Розеншток-Хюсси О. Язык рода человеческого

Подождите немного. Документ загружается.

связан с тем, что древние видели: над упорядоченностью обращения не-

бесных светил господствует нечто безмерное, некая неупорядочен-

ность

— Сатурн. Вера древних в пятую сферу, сферу бедствий, является

частью их веры, которая менее всего сродни фатализму и суевериям. Ибо

она оставляла кратер открытым для еще небывалого извержения вулка-

на. Благодаря этому Сатурну мир еще не был завершенным, он еще не

представлял собой механический круговорот. Ему угрожала катастрофа.

Но катастрофа намного ближе к живому Богу, чем виды времени, соот-

ветствующие

четырем низшим сферам. Ибо катастрофа свободна, и она

устанавливает законы. Без такой свободы законы четырех других сфер

будут несостоятельными. Чем выше мы поднимаемся в своем мышлении

над этими четырьмя незаменимыми видами хода времени — над любо-

вью,

волей, сном, смертью, — тем яснее для нас становится их зыбкость,

обнаруживающаяся в случае, если они останутся без высшего заверше-

ния, будь то даже несчастье. Но ведь в каждой отдельно взятой жизни все

мы знаем несчастье как смерть. Не будет ли мудро признать его?

Посмотрим, например, на сферу любви с ее не ведающей усилий

энергией подъема. Здесь все происходит без труда, с благословенной лег-

костью. Не является ли эта сфера вполне самодостаточной? Нуждается

ли она в сфере, стоящей над ней? Почему вечная любовь — это иллюзия?

Она иллюзорна, потому что все сферы теснят одна другую, и можно,

вероятно, смело сказать, что они пытаются друг друга вытеснить. Итак,

влюбленные видят, что люди, проявляющие волю и бодрствующие, по-

всюду имитируют их — подобно тому, как спящие в своих снах подража-

ют бодрствующим. Но благодаря этому подражанию происходит нечто

ужасающее, нечто высвобождающее несчастья, именно потому, что бо-

лее мертвая сфера притязает на выполнение задач более живых сфер —

например, сфера бодрствования вытесняет и смещает сферу любви. Ибо

если бодрствующий и проявляющий волю человеческий тип намеренно

и произвольно подражает усилиям любви, они вырождаются. Язык мстит

этим подражателям, держа для них наготове исключительно скверные

слова — «сексуальность», «коитус», «блуд», «половое сношение» — и еще

много других, более грубых. Это связано с тем, что бедняга, становящий-

ся жертвой своего пола без любви, идет по ложному пути.

Поскольку современная медицина считает исходным для себя тип

бодрствующего человеческого существа, что сродни животному, но от-

нюдь не человека влюбленного, она открывает исключительно конфлик-

ты или комплексы там, где гармония сфер выявляет, что гондола нашей

жизни подвешена на множестве переплетенных канатов, разных по вы-

соте и протяженности. Таким образом, человек чувственный и бодрству-

ющий должен быть подчинен любящему человеку в нас, поскольку не-

сущие тросы влюбленности поднимают нашу гондолу выше в область

жизни, чем тросы бодрствования. Если несущие тросы любви слабы, мы

страдаем от того, что сфера целеполагания, эта следующая более мертвая

сфера, стремится воплотить в себе сферу любви. Артур Шопенгауэр

(18)

отказывал себе в любви, но он был сама чувственность. (Пожалуй, имен-

но его ужасная

мать-интеллектуалка

дискредитировала в его глазах сферу

любви). В своих дневниках он добросовестно указывает свои расходы во

франкфуртских публичных домах. Бедный Артур Шопенгауэр! Но и ве-

423

ликолепный

Артур Шопенгауэр, поскольку именно он воплотил в себе

всю нелепость стремления поставить на одну доску бодрствующую жизнь |

и любящую жизнь. Если рассматривать любящую жизнь таким образом,

если манипулировать ею на манер Шопенгауэра, это означает издева-

тельство над ней. Ибо активная воля делает в любви импотентом!

Это позволяет сделать вывод, что каждой сфере объемлющей

нас!

гармонии соответствует у нас разный образ действий. Здесь есть отступ-

ления в активный, пассивный, средний залог и

т.д.

Ибо действие,

оче-1

видно, и составляет сущность деятельного человека. Он должен

быть

активным и стремиться записать в свой актив в главной книге жизни

как можно больше дел. Но мы сознаем, что активный залог

целенап-1

равленно действующего волевого индивида составляет

лишь

часть

на-!

шего жизненного процесса. Любовь не активна и не пассивна. Она

яв-

ляется творческой и тварной. Любящий — это creatura creatrix (19),

он!

находится в промежуточном состоянии свободы действовать и свободы |

страдать. Таким образом, агрегатное состояние любви грамматически

никогда бы не следовало выражать с помощью предложений, где

ска-1

зуемое стоит в активном залоге. Неправильными были бы выражения]

«я люблю», «я хочу», «я сватаюсь», «я женюсь», «я беру в жены»,

«я

строю дом», «я произвожу на свет детей». Все эти образованные

здесь

формы активного залога суть именно суждения, порожденные бодр-

ствованием, и волеизъявления, оскорбляющие любовь. Воля не имеет

ничего общего с любовью. Ибо предложения, в которых выражается I

воля, произносятся без любви. Вместо этих предложений, в высшей

степени красноречиво выдающих намерения бодрствующего человека,

любящий произносит, скорее, фразы, сопряженные с дерзновением:

«Люби

меня!»,

«Ты

хочешь?»,

«Что я могу тебе

подарить?»,

«Ради Бога,

я должен жениться», «Черт побери, она мне отказывает», «Это будет

наш дом», «Это невозможно», «Это действительно

так?».

Итак, влюб- ',

ленный говорит, используя глаголы в среднем залоге, который не явля-

ется ни активным, ни пассивным, а представляет собой нечто третье.

Ибо в нем явным образом остается нерешенным, кто является действу-

ющим, а кто — испытывающим действие. Оба эти вида жизни

присут-

ствуют, но не господствуют. Это связано с упразднением силы тяжес-

ти в период любви. «Ты должен либо победить, либо потерпеть пораже-

ние, быть либо наковальней, либо молотом», — говорит прометеевский

человек воли. Этот Прометей, одержимый трудом бедняга, не имеющий

ни малейшего представления о настоящей жизни, угнетает любящих.

Любящие говорят: «Позвольте нам быть чем-то большим, чем просты-

ми завоевателями. По ту сторону наковальни и молота начинается со-

стояние свободы и радости, которое признает каждый любящий». Так

что эти четыре сферы, звучание которых можно услышать до сих пор,

задевают друг друга, борются за нас. Тление, сон, бодрствование,

лю-1

бовь, хрустальные оболочки Марса, Меркурия, Юпитера и Венеры не

просто вибрируют друг подле друга, — нет, они стремятся вытеснить

друг друга. Это доказывается соотношением двух явлений: страдания и

освобождения от тягот. Как только более живая сфера берется

выпол-'

нить задачу более мертвой сферы, мы испытываем облегчение; как

только более мертвая сфера принимает на себя выполнение задачи бо-

(

424

лее живой сферы, мы страдаем. Читателю нужно лишь уяснить это на

примере страданий Шопенгауэра или своей собственной счастливой

любви. Тогда он распознает диссонанс и гармонию в отношениях меж-

ду сферами в зависимости от того, выходят ли более мертвые сферы на

передний план либо оттесняются назад.

Возможно, страшный сон — это перенос трудового свершения из бод-

рствования в сон, из сферы

III

в сферу II. Но там оно неосуществимо,

и потому мы страдаем. Мы претерпеваем страх, если исполнение задачи

приходится на более мертвую сферу, если брак (IV) должен быть заключен

из соображений морали (III), если обучение (III) превращается в простое

подражание (II) и т.д.

Если же, наоборот, спящий должен прийти в себя, и бодрствующий

друг, как пишет

Сент-Экзюпери,

подкладывает

свою руку ему под заты-

лок, то это — воистину служение, преисполненное любви. Здесь сфера

сна испытывает бесконечное облегчение и освобождение от бремени,

поскольку бодрствующая жизнь берет на себя заботу о ней.

Каждому известно, какой легкой бывает работа, которую мы делаем

с любовью. Короче, похоже, что страдание и радость — это отношение

сфер между собой. Сферы должны приходить на помощь друг другу.

Похоже, это верно и по отношению к процессам выделения неоргани-

ческого, мертвого вещества. Для того чтобы не разрушить нас, заноза

должна быть охвачена органическим процессом. Это и делает гной. Та-

ким образом, применительно к процессам в нашем теле «организация»

означает нечто прямо противоположное тому, что понимается под орга-

низацией кегельного клуба. Ибо общность, организуясь, становится не

более живой, а более механической, более мертвой, чем она была без

устава. Но неорганическое, совершенно мертвое инородное тело под

действием гноя переносится в органическую жизнь. Так механистич-

ность этого тела организуется по-новому, т.е. оно становится на по-

рядок более живым и именно

потому

менее вредным, поскольку вовле-

кается в вегетативную жизнь органов, или, по Гогенгейму, перетекает

в дух ядов. Спящее тело осуществляет это первое возвышение над мер-

твым в органическом действии своей целительной силы. Лишь если это

действие второй сферы не дает результата, мобилизуется третья сфе-

ра — сфера сознательной воли, и бодрствующая воля оперативным пу-

тем извлечет инородное тело. А четвертая сфера должна вмешаться тог-

да, когда необходимо извлечь больше, нежели просто занозу. Тогда лю-

бовь сиделки должна сдержать панические настроения страдающего че-

ловека и, тем самым, предоставить процессу исцеления то время, кото-

рое бывает утрачено человеком, пребывающим в панике. В этом и зак-

лючается смысл пребывания в больнице в случае, если предстоит слож-

ная операция. Любовь всегда предоставляет время. Этого времени

.ей

всегда недостает. Свершением любви является увековечение. Процесс

выздоровления должен протекать под попечением любви. Бодрствова-

ние всегда нетерпеливо и старается сделать все быстрее, чем раньше.

Хирурги не разбираются в процессе реабилитации. Ради исцеления,

ради гармонии сфер они сообщаются между собой, и всякое страдание

призывает к содействию более высокую сферу, а всякая радость высво-

бождает энергии более низких сфер.

425

Все сферы вносят свой вклад во время: увековечение, ускорение,

ритм, сопротивление времени.

Следовательно, эти обстоятельства вынуждают нас не просто пере-

числять четыре сферы как нечто случайное, а рассматривать их как ок-

тавы спектра нашей жизни. Если цвета располагаются между инфра-

красной и ультафиолетовой частями спектра, то волны жизни также

даны в диапазоне от силы тяжести умершего до воодушевления влюблен-

ного. Если считать мертвое инфракрасной частью спектра, то

сон,

бодрствование,

любовь

будут основными цветами живого. И теперь осталось спросить, име-

ется ли здесь ультрафиолетовая часть спектра, которая ограничивает эти

степени жизни с другого конца.

Это возвращает нас к исследованию роли Сатурна, планеты Saturday,

субботы, с которой соотносится Кронос (20) древних. В качестве пятой

планеты Сатурн был воплощением бедствия, несчастья, катастрофы,

пе-1

реломной эпохи, революции, в ходе которой

зон,

т.е. некое время, сме-

няется новым временем.

Здесь, на изломе времен обыденной жизни, Сатурн напоминает о не-

счастье, которое необычным образом, аномально, губительно внезапно

разрушает всю гармонию. «Чудесное здание разбито в куски, — поет у

Гёте хор духов, — ты, полубог, его расшатал». Ибо Фауст проклял весь

порядок человеческой жизни.

Музыка сфер эонов всегда прерывается именно так — внезапно, по-

скольку каждый член скрепленного любовью союза может в некий, не

известный заранее момент его проклясть:

Я проклинаю ложь без меры

И изворотливость без дна,

С какою в тело, как в пещеру,

У нас душа заключена.

Я проклинаю самомненье,

Которым ум наш обуян,

И проклинаю мир явлений,

Обманчивых, как слой румян.

оболыценье

семьянина,

Детей, хозяйство и жену,

И наши сны, наполовину

Неисполнимые, кляну.

Кляну Маммона, власть наживы,

Растлившей в мире все кругом,

Кляну святой любви порывы

И опьянение вином.

Я шлю проклятие надежде,

Переполняющей сердца.

Но более всего и прежде

Кляну терпение глупца» (21).

426

Как гармония сфер может действовать на нас, если каждый в любое

мгновение может заглушить ее пронзительными звуками? Умершие,

спящие, бодрствующие, любящие должны делать то, чего они не могут

не делать. Их жизнь соответствует им самим. Но из сферы, расположен-

ной по ту сторону Венеры, исходит нечто безмерное. Фауст нежданно-

негаданно обращается против этого прекрасного мира и отправляет его

развалины в бездну «ничто», поскольку он пресытился скукой гармонии.

Пресыщение, taedium vitae (22), превращает жизнь в тяжкое бремя. Пе-

ред лицом этого нигилизма хорошую службу нам сослужит та странная

шкала степеней жизни от менее безжизненного до все еще омертвевше-

го. Ибо если мы примем за масштаб мертвую массу, подчиняющуюся

силе тяжести, то и ритмичное кружение, и бодрствующая жизнь, и лю-

бящая жизнь окажутся степенями этого мертвого бытия. Фауст обраща-

ется даже к мертвому существованию более высоких сфер, и именно по-

этому оно предстает лишь в виде бремени и силы тяжести и поэтому ка-

жется ничуть не лучше самой смерти. Для Фауста сферы менее мертво-

го, надстраивающиеся над полностью умершим, становятся чем-то та-

ким, что в принципе тоже уже мертво. Он низводит их до уровня сферы

мертвого. Тем самым они становятся хуже смерти. Поэтому он сам жаж-

дет смерти. Фауст предпочитает проявлениям мнимой жизни полную

смерть. Инфракрасный цвет смерти не знает страданий, тогда как «ос-

новные цвета» еще заставляют нас страдать.

Страдания, порождаемые менее мертвыми сферами любви, бодр-

ствования, роста, оказываются для Фауста еще бессмысленнее, чем сама

смерть, поскольку и в этих сферах он воспринимает лишь то, что также

отмирает и обречено на гибель: «Мне тяжко от неполноты такой, / я

жизнь отверг и смерти жду с тоской». Это позволяет объяснить само-

убийство. Но именно здесь, в месте вторжения сатурновского несчастья,

для Фауста начинается новая эра, новый жизненный путь. И именно эта

связь между бедствиями и эрой обрела отчетливые очертания в летоис-

числении народов. Ведь мы обладаем обширными знаниями, а другие

люди верят в пятую сферу. Но кто же верит в Сатурна?

Именно в соперничестве Сатурна и Господина жизни и смерти впер-

вые была явлена музыка сфер пяти планет. Неделя, соотнесенная с пла-

нетами, выступила против недели Израиля, кульминация которой — суб-

бота. Посредством недели, соотнесенной с планетами, — недели, произ-

вольно склеенной астрологами из Солнца и Луны, с одной стороны, и

планет — с другой, — языческий мир противился власти Бога истории

Яхве. Астрологическая неделя моложе недели Моисея и противостоит ей.

Ибо Яхве вызвал свой народ именно из четырех сфер и собрал его у на-

чала новой гармонии сфер, в

зоне

эонов. Суббота иудеев позволяет выс-

шей сфере — сфере покоя Бога, молчания Бога, мира Бога и неподвиж-

ности Бога — воцариться над сферой Сатурна, сферой несчастья. Иуде-

ев так сильно ненавидят потому, что они упорно ждут только блага. Жи-

вые существа, которые находятся в более мертвых сферах, должны про-

должать жить в соответствии с тем законом, с которым они пришли в

мир. Они не могут убежать от самих себя. В сфере субботы это «должен-

ствование» заканчивается. Здесь смерть умирает, ибо здесь никакое бре-

мя не тяготит и никакой груз не тянет, здесь ничто не трудно. Таким

об-

427

разом, субботний покой — это отнюдь не покой тех менее мертвых сфер,

которые соответствуют исходным формам поведения, а именно росту,

бодрствованию, любви. Он образует ультрафиолетовую часть спектра.

Ибо он — только жизнь; если нужно выразиться яснее, он «немертвый».

Тем самым спектр жизни восходит от самого неживого, от инфракрасно-

го света уже умершего, к наименее мертвому, к ультрафиолету того, что

«еще-не-вступило-в-жизнь».

Божественные сферы

«ультрафиолетовый

свет», немертвое,

еще не творившее

Любовь

Бодрствование

«инфракрасный свет»,

неживое,

уже умершее

Сон

становятся сферами Бога тогда, когда Сатурн, носитель несчастья,

сменяется творческой силой того, кто будет здесь, кто будет тем, кто он

есть, того, кто-еще-не-сотворил. Как же эта изнанка жизни, эта ультра-

фиолетовая часть ее спектра воздействует на временной спектр? Силой

новых имен! Ведь новый дух дает мчащемуся времени новое имя. Новая

жизнь невозможна без нового имени. Ибо если бы имена оставались ста-

рыми, то именно из-за них все осталось бы по-старому. Таким образом,

имена полновластно входят в историю жизни, чтобы завершить суще-

ствование, ставшее ненавистным, сделавшееся тяжким бременем, и на-

чать новую жизнь.

День Сатурна, несущий несчастье, и суббота безымянного молча-

ния в христианстве слились воедино. Великая страстная суббота, нахо-

дящаяся между страстной пятницей и пасхальным воскресеньем, со-

ставлена из несчастья, поскольку прекратилось прежнее бытие, и из

Яхве, поскольку он означает творение. В страстную субботу Иисус пре-

бывает в аду, вся прежняя эра безнадежно, по-сатурновски завершает-

ся. Жизнь ненавистна, поскольку даже любовь на Кресте стала пленни-

цей смерти. Любовь, обычно обновляющая народы, здесь приводит

лишь к продолжению смерти, поскольку и народ Израиля, и языческие

народы оказались более не в состоянии с помощью браков вырваться из

когтей смерти. Любовь Иисуса больше не могла возвысить народ Изра-

иля над самим собой. Это сумела сделать только его смерть. Если бы

Иисус жил жизнью любви, воспетой Песнью песней, он тем самым

только обновил бы тот телесно привлекательный народ Израиля, кото-

рым правил царь Давид. Но для великолепнейшего царя Давида дару-

емая любовью вечность времени стала бы бесполезной в год Рождества

Христова. Ибо Ирод не был отпрыском рода Давидова, и

зон

разделе-

ния на иудеев и язычников подошел к концу, стал по-сатурновски гу-

бительным. Так Иисус стал Сатурном Израиля, а день его смерти -

последней субботой Израиля, поскольку имя Иисуса стало первым

именем нового

зона.

В этом смысл слов апостола Павла, воскликнув-

шего: ни в каком другом имени нет святости. Таким образом, четыре

более мертвые сферы получают из пятой сферы смысл исторического

428

имени, с которым должны быть соотнесены любовь, труд, рост и мер-

твые вещи, чтобы оправдать себя.

Но в этом и состоит смысл формулировки, будто Иисус господству-

ет во веки веков — или

зоны

эонов.

В этой формуле Сатурн, конец некоего периода времени, и адвент,

приход нового времени Бога, отданы во власть Иисуса. Он заканчивает

•jpy

Израиля, и его именем начинается всякая новая эра. Ибо он знает о

пятой сфере, из которой проистекают эры, переживающие затем процесс

становления и, наконец, завершающиеся.

Возможно, следует упомянуть, что именно эта формула,

«зоны

•юнов»,

служит камнем преткновения для переводчиков. Лютер говорит:

«И от вечности к вечности». Это нельзя назвать ошибочным, покуда

люди еще знают, что вечности — это продолжительность эпох, дарован-

ная

любовью. Но кто еще знает об этом или верит в это? Англичане пе-

реводят: «World without End» (23), т.е. говорят нечто почти противопо-

ложное первоначальному тексту. Ибо в библейской формуле — как и у

Фауста — один мир погибает вслед за другим, и только Христос прохо-

дит сквозь все эти миры. Любой полубог может разрушить свой мир: его

могущества для этого вполне достаточно. Но только Бог способен со-

прячь следующий

зон

с умирающим эоном. Французы говорят: «Siecles

des siecles» (24). И они больше не понимают эту формулу. Ибо слово

«siecle»

утратило свой пафос. Что такое век, столетие? Эти затруднения

переводчиков, конечно же, не случайны. Никто не верит в музыку сфер.

Третья формулировка Нового завета, имеющая отношение к этому воп-

росу, вызывает еще чуть больше «благосклонного внимания»; цитата зву-

чит следующим образом: «В начале было Слово». И все-таки сегодняш-

ние читатели часто понимают эти слова в эволюционистском духе, как и

ныражение

«от вечности к вечности». Под «вечным» они подразумевают

не предоставленную любовью длительность, а нечто бесконечное, совер-

шенно не наполненное любовью. Соответственно, под «началом», где

было Слово, они понимают новый год продолжительностью 10

трилли-

онов лет. Но евангелист Иоанн имел в виду нечто иное, а именно: если

надлежит положить начало, это может произойти лишь через посредство

нового Слова. Лишь новое имя, преодолевая несчастья полубогов, дос-

тигает самой глубины сердца Бога. Начало евангелия от Иоанна говорит

об этом и о многом другом. Конечно, оно не имеет никакого отношения

к геологическим триллионам лет.

Сфера имен — это ультрафиолетовая часть спектра жизни, благодаря

которой время обретает свое последнее свойство, которое только и по-

зволяет нам вполне постичь, что такое время.

До сих пор мы вынуждены были говорить о цветовом спектре и о

спектре жизни, чтобы в интересах читателя перевести гармонию сфер в

область «Universe of Thought» (25), т.е. в область, какую он может помыс-

лить. Но, строго говоря, когда речь идет о гармонии сфер, имеется в

виду временной спектр. Пятая сфера позволяет времени начаться зано-

во. Оно становится новым благодаря новому имени. Нет никакого под-

линного будущего, возникающего путем развития, или «будущего вооб-

ще». Например, время становится революционным, если более мертвые

души слишком долго не признают необходимого нового имени. Более

429

живое угрожает людям, всецело подчиняющимся силе тяжести, посколь-

ку оно является настолько «немертвым», что они считают его невозмож-

ным и нежизнеспособным. И поэтому оно вынуждено вызвать катастро-

фу. «Люди силы тяжести» закрепляют за ним имя несчастья! То, что оз-

начает «начинать», мы всегда узнаем благодаря слову! Поскольку слово как

звучание нового имени начинает новое время, мгновенно становится

ясно, что именно четыре других цвета спектра времени, уже хорошо из-

вестных нам через посредство четырех агрегатных состояний, ничего не

ведают о начале.

Имя начинает.

Любовь увековечивает.

Труд ускоряет.

Органическая жизнь сообщает ритм.

Мертвому в физике время отмеряется отрезками, как пространство.

Но оно больше не является подлинным временем. Оно даже считается

четвертым измерением пространства. Оно превратилось в безвременье,

которое эволюция оставляет позади, семимильными шагами спеша к

гибели.

Имя творит время, а смерть его уничтожает. Время течет между ними,

спешит и сгущается. Священник опускается на колени перед началом

времени, физик, склонившись, вглядывается в конец времени.

Благословение времени основано на согласованнности всех пяти

воздействий. Можно попытаться жить, сообразуясь только с одной из

сфер. Например, можно непрестанно вводить новые имена без любви,

без труда, без захватывающего ритма, без конца. Это была бы настоя-

щая перманентная революция. Бедные большевики приняли эту рели-

гию, определяемую именем Сатурна. Но они не меняют своих имен!

Монотонное повторение ими имен Маркса и Ленина вкупе с теми же

самыми Молотовым и Калининым, с их бесконечным Сталиным, т.е.

с устойчивыми и фиксированными именами, так же далеко от непре-

рывной революции, как небо от земли. Ибо в «непрерывности» мы дол-

жны были бы каждый день слышать новые имена! Однако большевики

своей перманентной любовью к Сталину пытаются купить продолжи-

тельное существование революции в сфере IV. Это отнюдь не непре-

рывная революция. Напротив, здесь победу одержали более низкие

сферы, а именно — всего лишь обычная влюбленность в определенные

имена, которые хотят сделать вечными. Одновременно здесь господ-

ствует типичная бдительность усердно трудящихся бодрствующих лю-

дей, чтобы они своей работой ускорили победу в сфере III. Здесь же

произрастает сонная преданность масс, призванных в сфере II сооб-

щать импульс этому порядку имен в такт принесению в жертву соб-

ственной жизни. И в качестве сферы I тяжелым бременем лежит

смерть многих жертв, всех «бывших», которые оказывают сопротивле-

ние этому типу мира. Большевики сегодня — это мертвая опора, от ко-

торой должна отталкиваться имеющая имя, благословенная жизнь ос-

тального мира. Для того чтобы обрести характер действительного вре-

мени, оно нуждается именно в согласованном действии сфер. Русские

говорили только об одной сфере, сфере Сатурна, так что они попали

под власть всех остальных.

430

Пять сфер, чтобы они могли жить, требуют существования пяти раз-

личных социальных групп. «Все», «больше», «сколь угодно много», «два»,

«один-единственный» — вот что каждый раз действительно должно быть

налицо.

Кцгда

я покупаю себе пару ботинок, когда иду на прогулку, когда

работаю,

когда обручаюсь и когда отправляюсь на войну, я всякий раз

образу(о

совершенно различные «агрегатные состояния». Поэтому выше-

приведенные пять образов действий приводят меня к пяти различным

видам

Социального

устройства, и каждая из этих форм сообщества не-

заменима!

Так называемые «потребительские товары» для моих ног,

рук, желудка, глаз взывают к установлению порядка для всех. Но обще-

ство потребления, которое соотносит меня во времени с неким общим

для всех именем, не тождественно технологически целесообразному

производственному сообществу. Общность в любви, в моем «племенном

отборе», имеет мало сходства с «общностью сна», которая сродни расти-

тельной. Мертвое связано с механикой мироздания, органическое — с

его культурой, область намерений — с совместным замыслом или пла-

ном, любовь — со взаимностью, счастье — с его неповторимостью. Ми-

роздание, культура, план, пара, уникальность никогда не могут образо-

вывать или заполнять собой один и тот же универсум.

Но мы все стремимся к гармонии этих универсумов. Мы все заболе-

ваем, если один из них не объемлет нас. Тогда мы пытаемся заменить

одну сферу другой.

Это не помогает. Красный цвет не может исполнять функции голу-

бого. Временной спектр — это символ веры человечества в незамени-

мость. Страдания становятся безмерными, как только одна форма вре-

мени уничтожается в пользу других или другой. Когда одна сфера пере-

стает действовать, я должен, по крайней мере, осознавать и признавать

это. Время нельзя свести к одной-единственной форме его преломления.

Имя, любовь, труд, сон и сопротивление в совокупности образуют под-

линное время, гармонию сфер, целительную силу истины. Несчастья и

страдания обрушиваются на те общества и сферы, которые не открыты

навстречу божественной полноте времен. Таким образом, временной

спектр олицетворяет действительность подлинного времени. Вместо того

чтобы ждать времени где-нибудь в безмерности развития, мы всегда

имеем в своем распоряжении все цвета спектра времени! Там, где со-

гласованно действуют новое имя, вечная любовь, усердный труд, спокой-

ный ритм, упорное сопротивление, налицо все время в его полноте. Ны-

нешняя проповедь непрерывной революции является попыткой призна-

вать только ультрафиолетовый аспект времени. Идеализм эволюциони-

стов — это попытка свести время к инфракрасной части спектра, к вре-

менам сопротивления умершего физического мира. Действительное че-

ловечество не является ни буржуазно-идеалистическим, ни революцион-

но-пролетарским, поскольку оно увековечивает благодаря любви, уско-

ряет благодаря труду и спит здоровым сном благодаря ритму. Дышащий

младенец, деятельный хозяин, любящая душа не искушают ни мертвых,

ни богов. Но они здоровы. Разумеется, они страдают, когда для того, что-

бы осуществить гармонию сфер, им на помощь не приходят ни упорное

сопротивление,

ни новое имя.

431

Ибо насыщенным является только то время, когда каждого из нас

объемлют все пять сфер. Тогда оно не течет ни слишком быстро, ни

слишком медленно, не оказывается ни слишком безразличным, ни че-

ресчур беспокойным.

Таким образом, истина времени заключается в гармонии его сфер. И

поэтому сама истина должна постигаться нами в пяти

кульминациях

вре-

мени

(Hochzeiten).

Теперь становится ясно, что теология — это

Истина

без времени, она — инфракрасная часть спектра религии, а именно -

овеществленная объективность, т.е оказывающая сопротивление

Мертвая

истина. Эта опора, образуемая инфракрасной частью спектра,

является

необходимой. Но это истинно лишь до тех пор, пока действенными ос-

таются и другие сферы. История спасения — в противоположность тео-

логии — хранит в себе извергающийся кратер новых имен. Поэтому

даже такие чреватые бедствиями новые имена, как Гитлер, значат для

времени больше, чем скучное понятие бодрствования, доставшееся нам

от теологов. Ибо каждая менее живая сфера жаждет облегчения своего

бремени, взывая к менее мертвой сфере.

Это — мелодия

времен,

эти вздохи и томительное ожидание большей

и более способной к творчеству жизни, — ожидание, которым преис-

полняется не до конца сотворенная жизнь, чтобы вознести тяготы бытия

на ту высоту, где мы кажемся себе умеющими летать и где время проле-

тает мгновенно, ибо все сферы звучат там в унисон. Там, где это проис-

ходит, время перестает быть ощутимым. Тот, кто осчастливлен гармони-

ей сфер, более не воспринимает времени. В отличие от пространства,

высшая истина времени заключается не в том, что мы ему противосто-

им. Пространства суть объекты. По отношению к времени это неверно.

Лишь

безвременье, пространство-время, эта взлетная полоса нашего ре-

активного истребителя, является объектом. Все другие времена — как это

выражает и сам язык — мы воспринимаем, только исполняя наши вре-

менные обязанности: своевременно услышать новую заповедь, любить,

трудиться, спать, умереть. Таким образом, мы должны войти во време-

на для того, чтобы их воспринимать. «Уйти от вещей, войти во време-

на» — поступить так повелевает человеку путь спасения. Монахам-пус-

тынникам удавалось войти в историю спасения только тогда, когда они

уходили из мира, чтобы исцелить ложные мировые пространства. Но так

называемые сегодняшние христиане являются по большей части идеали-

стами и стремятся убежать от времени, вместо того чтобы убегать от про-

странства. Христос отказался от пространства, чтобы обеспечить полноту

всех времен. Он вошел во

времена!

Все пять преломлений времени слива-

ются в лете Господнем благоприятном, когда он жил впервые.

История веры язычников с их пятью планетами, с Сатурном — но-

сителем несчастья, т.е. низвержения прежней жизни, история веры иуде-

ев с их великолепной Единой Субботой, история веры Церкви с ее ис-

полненной бедствий Страстной субботой и благодатью Пасхи — это

одна-единственная

история. Всякий раз речь шла об исцелении време-

ни, о достижении момента истины. И всегда мыслители, философы,

бодрствующие выступали против Бога и выхватывали у него его скипетр.

Для того чтобы войти во время, мы, существа преходящие, должны выр-

ваться из объятий так называемого мышления.

432