Розеншток-Хюсси О. Язык рода человеческого

Подождите немного. Документ загружается.

ни\«общество»

заслуживают только те учреждения человечества, кото-

рые занимаются утилизацией отходов или обращают себе на пользу че-

ловеческие грехи. Иными словами, общество обслуживает и регулиру-

ет

нашу

земную, слишком земную часть. Но домостроительство спасе-

ния общества имеет дело не только с нашим голодом. Такая точка зре-

ния

является

заблуждением примитивного материализма. Оно, скорее,

распоряжается всем «скопищем грехов» в нас, в том числе нашими ду-

ховными страстями или пороками — такими, как слишком усердное

чтение газет или слишком частое посещение кино. Но мы уже видели,

что грешный человек эпохи конца света более не образует части приро-

ды. Он одинаково удален от областей вещей, земли и неба благодаря

множественности своих природ. И эсхатологически он уже охвачен

христианством. Общество отобрало мессианизм у веры Церкви и заглу-

шает его своими не знающими меры учениями о конце света. Утопии

ироде

представления о бесклассовом обществе, или «миф XX века»

стремятся преодолеть Царство Божие. Общество поставило на место

мессианизма революцию. Быть обращенным к будущему — сущность об-

щества. Его характер является революционным. Это нечто новое. Ког-

да первоначальная Церковь пришла в мир, она должна была только от-

крыть народам понятие будущего и Пришествия. Нынешняя Церковь

должна разбавить водой бродящее вино революции. Прежде чем мы

объясним это, было бы, вероятно, неплохо соотнести этот обществен-

ный конец света со Священным Писанием. Глубокий смысл заключен

том, что стих, в котором предвидится свойственное только человеку

ослепление, является последним стихом Ветхого завета. Этот стих про-

рока

Малахии

разоблачает искушения, связанные с концом света: «Вот,

Я пошлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, вели-

кого и страшного. И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к

отцам их, чтобы Я, придя, не поразил земли проклятием»

(14).

Евангелист

Лука подхватил только первую половину этих слов: когда пришел Хри-

стос, обратятся сердца отцов к детям (15). Где же исполнится вторая

часть? Она может стать истинной лишь тогда, когда сердца детей уст-

ремятся к концу. И в самом деле, накануне русской революции появи-

лась книга «Отцы и дети». Как рассказывает Софья Ковалевская, в ше-

стидесятые годы в России разрушился мир между родителями и детьми.

В наши дни, после подъема немецкого молодежного движения, ребенок

начинает так далеко заглядывать в будущее, что он должен быть повер-

нут к своим родителям. Если учение об обществе хочет сдержать и пре-

одолеть революции в обществе, то краеугольным камнем этого учения

должен стать эсхатологический мир между отцами и сыновьями. Толь-

ко в наши дни человек стал столь независимым от географии и межго-

сударственных границ, что брак, воспитание, зрелость и старение чело-

века и народов можно толковать как вечную проблему чередования вре-

мен, как приливы и отливы. Ибо человек начинает с того, что отвраща-

ется от прежней жизни, — даже дочери поступают так. Такое спаситель-

ное учение об обществе является задачей нашего времени. Никакое

учение о государстве не может с этим справиться. Государственные

мужи от отчаяния хватаются за такое средство, как диктатура. И теоло-

гия тоже обнаруживает признаки своего рода отчаяния, когда говорит

403

только о Церкви и государстве и когда она, как и прежде, делает своей

исходной точкой высказывания о языческом мире кесарей.

Ибо проблемы общества возникают лишь в наши дни, т.е.

внутри

человечества, очищенного от многобожия, облагороженного

хрис^иан-

ской теологией и светским естествознанием. Народы Европы и Амери-

ки ни географически, т.е. по своему территориальному положению на

Земле, ни биологически, т.е. по своему происхождению, не

явлйются

дохристианскими народами. Они все пребывают в нынешнем обществе

в качестве продукта борьбы Церкви с миром государств. Общество -

это нечто несовершенное, конечное и бренное, то, о чем с таким пре-

зрением обычно говорил Гегель. Таким образом, исполненная мисси-

онерского духа любовь Церкви может принять порожденное ею обще-

ство лишь при условии, что Церковь верно понимает общество: обще-

ство — это постхристианская величина. Поэтому

общество

совершает

исключительно те грехи, которые противоположны грехам древнего

язычества. Общество устремлено к концу. Церковь должна сказать ему:

«Не спеши». Революционизированному обществу грозит жизнь без са-

моосуществления, потому что это общество слишком быстро расходу-

ет все средства. История спасения должна облагородить революциони-

зированное общество, чтобы оно всецело исполнило требования време-

ни. Для

того

общества догмат — каким бы неприкосновенным он ни

был — должен быть переведен заново. То, что в догмате направлено

против суеверий языческого мира, т.е., например, непорочное зачатие,

делает догмат непонятным для современного человечества. Я хочу бо-

лее подробно рассмотреть этот пример, но то же самое касается и по-

нятий неба, Воскресения, ада.

«Непорочное зачатие» — это формула, с помощью которой Иисус

должен был получить оправдание в мире племен, подчинявшемся зако-

нам патриархата. Обязанность Иисуса по отношению к своему отцу

Иосифу состояла в том, чтобы образовывать с ним единую культовую

общность и продолжать род. Но эта обязанность означала для него не

только долг сына перед отцом. Понятие отцовства и

сыновства,

будучи

обращено назад, к истокам, прочно связывало евреев с Авраамом, Иса-

аком и Иаковом. Поскольку Иисус не был сыном Иосифа, он был осво-

божден от всех ветхозаветных связей. В качестве сына Иосифа он не был

бы без греха. То, что справедливо относительно еврейского Бога предков,

в еще большей степени имеет силу применительно к культу предков у

язычников. Только сыну богов позволено создавать новые родословные.

Формула «зачатый от Святого Духа» в глазах человека древнего мира зна-

менует собой освобождение Иисуса от культа предков. Если ортодок-

сальный священник хочет внушить мне, — а это со мной всякий раз слу-

чается, — что по отношению к Марии произошел волшебный космичес-

кий процесс, что благодаря магическому излучению она в течение девя-

ти месяцев была и все же не была беременной, то это толкование явля-

ется безвкусным, языческим и докетическим (16). Если Церковь призва-

на сказать человеку в обществе нечто о божественной тайне, то она дол-

жна сказать этому человеку то, что ему импонирует. А этому человеку

импонирует представление, будто Иисус добровольно, до конца испол-

няет иудейский закон. Этот человек может понять, что душа Израиля це-

404

ликом переходит из закоснелого народа в Иисуса, что сам Иисус стано-

нится

Израилем. Он также прислушается, если мы скажем ему, что Свя-

ти Дух освободил его не только от его отца-кормильца, но также от вся-

ких

отцовских

«auctoritas»

«potestas»

— и сделал это тогда, когда он еще

находился в утробе матери (17), что этот самый Святой Дух, вещавший

через Моисея и пророков, возвысил Иисуса до уровня средоточия исто-

рии (18), поскольку Иисус некогда полностью осуществил в себе Святой

Дух и одновременно совершенно удалился от остального мира. Ведь тай-

ма

Откровения далеко не так благообразна, как это могут вынести хри-

стиане, только называющие себя христианами. Это не пустая иллюзия.

Ьог

действительно стал человеком. И Святой Дух не стал бы более свя-

тым, если бы он состоял из солнечных лучей или волшебной силы, а не

действительного тварного семени. Но из-за язычников догмат в ан-

тичности должен был быть сформулирован так, как это произошло. Я и

сам в 325 г. в

Никее

не мог бы сказать ничего иного. Я считаю это чем-

неприкосновенным и не испытываю трудностей, веруя в это. Но для

продукта

Церкви, для нынешнего общества, это непонятно. Для

больше

миков

и фашистов более не существует дохристианского фронта антич-

ных

язычников. Общество видит Церковь не глазами античного мира и

даже не глазами государственного мужа-христианина. Общество пережи-

ло смерть церквей и государств. Поскольку Церковь и христианские го-

сударства так часто говорили о Боге всуе, то общество чересчур поспеш-

но делает вывод, что Бог также умер, и проводит время в свое удоволь-

ствие. Но подлинным и неоспоримым процессом здесь является то, что

в глазах общества государства и церкви, по меньшей мере, на короткое

время более не несли в себе божественную жизнь. Церковь и государства

на мгновение оказываются не знающими Бога. В это мгновение путь

спасения души проходит вне их и мимо них. Такое мгновение пережива-

ет в современном обществе каждый честный человек. Он может страдать

от этого, как в Страстную пятницу. Барон фон Хюгель (19) выразил это

так: ныне Христос распят на кресте между миром и Церковью. Или че-

ловек может радоваться этому, как поступают большевики и нацисты.

Главное в том, что каждый человек в обществе, который стремится по-

чувствовать дыхание Бога, должен на мгновение оставить в стороне Цер-

ковь и государство, если он сам не хочет умереть. Впрочем, Церковь мо-

жет воскреснуть. Так дети на некоторое время должны оставить своих

родителей для того, чтобы самим с борьбой вступить в жизнь и затем

неожиданно обнаружить, что их родители являются, возможно, более

живыми, более моложавыми, более здоровыми, более цельными, чем

они сами в своем юношеском ослеплении. То же самое может происхо-

дить с обществом в его отношении к Церкви. Пробным камнем для Цер-

кви является выяснение того, в состоянии ли она доставить эти непри-

ятности и породить такое безумие. Но Церковь должна знать, что обще-

ство порождено из ее лона, что не государство, а народ, молодежь, рабо-

чие, раса стучат в двери Церкви, чтобы выяснить, жива ли она еще.

Страх перед государством — это способ лечения, который хуже любви к об-

ществу.

Церковь должна сделать возможным учение об обществе, осно-

ванное на истории спасения, учение, которое ни пользуется языком вто-

рого столетия, ни наставляет нас в понятиях двенадцатого века, а гово-

405

рит от избытка сердца. Именно в этом откроется истина, что Святой Дух

снова овладевает нами от поколения к поколению. И с нами также про-

исходит непорочное зачатие.

6. Датированное мышление

Библейский язык — это христианский язык. Теологическое мышление

и его выражения являются нехристианскими. Какой бы христианской

ни была душа отдельно взятого теолога, его мысли делаются нехристи-

анскими, едва они становятся абстрактными. То, что не возникает из

определенного собственного опыта, а также из определенного истори-

ческого опыта Церкви, с позиций идеализма, платонизма, философии

и систематики может быть очень хорошим, но христианским это быть

не может. Поэтому в данной работе мы сами оказались вынужденными

говорить с позиции истории спасения. Ибо у меня нет никакой

системы,

за исключением того, что произошло со мной и со всем миром и что все

еще происходит (20). Иисус знал о духе и его искушениях. Он мог бы

писать книги лучше, чем философы. Не будем упорно всматриваться

только в его кровавую жертву на кресте. Современным людям это иног-

да отнюдь не импонирует. Они не подозревают, что он умер ради обре-

тения Бога человеком и именно потому не должен был писать книг. Да-

вайте скажем современному человеку, что Иисус принес даже еще

большую жертву, отказавшись от абстрактного мышления. Он пропове-

довал не так, как книжники. Он ограничивался тем, чтобы говорить с

людьми, которых он встретил и которые искали его. Он не стремился

привести в систему представления о Благом, Истинном, Прекрасном

или об идеалах. Так он пожертвовал богатством своего духа, чтобы вме-

сто этого быть вправе сказать: «Сегодня на ваших глазах исполнилось

Писание». Лишь после того, как Иисус превозмог искушение духа, он

выступил как Мессия. После него к его мессианскому царству могут

принадлежать только те элементы жизни, которые оставили позади

себя искушения идеализма.

Мышление в качестве науки, в качестве системы, в качестве упорядо-

ченного научного материала работает вхолостую, если оно не является

следствием искушения духа. Прежде чем дух проявит себя, мысли дол-

жны временами иссякать, а дар речи должен порой нам отказывать. Ибо

Бог может открыть себя лишь тому, кому он отказал в своей милости.

Только та наука, которая дошла до конца своего собственного знания,

может воскреснуть. Общим местом является то, что грешник, для того

чтобы вновь обрести путь к Богу, должен признать себя пропащим. Но

все-таки в этом общем месте заключена глубочайшая тайна духовной

жизни. Ибо теперь у грешника есть дата его обращения, когда у него

словно пелена с глаз упала. Если бы у него не было этой даты, он не мог

бы отличить света от тьмы. Теперь же благодаря этой дате у него есть

предыстория и последующая история. И таким образом человек благода-

ря этому решению, приходящемуся на середину его жизненного пути,

оказывается в состоянии отстаивать свои убеждения и знать что-то дей-

ствительное. Но то, что имеет силу по отношению к душе отдельного че-

406

ловека,

справедливо и по отношению к науке в целом. Наука, не созна-

ющаяся в своем отчаянии, не может отличить света от тьмы. Так ныне

обстоит

дело с естественными или светскими науками о человеке. Ког-

да в ходе мировой войны и мировой революции отделились и обособи-

лись друг от друга, как два разных элемента, природный мир и мирное

существование человеческого рода, была погребена мечта науки о единой

природе человека. Ибо несмотря на единство химии, физики, геологии,

астрономии,

анатомии, зоологии, ботаники и техники на всей Земле, т.е.

несмотря

на единство наших мыслей о мире, единство людей и народов

разрушилось. Дата, соответствующая последним двум десятилетиям, для

нсех

прежних учений об обществе и для социологии является датой на-

ступления отчаяния. Эта дата с неопровержимой ясностью указывает на

два обстоятельства: ни Церковь, ни естествознание не ведут к миру меж-

ду народами. Воля Божья не была с ними — ни с проповедниками, ве-

щавшими в чистом поле, ни с химиками, создававшими отравляющие

газы. Мы стоим на краю могилы. Правда, теперь я должен признать

одно: для того, кто не видит этой могилы, все, что будет написано далее,

является глупостью или злым умыслом. Датированное мышление, хри-

стианское мышление всегда понятно только для тех, у кого срывается

голос, у кого перехватывает дыхание, у кого пресекаются мысли. Авто-

матическое последовательное размышление, присущее рационалистам,

не знает ужаса, катастроф, переворота в мышлении перед лицом дей-

ствительности. Человек продолжает мыслить так, словно ничего не про-

изошло. Но Бог повелевает нам молчать, когда Он говорит. Когда Он су-

дит народы, Он кладет конец существованию целых библиотек. Он из-

меняет наши мысли, когда мы слушаем Его. Источник новой истины от-

крывается лишь для науки, стоящей у могилы своих надежд, своих идей,

своих мечтаний о победе. Это нельзя отождествлять с поспешным дви-

жением к новым проблемам из-за изменения внешней ситуации. Речь

идет о внутренней миссии метода. Именно метод идеализма должна была

осудить и разрушить мировая война — но все еще не сделала этого.

Христианская вера пришла в мир в противовес догматизму ученых

систем. Это был первый шаг в сторону опытной науки. Три члена Сим-

вола Веры проложили путь биографии и истории, теории познания и ес-

тествознанию. Августин даровал душе свободу исследовать весь мир в

качестве творения Божьего. В наши дни эта вера встречается даже у

фешных

исследователей. Идеализм и его близнец, материализм, до Ниц-

ше господствовали в схоластическом и академическом мире. Конечно,

JTO

было чем-то провиденциальным. Таким образом были снова ожив-

лены Платон и Аристотель, и, тем самым, путь к Христу оставался для

рассудка открытым. Но ныне идеалистический интеллект столь бесси-

лен, что его надлежит похоронить. И это так же справедливо как раз по

отношению к интеллекту теологов. Ныне сама теология — притом как

из-за ее понятий и идей, так и из-за практикуемой ею исторической и

филологической критики, — является убежищем неверия. Она воплоща-

ет в себе атеистический метод науки. Ибо она говорит о Боге в третьем

грамматическом

лице — «Он», но это возможно лишь тогда, когда чело-

век

мыслит не в присутствии Бога. Теология имеет дело с Богом «in

absentia Dei» (21), т.е. она сама пребывает в состоянии греха. Напротив,

407

спасенная душа и все спасенные человеческие сообщества знают о вла-

сти Бога из своего собственного опыта. Поэтому они не нуждаются в

том, чтобы вспоминать платоновские идеи и рассуждать о них, даже если

бы эти идеи были самыми прекрасными, даже если бы это была идея са-

мого Бога. Всякая душа и любое сообщество душ, которые что-то вмес-

те познали на опыте, могут просто рассказать о том, какое великое дея-

ние совершил с ними Бог. И поскольку они все вместе уже переправи-

лись через поток жизни, они больше не являются субъектами, говорящи-

ми о чуждых им объектах. Душа, поскольку она узнала о Боге, — это

тра-

ект, а поскольку, руководствуясь заповедью Бога, она позволяет увлечь

себя в будущее — это преект. Разум и послушание — это не свойства

субъектов и объектов, а свойства души, благодарящей Бога за то, что он

сделал с ней, и внемлющей Богу, чтобы знать, что с ней должно про-

изойти. Такие сообщества, народы, семьи, группы узнали на собствен-

ном опыте, что они являются преходящими образами и подобиями Бога.

Поэтому они должны возражать против того, чтобы подвергаться анализу

при помощи лишенных отпечатка времени понятий, рожденных невери-

ем теологии. В наши дни теологии наряду со всеми прочими науками,

оперирующими «in absentia Dei», должны быть указаны ее границы.

Это можно выразить иначе. Кант и Фома Аквинский, католические и

евангелические схоласты, аристотелики и платоники — все они оказа-

лись побежденными мировой войной. Поэтому сегодня и католики, и

протестанты так сильно рассчитывают на воссоединение с восточной

Церковью. Ибо «в душе эти православные все еще говорят на не изведав-

шем упадка языке древней Церкви» (Ханс Эренберг) (22). Рим, Виттен-

берг и Женева душевно истощены, но, тем не менее, в духовном отноше-

нии больше не имеют никакого преимущества перед восточной Церко-

вью. Ибо хотя западные Церкви и превосходят восточную Церковь в уче-

нии о государстве, мы только теперь можем приступить к разработке ос-

нованного на истории спасения учения об обществе. Западная теология

по своим методам еще не сопряжена с историей спасения, а является

дохристианской. Она не является датированной и не представляет собой

беседу, она не конкретна и не преобразует Словом, как речь Иисуса. По-

этому ныне идеалистическая и критическая теология иссякает. Внезап-

ное исчезновение жизненной силы теологии нашло выражение в лично-

сти одного великого теолога.

Отъезд

Альберта Швейцера (23) на берега

Конго — это великий протест христианина в конце Нового времени.

Швейцер открыл, что теология от Гердера до Вреде двигалась по кругу.

Понятия теологии больше не помогали христианину в Швейцере, а лишь

сбивали его с толку. У

него

самого греческий разум, и он говорит о «ми-

стике» апостола Павла. Именно поэтому Швейцер отказался от самого

себя, т.е. от этого греческого ума.

Сами теологи рассматривают свой предмет именно как некий пред-

мет, а в предмет никто не может верить. Нужно еще придумать того,

кто способен почитать объект своего мышления. Мы не признаем бу-

дущего за тем, во что мы не верим. Так что теология не предоставляет

вере никакого будущего. Известная энциклопедия «Религия в истории

и современности» увековечила это невероятное воздействие теологии в

самом своем названии: у этой «религии в истории и современности»,

408

несомненно, нет будущего. Но дух должен усиливать веру. Дух, не вы-

зывающий

к жизни будущее, — это не дух, а интеллект. Социология

апостола

Павла была не «мистикой», не была она и тем, что ныне на-

зывается

«теологией». Не была она и человеческим здравым смыслом.

Апостол

Павел говорит, скорее, как обретший спасительное исцеление

человеческий рассудок. Кто хотел бы говорить иначе? Апостол Павел

говорит так, как не может думать никакой Альберт Швейцер. Ибо апо-

стол Павел говорит, а теологи научно мыслят. Павел знал, что говорить

может лишь тот, кто следует призыву. Но научная теология ни у като-

ликов, ни у протестантов ныне не вызывает к жизни будущее. Она от-

чуждена

от веры. Она рассуждает о вере. Она погребает — в достойной

форме — веру прошлого.

Мышление, основанное на истории спасения, в современной ситуа-

ции в мире черпает свой смысл из двух источников:

Из даты этой си-

туации; 2. Из ее связи со степенью революционизированности общества.

1. Дата нашего мышления является постхристианской. В мире, по-

буждающем нас мыслить, мы уже застаем Церковь и все влияния Церк-

ви

на мир. Коль скоро мы соглашаемся с этой датой и считаем Церковь

столь же реальной, как дерево и куст, мы обретаем способность действо-

вать плодотворно. Обычная социология скрывает свою дату. Она вооб-

ражает, будто ее мышление вершит суд над временем и само по себе вне-

временно. Из-за отсутствия датировок эта разновидность социологии

лишена корней. Но общество оказывается в состоянии укорениться во

времени в ясно обозначенный момент истории только в качестве продук-

та Церкви и государства. Лишь как дщерь Иисуса новая мудрость может

стать осуществлением той Софии, которую столь ревностно почитали

греки.

2. Учение о сообществе народов и людей ориентировано на револю-

ционизированность

общества. Состязание с этим псевдомессианством и

задает цель нашему учению. Уэсли вынужден был со всей страстью вы-

ступить против энтузиастов, поскольку они хотели двигаться к цели, не

имея правильных средств. Подобным же образом дело обстоит с совре-

менным мышлением. Социология, которая идет на службу революции,

утрачивает свой дух. Она становится чистой революцией ради нее самой.

Либеральная социология, которая хотела бы скрыть свою связь с револю-

цией, призвана оставаться беспорядочной и бесцельной. Бесцельность

столь же бессмысленна, как и отсутствие корней. Учение о сообществах

может быть духовной силой только в случае, если оно развертывается в

четком промежутке между часом своего рождения и своей целью, если

оно соотнесено с историей спасения. Час рождения пробил во время

мировой войны с победой сил техники и революционизацией человечес-

кого рода. Цель стала ясна, когда началась стремительная погоня рево-

люционизированного человечества за конечной целью. Дух учит нас тер-

пеливо выполнять предначертания времени.

Учение об устройстве человеческих сообществ не может быть догма-

тическим и лишенным предпосылок. Поэтому оно не является ни схола-

стическим, ни академическим. Вне своего исторического дня оно не

имеет смысла. И поскольку это учение появляется в определенный ис-

торический день, в который христианство уже сообщило человеческим

409

объединениям беспокойное чаяние «будущего» в качестве движущей

силы истории, оно отнюдь не располагает неким «врожденным», загодя

признанным современниками авторитетом. Понятия говорят о предме-

тах. Но никакой человек не может говорить о людях при помощи поня-

тий. Напротив, человек говорит с другими людьми. Таким образом, ис-

тория спасения попадает в особое смиренное положение. В ней отдель-

ный мыслитель говорит не от имени школы, науки или Церкви. В ней

мы все, каждый от своего имени, только и можем начать говорить с дру-

гими людьми с верой в то, что в конце и мы сами поймем себя, и другие

люди поймут нас во имя Божье. Крупица веры, которую должен про-

явить дух будущего для того, чтобы отличаться от интеллекта, — это

скромная вера, что лишь ответ того, кто внемлет моему слову, придает

этому моему слову завершенность — так же, как моя собственная мысль

является лишь ответом на смертельную опасность, нависшую над душой.

Обучение и наука — это не произведения искусства; они вообще не име-

ют ничего общего с действием законов и не являются божественными

заповедями. Они представляют собой обращенные к нам предложения —

вверить мне тебя, а меня — тебе.

Наука слишком долго соблазняла ученых на то, чтобы говорить от

имени власти, призванной быть чем-то большим, нежели отдельно взя-

тый человек. Академические ученые пытались познать себя в идеалах.

Для мышления, не несущего на себе отпечатка времени, общность иде-

алов была единственным связующим звеном. Мы, приходящие из време-

ни и уходящие во время, не нуждаемся в том, чтобы познавать себя в

идеалах. Мы познаем себя в нашей силе и в нашей слабости, в нашем

отчаянии и в

нашей

вере. Вера освобождает нам горло, неверие сдавли-

вает его. Поэтому всякая вера является ритмичной. Квантовая теория

справедлива и по отношению к вере. Нет человека, который бы веровал

всегда. Мы нуждаемся друг в друге, поскольку каждый из нас времена-

ми не верит. Вера, которая существовала бы непрерывно, не была бы

живой верой. Ибо все живое должно уснуть для того, чтобы снова про-

снуться. Иными словами, мы познаем себя в днях рождения и днях смер-

ти нашего мышления. Мы можем отказаться от того, чтобы подсластить

чудовищную действительность ада верой в доброту человека или про-

гресс. Гуманисту оказались не по плечу те темы, к которым мы должны

обратиться, не под силу они и теологу. Эти темы — преследование евреев

и революция, кровная месть и кровосмешение, человеческие жертвопри-

ношения, зависть, страх, отчаяние, самоубийство. Сошествие Христа в ад

придает нам мужество открыть ад человеческих страстей. Мы должны

смело вглядеться в демонов, в первобытные инстинкты в нас. Ибо Цер-

ковь, государство и экономика в наши дни подвержены этим первобыт-

ным инстинктам. Наша дата в качестве постхристианской дает нам для

этого исполненное отваги смирение; даже в буйстве демонов мы можем

воздать почести стихиям творения, ибо мы знаем, что они уже давно

находятся на пути к своему воссоединению и к миру. Ведь Церковь от-

крыла небо; естественное человечество второго тысячелетия прошло че-

рез чистилище, и та же самая душа, которая сопровождала святых на

небо, а Гёте, Шекспира и Данте провела через их чистилища, позволяет

нам сегодня сойти в ад. Иисус побывал там до нас. Кроме наполнен»

410

го отвагой смирения, которым мы обязаны своим последователям, мы

нуждаемся

в молчаливом страхе Божьем. И он приходит к нам от наше-

го ясного

целеполагания.

Находясь среди мчащихся к своему концу, мы

должны примирить упорство и ожидание. Ибо мы знаем, что наши дей-

ственные слова порождены не нами. Этих слов требуют от нас, и мы про-

износим их — каждое слово в свое время.

Будучи ограничены датой и целью, мы знаем, что нам не нужно «со-

здавать» ни начало, ни конец. Начало положил Иисус из Назарета. А ко-

нец принесет Святой Дух. Но середина вверена нашей любви. Мы ви-

дим, что наши ближние, наши дети, наша Церковь по вине идеалистов

от теологии и физики обмануты в своих чаяниях на спасение, превраща-

ющее их в образ и подобие Божье. И тогда мы снаряжаемся на борьбу с

теологией.

411

Временной спектр

Sometimes the thinker's universe will be

the whole universe of thought; sometimes

only the objective universe of external

reality; sometimes only a part of one or

the other.

August de Morgan. Syllabus of a prepared

system of Logic. London, 1860. P. 37 (1).

Теперь я должен сдержать свое слово и продолжить идеи

Гогенгейма.

Выше, где речь шла о его книге

«Paramirum»,

я обещал сделать это (2).

Но мы противопоставим его полный универсум обедненному универсу-

му специальных наук не потому, что я это обещал, а по объективной не-

обходимости. Рихард Кох (3) писал в 1930 г. в

«Acta

Paracelsica»:

«Воз-

можно, впоследствии мы обнаружим у Гогенгейма еще больше истинно-

го, чем мы находим в наши дни». Этим словам посвящена моя другая

работа. Там интерпретируется открытие чуда пяти сфер, сделанное в

книге «Paramirum». К этому открытию до сих пор относятся так, словно

оно никогда не было совершено. Даже последний издатель, Курт

Лэйдек-

кер (Laydecker, Балтимор, США, 1949), не отваживается признать его (4).

Мы считаем это истинным открытием. И оно должно здесь доказать нам

свою истинность. Оно является окончательным ответом нашего летоис-

числения на античное учение о гармонии сфер. Поэтому я здесь разовью

его до того момента, где оно окажется в состоянии заменить нам собой

это учение.

В этом существует потребность. Так же, как Ветхий завет исполняется

в Новом завете, а Демокрит — в атомной физике, великолепие античных

учений заключается в том, что они полны обетовании. Поэтому мы все-

гда должны принимать замыслы древних всерьез и все же никогда не

можем понимать их буквально! Диалог Платона

«Тимей»,

где содержит-

ся учение о гармонии сфер, многие понимают буквально, но кто отно-

сится к нему всерьез? Но в этом случае никто даже не догадывается о се-

рьезности замысла отобразить универсум универсумов, объемлющий со-

бою их все, — замысел, на сложность которого указывает наш эпиграф.

Верно и то, что исполнение обетования со времен яслей в Вифлееме

крайне удивляет современников. Так случилось и с Гогенгеймом, когда

он осуществил Пифагорово обетование. Современники просто ничего не

заметили. Как говорили древние и как учил Гогенгейм, пять сфер объем-

лют нас и наполняют нас своим звучанием. Для древних это были сфе-

ры влияния пяти планет — Марса, Меркурия, Юпитера, Венеры, Сатур-

на. Напротив, у Парацельса это, прежде всего, созвездия, затем — рас-

тительность, затем — область проявления воли, присущей животным, да-

лее — ens spirituale (5) и, «в отличие от язычников», ens Dei (6). Эти сфе-

412