род в изменчивости его

характера, в отрыве от Бога и природы. Поскольку человек может суще-

стиовать

только как существо, способное к изменениям, то наука об об-

ществе должна

заботиться

о том, чтобы все упорядоченные формы чело-

неческого

существования оставались преходящими или подвергались

ре-

нолюционным

преобразованиям.

Первый тезис Церкви в качестве начала второго Творения может быть

сформулирован так: «Soli Dei Gloria» (4).

Второй тезис о природе, целью которого является новое обретение

норения,

мог бы звучать примерно так: «Вещи не суть то, чем они

кажутся».

Основной тезис о человеке должен сводиться к тому, что хотя он, как

и Бог, имеет не одну форму проявления, формы эти, как и у природы,

ксего

лишь преходящи. Человек является в преходящем образе, но чис-

|ю

этих образов в течение его жизни всегда больше одного.

Если оба первых тезиса — о славе Божьей и об устройстве мира — уже

давно всесторонне разработаны, то третий тезис о человеке, претерпе-

иающем

изменение, мы еще только должны развить, ибо здесь мы сто-

им перед новой задачей, задачей третьего тысячелетия. Животное,

назы-

наемое

человеком, после своего рождения получает имя своего отца и,

391

тем самым, неизбежно становится сыном некоего мужчины. Но у него

есть и свое собственное имя. Ибо человек не останавливается на том,

чтобы быть сыном или дочерью, он становится также женихом и супру-

гом либо невестой и женой, отцом и предпринимателем, борцом и рабо-

чим, гражданином и соотечественником, одиночкой и стариком. Чело-

век не имеет простой природы, поскольку смысл его существования зак-

лючается в переходе от одной природы к другой. Тот, кто не становится

ни сыном, ни отцом, ни рабочим, ни хозяином, тот, кто не произвел на

свет ребенка и не посадил дерева, не является полным человеком, как об

этом сказал Гёте. Он может быть ангелом. Но ангелам отказано в соб-

ственно человеческом.

Таким образом, наступающая эпоха должна освободить учение о че-

ловеке в двояком смысле. К человеку неприменимы ни методы теоло-

гии с ее идеализмом — поскольку человек и дух человека должны изме-

няться, — ни методы естествознания, поскольку у человека нет никакой

природы и он не является вещью. Душа человека — это его достояние,

благодаря которому он в силах пережить свои многообразные превраще-

ния. Разум человека дает ему способность воспринимать те заповеди, в

соответствии с которыми он должен изменяться. Ключевым словом

души и всякого одушевленного человеческого общества является «выжи-

вание». Поэтому знание о социальной жизни человека никогда не может

быть выражено в абстрактных понятиях. Ведь если разумные заповеди

человека с момента его рождения ведут его от одной формы души ко все

новым и новым формам, если он в состоянии без ущерба для себя пе-

режить самые различные состояния тела и духа, то всякое учение о че-

ловеке тоже должно воплощать в своих методах эти заповеди души.

Мышление о человеке должно начинаться с признания определенных

заповедей и разумных императивов. Это учение должно само сперва выс-

лушать такие разумные заповеди, прежде чем оно сможет претендовать

на внимание к своим высказываниям. Знание об одушевленной форме

само должно нести на себе печать одушевления. Одушевлением челове-

ка мы назвали его способность пережить смерть соответствующих форм,

в которых он себя проявлял. Таким образом, одушевление мышления

может состоять только в его способности переживать то, что в нашем

мысленном восприятии соответствует физической смерти; а это состоя-

ние называется отчаянием. Лишь то мышление, которое, хотя оно и про-

исходит из отчаяния, выходит за пределы этого отчаяния, является оду-

шевленным. Преодолевая свою долю смерти, оно само становится час-

тью душевных процессов, которые происходят в браке, жизни народа и

в трудовом сообществе. Поэтому всякому социальному мышлению пред-

шествует нечто очень простое:

шаг

самоограничения и шаг спокойного

движения дальше. Самоограничение легко могло бы привести к отчая-

нию. Поэтому наивная социология не прибегает к самоограничению и

бодро говорит о человеке как таковом, будто он, социолог, среди других

людей является чем-то большим, чем просто человек. На самом деле нас

может ввергнуть в отчаяние то обстоятельство, что не только один чело-

век кажется другому смешным и чуждым, но и мои мысли о человеке

представляются моему оппоненту всего лишь моими смешными и стран-

ными мыслями о человеке. То, что один человек говорит другому о

«че-

392