Розеншток-Хюсси О. Язык рода человеческого

Подождите немного. Документ загружается.

апостолы Петр и Павел стали Христом для своего поколения. Они за-

дали масштабы самоотречения: у Петра его степень была мала, у Пав-

ла — безмерно велика.

Это отчетливо видно на контрпримере апостола Иоанна. В отличие

от других апостолов, ему не нужно было обращаться в новую веру. Ибо

Иоанн не участвовал в распятии Христа. Я намеренно только что обо-

значил потребность быть любимым внуками с помощью слов: «Из люб-

ви к тебе они умрут и откажутся от себя». Ибо по этой причине Иоанн

произнес такие слова: «Ученик этот пребудет» (39). По этой же причине

Иисус на кресте мог доверить ему заботу о своей матери. У Иоанна дело

не доходит до кризиса и перелома. Он христианин по природе. Поэтому

Церковь не может быть построена на нем. Напротив, Петр и Павел про-

исходят из катастрофы распятия. Когда в них сливаются воедино А и В,

распятие и учреждение Церкви, Иоанн остается за рамками этого про-

цесса, ибо он пребывает именно там, где он и был.

«Если

я хочу, чтобы

он пребыл, что тебе до того?» — говорится Петру, когда он начинает ру-

ководить новообращенными. Поэтому на Иоанна было возложено вы-

полнение совсем другой задачи. Ему дано вызвать к жизни эпоху! А

именно, когда в 70 г. от Рождества Христова старый Иерусалим был раз-

рушен, Иоанн оказался в состоянии в своем «Апокалипсисе» выразить

единство разрушения Храма и крестной смерти Иисуса. События в Геф-

симанском саду, случившиеся за сорок лет до 70 г., представляются ему

чем-то внешним по отношению к этому году, и так появляется небесный

Иерусалим.

Таким образом, между Христом, воскресшим в возрождении апос-

толов Петра и Павла, и описанным в «Апокалипсисе» от Иоанна Веч-

ным Иерусалимом, воскресшим в смерти 70 г., существует разграниче-

ние функций, имеющее глубокий смысл. Благодаря этому разграниче-

нию распятие Иисуса и падение Иерусалима сливаются в одно и то же

событие. События спасения — все такого же рода. Они все начинают-

ся дважды. Гегель как-то сказал, что всякое начало должно произойти

дважды. Теперь мы видим, почему это так. Спасение создают эпоху.

Но в потоке времени нельзя было бы отличить эпохальное событие от

других, если бы определенные события не выделялись из общего ряда,

поскольку любовь, вера и надежда порождают их заново. Церковь воз-

никла лишь после того, как распятие Иисуса и разрушение Храма сли-

лись в одно событие. Обе мировые войны составляют эпоху, посколь-

ку пары «Гитлер —

Людендорф»,

«Рузвельт — Вильсон», «Сталин — Ле-

нин»,

«де

Голль — Клемансо» снова всплыли на поверхность. Эпоха

«наций», начавшаяся в 1789 г. и доныне, как призрак, еще гнездящая-

ся в сознании большинства людей, сложилась лишь после того, как ка-

нонада под

Вальми

в 1792 г. и битва «Belle Alliance» (40) в

1815

г. при-

вели к одному и тому же результату — признанию французской нации

великими европейскими державами. Сегодня мы снова живем в другую

эпоху, рамки которой точно очерчены корейской кампанией

1904-

1905

гг.

в качестве прелюдии и корейской кампанией

1950-1951

гг. в ка-

честве развязки. В 1789-1815 гг. речь шла о признании эпохи наций. В

1904-1951

гг. установилось единство мира, и в эту эпоху мы теперь жи-

вем. Но эпоха национализма прошла.

443

Было бы несложно обнаружить те черты Французской революции,

которые восходят к Петру, Павлу и Иоанну. Но ореол святости вокруг

апостолов имел бы следствием то, что благочестивый читатель испытал

бы раздражение по отношению к

современым

носителям святости. И все

же я настаиваю на том, что Гёте, несомненно, принадлежал к типу Пет-

ра, а сражение при

Вальми

было его Троицей.

И для нашей новой эпохи, установленной на срок с 1904 по 1951 г.,

существует точно такое же разделение, и похоже, что всегда должен су-

ществовать тот Единственный, жизнь которого просто проходит сквозь

всю эпоху: Меланхтон (41), Менар (42),

Талейран,

Сталин. Воскресе-

ние — это процесс, некогда начавшийся и с тех пор ставший восприни-

маемым и предсказуемым раз и навсегда. Весь сакральный поток счас-

тья и несчастья может передаваться и распространяться только благода-

ря отрекающейся от самой себя и возлюбленной жертвы. В мучениках

спасение возникает снова. Все народы Земли вплоть до

1800

г. знали, что

приумножение, распространение, обобщение, наследование на высшей,

пятой ступени должны увенчиваться Воскресением. Между тем, теоло-

гия девятнадцатого века отрицала это. Наибольшее понимание у нее

встречало обобщение: по ее представлениям, оно вкупе с распростране-

нием и приумножением не было сопряжено с жертвой. Иисус был про-

стым учителем! Поэтому частные науки, а не теология, должны снова от-

крыть и реабилитировать Воскресение.

Каждый исследователь призван решить, имеет ли значение для его

исследования спасение, насаждаемое далее благодаря Воскресению. Это

должно быть засвидетельствовано или опровергнуто каждым словом, ко-

торое он печатает, изучает, мыслит или читает. В науках имеет силу ро-

довое древо смерти. Там ветви, более близкие к смерти, отрицают свою

зависимость от более живых ветвей. Но мы говорим, что временной

спектр и гармония сфер должны почитаться всегда. Не может быть ни-

какого продвижения вперед, кроме как через высшую сферу жизни, по-

нимаемую как Воскресение: только она защищает наиболее уязвимый

способ воспроизводства, отдавая ему предпочтение перед всеми другими

способами, и пусть поденщики от науки признают это. Только благода-

ря жертве вступает в силу полнота времен, в которой — для того чтобы

ориентироваться, — нуждается даже такой труженик на ниве научного

познания. Планомерно работающий исследователь воображает, что он

может безусловно рассчитывать на прогресс: даже столетие спустя кто-

нибудь еще будет считаться с его исследованием. Какая иллюзия! Преж-

де чем докторские диссертации, написанные в 1960, 1970, 2020 гг., смо-

гут осмысленно дополнить друг друга, некая сила должна будет связать

воедино сердца людей 2050 и

1950

гг. Пятая сфера благодаря Воскресе-

нию создает именно эту эпоху. Ибо она так обращает друг к другу сер-

дца преемников и предшественников, что из обычных потомков и пред-

ков возникает новый тип человека — личность. Личности — это люди,

которые постигают друг друга в качестве предшественников и наследни-

ков. В такой способности понимать друг друга время превращается в

единую цветущую ниву; здесь будущее перестает быть «лучше» прошло-

го, а традиция перестает быть «лучше» новшеств. Ведь все времена — это

одна-единственная полнота времен, исходя из которой все оказывается

444

находящимся в нашем распоряжении — как старое, так и новое; как

древнейшее наследие Адама, так и события Страшного Суда. Тогда «не-

беса», т.е. порядки, которые во времени выходят за пределы твоей и моей

жизни, открыты. В свете этого открытого неба обнаруживается то, что

по-настоящему необходимо. Бесконечные физические силы, ритмичес-

кая органика цикла, создающее ускорение усилие воли, вечно длящаяся

любовь — все они равно оказываются в распоряжении носителей блага,

и все они в равной мере обоснованны. Таким образом, в летоисчисле-

нии освобожденных и спасенных обретают смысл даже докторские дис-

сертации с воплощенной в них задушевной верой в прогресс науки. Ибо

в этом летоисчислении почти

безжизенные

докторанты, изнуряющие

себя ради получения диплома доктора наук, как и все более безжизнен-

ные сферы, ставятся на службу эпохе.

Не первооткрыватели как таковые, не люди труда, не прометеевс-

кий тип или люди с железной волей устанавливают мир между тысяче-

летиями, мир, без которого мы должны были бы зачахнуть, вверившись

слепому случаю. Из тех, кто открыт навстречу спасению, в каждом по-

колении созидается тело детей

Кроноса.

Все вместе они творят Зевса —

Юпитера, Кронида, т.е. свет нашего земного дня. Они порождают свет,

в конусе которого только и приобретают смысл труды, ритмы, случаи,

браки.

Из дня Сатурна в молчании и умирании субботы возникает Воскре-

сение воскресного дня. Это совершается, чтобы была в наличии и пя-

тая сфера, сообразуясь с которой обновляют себя все другие сферы и в

которой вечное Слово принимает на себя наши страхи, в противном слу-

чае оставшиеся бы безымянными.

Вчерашняя, сегодняшняя и завтрашняя жертвы передаются далее не

через посредство половой любви, а только в актах воскресения. Хрис-

тос воскресает всякий раз, когда кто-то во имя Бога берет на себя несча-

стье и тем самым освобождает время из-под власти Сатурна.

Другие сферы получают из стоящей над ними сферы личностей,

связанных между собой в качестве воскресающих, свой

зон,

свою три-

ангуляцию во времени; они определяют, в каком моменте времени

они находятся. Ибо смысл мгновения не известен ни публичному, ни

частному праву, ни любви, ни труду, ни медицине, ни физике. Тот,

кто вышел из сферы Сатурна, воскресающий, говорит именно это:

«Сегодня». Вот что он говорит. И еще: «Время настало». Так он гово-

рит под открытым небом по ту сторону публичного и частного права.

Только благодаря этому сферы устанавливают между собой разумную

взаимосвязь. В том, кто отрекается от самого себя и при этом любим,

времена соединяются. Это — истинный путь жертвы — носительницы

имени в глубину вещей. Ибо не существует хода вещей, а только путь

в глубину вещей. Вещи подвергаются воздействиям, гибнут и разру-

шаются. Но истина состоит в следующем: когда в этот мир — мертвый

наполовину, на три четверти и совершенно мертвый — привносится,

как некая жертва, новое имя, начинается новое течение жизни.

Именно такое движение, а не гегелевская диалектика, ведет к исто-

рии. Маркс и Гегель представляли себе мир как дуэль адвокатов, т.е.

исходя из своего бодрствующего рассудка, поскольку они считали

445

язык орудием дискуссионного мышления мужчин. Но язык служит

нам всем — детям и художникам, матерям и невестам, а не только

мыслителям. Язык

связует

между собой все возрасты жизни, все вре-

мена. И он движется от исцеляющего и спасающего имени к союзу

влюбленной пары, к трудовому объединению, к культурному сообще-

ству, к концу. Это означает, что то же самое слово, которое, будучи

принесено в жертву, вверяет себя смерти ради обновления жизни, в

ходе событий произносится все чаще, обретает все большую полноту

звучания и в конце концов, увы, изнашивается. Но это свершилось

не напрасно: некоторое время оно обновляло мир. Таким образом,

значима не рассудочная диалектика, которая мысленно разлагает мир

на части, а путь страданий одухотворенной жертвы. Даже в случае

Маркса в счет идут только жертвы, принесенные им самим и его уди-

вительной женой. Иначе «антитеза» все еще лежала бы на письменном

столе. Однако именно так безвременье и время становятся едины, и

временной спектр остается полным, когда диссонанс сфер вызывает к

жизни новый тон, когда он оказывается услышан повинующимися и

когда таким образом снова начинает звучать гармония сфер — от имен

героев Пасхи, любви, связующей браком, до деяний Юпитера, до сде-

лок и повседневных забот Меркурия. Тогда снова на некоторое время

устанавливается мир.

Мир зависит от настойчивого призывания и почитания высшей сфе-

ры низшими. Ибо только в призывании низшие, одурманенные сферы

открываются навстречу пробуждающей силе истории спасения. Низшие

сферы, которые больше не призывают высшую, отрицают полноту вре-

мен. И тотчас же устремления, определяемые воскресающими, сменяют-

ся войной против всех. Либерализм своим отказом от призывания поро-

дил хаос.

Подведем итог. Пребывая на пяти разных уровнях, мы дополняем

друг друга во имя обретения власти над временем или, точнее, ради ис-

полнения времени. Ибо никто из нас не остается навсегда на одном и

том же уровне. И никто из нас не может воплощать в себе все сферы од-

новременно. Поэтому нет никакой «этики», поскольку она перечеркива-

ется «летописью». Это означает, что целостность полноты времен, Хро-

нос, отводит каждому из нас свою сферу времени. Однако эта сфера по-

стоянно сменяется другой.

Велико искушение от осуществленного нами установления прав сфер

сразу же вернуться к отвергнутой традиции — ибо, может быть, эта ис-

тина уже давно учитывалась, например, в красках церковной литургии.

Церковь почитает фиолетовый, голубой, желтый, красный и белый цве-

та. У нас черный и белый означают смерть и жизнь, а в Китае, наоборот,

жизнь и смерть; и то, и другое оказывается вполне понятно, если време-

на должны быть символически выражены при помощи цветового спек-

тра. Белый и черный цвета как раз обрамляют полученные в результате

преломления цвета, обозначая свет и мрак. Подобным же образом вре-

мена любви, бодрствования, сна ограничиваются, с одной стороны, эпо-

хальными именами, с другой — бесконечными механизмами, и это озна-

чает начало творения и конец развития. Цвета вызывают к жизни и при-

говаривают к смерти.

446

V Белый Свет Начало творения

IV,III,II Цвета

I Черный Мрак Конец развития

Новые имена

Жизненные процессы

Сила тяжести

1 и V близки друг другу: каждое новое имя дается ценой смерти!

Слово

«evolutio»

представляется недостаточно ясным, если мы пере-

водим его как «развитие». С помощью приставки

«раз-»

мы рассчитыва-

ем поднять механическое развертывание до уровня биологического про-

цесса. Но развертывание не содержит в себе ничего живого. Напротив,

те жизненные процессы, которые таким образом объясняют, исходя из

механических процессов, возникают из способности всякий раз благода-

ря творению ускользать от простого развития, ведущего к концу, и тем

самым снова и снова обманывать смерть.

Просто развивающееся «бесконечно» продолжается, поскольку оно

уже мертво! Никакой естественной истории творения потому и нет, что

жизнь всякий раз самым неестественным образом обращается против

существовавшей до сих пор

природы.

Можно провести и другие соединительные линии. Но сегодня мне не

хотелось бы касаться этих связей с мудростью, заключенной в традиции.

К сожалению, они «в высшей степени интересны», а на интересном ле-

жит проклятие: у нынешних критических умов интересное убивает ис-

тинное. Ведь так интересно знать, какие цвета использует Церковь или

какие звуки слышал Пифагор, что никто больше не спрашивает, а те ли

это истинные цвета и звуки, благодаря которым мы становимся живыми?

Я иногда думаю, что большевистские заклинания так монотонны пото-

му, что марксисты борются против всего интересного.

Мы должны принимать во внимание степени жизненности не из ин-

тереса, а для того, чтобы отвести несчастье. Исцелятся те больные, кото-

рым откроется полнота сфер. Я видел, как больные погибали, посколь-

ку мнили себя отрезанными от пятой или второй сфер. Я вижу каждый

день, как врачи лечат больных исходя из симптомов, не выделяя тех

сфер, из которых должно было бы прийти исцеление. У трех четвертей

людей нет доступа к той или иной сфере просто потому, что существо-

вание самих этих сфер отрицается.

Следует начать признавать истинность пяти октав, при помощи ко-

торых время обращается к нам, а для этого, по-видимому, их нужно пе-

рестать считать интересными. Пока что безразлично, кто уже познал или

символически выразил эти истины. Прежде всего речь идет о том, име-

ют ли они силу среди нас.

Поэтому пусть читатель представит себе нашу жизнь, а не ее отзву-

ки в сферах или символах. Я апеллирую к опыту читателя, связанному

с «piano», «fortissimo», «presto», «ritardando» (43) его жизни и с их энгар-

моническим чередованием. Но мой аргумент — это не аргумент ad

hominem (44). Осуществляемая вами перепроверка моих тезисов должна

совершаться ex homine (45), т.е. исходить из полноты ваших собственных

времен, а не из пустоты вашего рассудка. Ибо слово обращено к совер-

шенному человеку в тебе, а не к человеку рассудительному.

Человек пребывает в пяти временах разной

продолжительности,

каж-

дое из которых действует на нас по-своему. Покупка автомобиля, выбор

447

моей диеты, избрание профессии принадлежат к временным сферам I,

II,

III,

поскольку они оказывают воздействие в промежутки времени

продолжительностью от одного дня, состоящего из 24 часов, до

срока человеческой жизни. Пищеварение осуществляется в течение 24

часов, профессия сказывается через 30

лет.

Но любовь и политика апел-

лируют к доверчивости тех, кто причастен к совсем другим временам.

Любовь воспроизводит этот народ из поколения в поколение, а полити-

ка определяет эпохи и то, какой тип народа должен существовать. Мно-

гие поколения связаны с моим биологическим видом. Носителями этих

далеких горизонтов времени никогда не становятся «просто так». Уин-

стон Черчилль пишет в пятом томе своей истории второй мировой вой-

ны, как в результате некоего «озарения» ему удалось вырвать архитектур-

ное решение здания палаты общин из рук планировщиков сферы бодр-

ствования. Он хотел видеть в этом здании осуществление сферы IV, со-

ответствующей дому для одной семьи, в которой был бы один-един-

ственный стол. А его непонятное для всех рационалистов решение про-

исходит из сферы V. Согласно этому решению, нельзя допустить, чтобы

в здании число мест составляло больше двух третей от числа членов Па-

латы. Тогда в важных ситуациях зал будет создавать впечатление огром-

ного скопления народа, привлеченного неотложной необходимостью.

Ибо, как он пишет, собственные пульты и просторные залы в форме ок-

ружности разрушили многие парламенты. Таким образом, у каждой сфе-

ры — своя архитектура. И как могло быть иначе, если каждая сфера пы-

тается придать тем, кто к ней принадлежит, всецело соответствующие ей

формы? Великая архитектура возможна только для четвертой и пятой

сфер, поскольку только в них известно о переходе из одной сферы во все

другие. Но в Европе или Америке, за исключением Англии, того, кто

вслед за Черчиллем утверждал бы, что не каждый депутат нуждается в

собственном пульте и даже в собственном месте, сочли бы безумцем. А

именно, здесь предполагается, что человек «сразу» становится депута-

том. Но в Англии палата каждый день творит своих членов заново. Ар-

хитектура — это не единственное искусство, которое изменяется в соот-

ветствии с пятью сферами. Историографы тоже обретаются на этих пяти

уровнях в зависимости от того, считают ли они свою тему предметом

природы, культуры, политики, любви или жертвенной преданности. Ис-

тории развития, пребывающие на самом безжизненном уровне суще-

ствования, близящегося к концу, на уровне мертвых тел, усердно пыта-

ются придать достоверность историческим «случайностям», преувеличи-

вая длительность отмеренных им промежутков времени. Но, может быть,

разворачивание мертвых механизмов, т.е. постепенный распад, завер-

шающийся гибелью и замерзанием, вовсе не следовало бы называть ис-

торией. Но несмотря на то, что еще встречающийся по ту сторону смер-

ти «ход событий» представляет собою нечто противоположное истории,

а именно историю утратившего свою пригодность объекта, историю тру-

пов, читателю самому ведь слишком хорошо известно, что в наше время

половина всех книг заполнена такими описаниями мертвых тел. Это ста-

новится предельно ясно, если мы вспомним о том ликовании, каким

была встречена в 1918 г. книга

Шпенглера

(46). Шпенглер пребывает

именно на уровне Меркурия, растительной жизни, и потому его

«куль-

448

туры» имеют органический и растительный характер. Но поскольку они

спят, они, по крайней мере, не мертвы. Так что мир преклонил голову

перед этим гением, который у могилы Запада прислушивался к его рит-

му и улавливал дыхание «культур», а не «подвижки» в системе господства

механизмов. В сознании неспециалистов Шпенглер сменил геологов или

эволюционистов. Среди профессиональных историков преобладает тре-

тий стиль. Там есть добросовестные труженики в области политической,

экономической,

религиозной, национальной, правовой и тому подобной

истории. Наиболее выразительным типом такого ученого можно считать

историка искусства, который совлекает для нас покров с намерений ху-

дожников и заказчиков. Но сюда же относятся и Зибель, Вайц, Тэн,

Моммзен, Гардинер, Олар (47) с их научными притязаниями на объек-

тивное исследование материала, основанными на присущей им гумани-

стически-рациональной психологии отдельных личностей и государ-

ственных мужей.

Эта история происходит из третьей сферы, сферы бодрствования, она

представляет собой результат неусыпного и тяжкого труда индивидов и

четко отделена от Шпенглера и Дарвина.

Национальные историографы и биографы вместо этого осуществля-

ют свою деятельность в сфере IV. Трейчке, Маколей,

Бэнкрофт

(48) со-

всем не стыдились своей великой

любви

— так же, как авторы жизне-

описаний Лютера или школа Стефана Георге (49). Не было такого бед-

ствия, какого бы они ни устранили своими толкованиями, не было та-

ких благих свойств, которые они ни приписали бы своим героям. Ибо

эти историки любви и ненависти искали в тех, кого они любят, всячес-

кое благо, и они не заметили, что их восхваления привели к падению

наций. Историки, влюбленные в своих героев, причиняют страдания

именно тем, кого они любят: они делают их слепыми. Об этом знал

Якоб

Буркхардт

(50). Поэтому он еще не предан забвению. Он — сатур-

нист, историк несчастий, но именно поэтому он причастен к высшей

сфере — сфере V. Разумеется, этот ум, вера которого была слаба, не

хотел ничего знать о том, как в истории проявляет себя спасение. Дей-

ствительная «история просьб», история новых начал, не пишется таки-

ми детьми Сатурна, как Буркхардт. Первая глава евангелия от Матфея

здесь все еще остается недостижимым образцом; правда, поэтому оби-

тателям сфер I-V эта глава представляется простой генеалогией. Но

речь идет о сотворении Спасения.

Действию сфер подчинены не только архитектурные сооружения или

книги по истории. Их отличительные знаки или соответствия имеются

и на нашем теле. То, что сердце, половые органы, желудок оказывают на

нас свое воздействие, после открытия психоанализа не является чем-то

новым. Но врач Рихард Кох в конце своей жизни, в 1948 г., будучи на

Кавказе, еще попытался напечатать статью, в которой говорилось, что и

сфера V с ее властью освобождать нас от имен и подчинять нас новым

именам имеет в нашем теле свой орган. Он назвал его «quadrigemina»,

«четверной бугорок». По его мнению, это — архаический орган, с помо-

щью которого мы на протяжении жизни «задаем тон» всем тем видам

общения, к которым мы «взываем». Тогда

мозг

— это только орган, пе-

рерабатывающий информацию под верховным контролем четверного

бу-

Зак.

3524

449

горка. Кох указывал на то, что уже Декарт искал чего-то подобного, когда

писал о шишковидной железе. Наше тело всегда находится во всех пяти

сферах, и мне отрадно ждать, как подтвердится гипотеза о четверном бу-

горке. Очевидно одно: каждая сфера начинает звучать благодаря нам.

Мы озвучиваем ее. И, таким образом, великая последовательность бли-

стательных имен, наполняющая собой столетия, по-видимому, должна

материально воплотиться в некий орган и высоко вознестись над безу-

держными потоками слов и понятий. Ибо мы и в самом деле находим-

ся в истории имен, сохраняющих свое значение и пронизывающих сво-

им звучанием тысячелетия. В течение всей нашей жизни нас заставляет

вибрировать та широчайшая сфера волн, которая и обусловливает смысл

нашего бытия. Носителем этих колебаний как раз и мог бы быть четвер-

ной бугорок. Тогда

мозг

в сравнении с ним был бы предназначен для

восприятия кратковременных процессов.

450

Творение будущего