Розеншток-Хюсси О. Язык рода человеческого

Подождите немного. Документ загружается.

прежде чем оно смогло завоевать ложную, т.е. разделенную землю, дол-

жно было победить ложных богов. Но дух двигается дальше, и старые

формы жизни могут оставаться живыми лишь до тех пор, пока новые

формы не освободят их от бремени застоя, возникающего вместе с по-

вторением. К концу первого тысячелетия подлинный духовный рост

Церкви уступил место явному количественному расширению ее границ,

когда короли обращали народы в христианство огнем и мечом, а целые

племена принимали христианство просто по приказу своих вождей. Это

означало, что следующее тысячелетие должно будет бороться с языче-

ством, остававшимся в результате в людях и общественных институтах,

которые номинально стали христианскими, и с язычеством в тех странах,

которые отпали от христианства. Следовательно, крестовые походы и

реформации должны были дополнять более старые формы. Сегодня кре-

стоносцы и реформаторы считаются чем-то таким, что, вообще говоря,

в порядке вещей, но они значительно снизили свою роль, с горячностью

занимаясь несущественными проблемами. Они останутся с нами, по-

скольку никакой христианский образ жизни не разрушен временем пол-

ностью, но они требуют обновления путем воплощения духа.

Культ плоти вместо воплощения

Миссионерство и обращение будут продолжаться до тех пор, пока душа

будет сбиваться с пути и нуждаться в возрождении, но мы можем ожи-

дать, что в грядущем тысячелетии они будут происходить более довери-

тельно по отношению к человеку. Искушения нашего времени возника-

ют не из небесного демонизма или земного провинциализма. Они про-

исходят вследствие эрозии души. Нашу жизнь преследуют скука и не-

вроз, она разрушается все механизирующим обществом, превращающим

человека в простой результат предшествующих причин. Следовательно,

мы испытываем искушение поклоняться грубой жизненной силе, сенса-

ционности, жизни любой ценой (6).

Что традиционные методы реформации или обращения могут пред-

ложить таким людям? Нет ничего, от чего их следует отвратить в про-

цессе обращения в христианство. Эти люди слишком слабы. Лечение,

которое восхваляется громче всего и выглядит наиболее соблазнитель-

ным, — это витализм или превозношение

родо-племенных

отношений,

культ человеческой плоти, которые превращают в идолы истоки чело-

века, связанные с классом, расой, верой, цветом кожи или нацией. Воз-

можно, мы вправе воспользоваться указанием на сам факт феноменаль-

ной распространенности этого культа, поскольку нам придется бороть-

ся именно с ним.

Христианство всегда должно было вести борьбу с шарлатанами,

предлагающими простые, вводящие в заблуждение, укороченные пути

к спасению. Ранняя Церковь, обращая язычников в христианство, бо-

ролась с гностиками, успех которых был ошеломляющим. Гностики за-

менили обращение сердца изменением направленности ума. Люди про-

сто выдумали некую космическую систему и избавились от необходи-

мости подчиняться историческому откровению. Гностики считали, что

493

истина живет тем или иным способом, и ее следует только познать, тог-

да как христианин знал, что он должен жить истиной. Во втором тыся-

челетии крестоносцы имели своих шарлатанов в викингах, которые

быстро все завоевывали, но не знали, что им делать со своей Гренлан-

дией, и по тем же причинам над деятелями Реформации почти взяли

верх гуманисты: Эразм — над Лютером, Бэкон — над Кальвином, мо-

дель,

восходящая

к Платону, — над моделью, восходящей к апостолу

Павлу. Платоник — это идеалист, а христианин распят на своих есте-

ственных идеалах, поскольку получает свой дух назад вместе с боже-

ственным одухотворением, которое должно получить воплощение здесь

и теперь, только при условии, что он отказывается от этого своего духа.

Гуманисты думали, что жизнь сама по себе хороша, а реформатор знал,

что он сам должен подтверждать свои обещания. Шарлатанами наше-

го времени являются люди, поклоняющиеся плоти и превозносящие

родо-племенные

отношения. Они обещают вечную жизнь при условии,

что вы — пролетарий, немец или принимаете витамин

Они счита-

ют, что жизнь прекрасна сама по себе, а христианин знает, что жизнь

снова впадает в дикость, если мы сами не делаем ее воплощением но-

вого творческого Слова.

Обратите внимание на последовательность: гностики учили, что в

жизни есть истина и без исторического Откровения, гуманисты учили,

что жизнь хороша и без Распятия, а поклоняющиеся плоти считают, что

жизнь прекрасна и без боговоплощения. Таким образом, все шарлатаны

прибегают, в сущности, к одному и тому же трюку, и потому нет ничего

удивительного в том, что люди, превозносящие родо-племенные отно-

шения, в наши дни побивают гуманистов их же оружием. В течение че-

тырех столетий поклонники классической цивилизации сделали все, что

в их силах, для того, чтобы обойтись без христианства. Оставаясь верны-

ми своим убеждениям, согласно которым жизнь хороша и без Открове-

ния, без Креста, они возвели на престол на место Бога миф о человечно-

сти и человеколюбии и покинули христианскую эру. Мои коллеги на от-

делении классической филологии все еще читают со своими студентами

Ксенофона вместо апостола Павла и Цезаря вместо Августина. Хотя сту-

дентов, изучающих латинский и греческий языки, у них почти нет, они

все же не видят, насколько смешны. Естественно, без ориентации на

христианство их отбор греческих и римских классиков выглядит совер-

шенно произвольным, и, следовательно, совершенно не в состоянии за-

щититься от тех, кто превозносит родо-племенные отношения и углуб-

ляется еще дальше в прошлое в поисках своих моделей, каковыми стано-

вятся жестокости Ниневии и танцы на о. Бали.

Мы можем одержать победу над новыми ордами, сделавшими своим

богом жизненную силу, лишь при помощи меча, сталь которого не содер-

жит примесей гностицизма или гуманизма. Этот меч должен быть выко-

ван цельным человеком —

тварным

существом, а не только мыслителем.

В поте лица своего и в ходе выполнения поденной работы индустриально-

го общества мы должны искать место обновления духа и божественного

происхождения человека. Воплощение должно занять место культа плоти.

Поклоняющийся

родо-племенным

отношениям человек обладает жизнен-

ной силой за счет какого-нибудь другого племени. Христианин

стремит-

494

ся к всеобъемлющему воплощению человека во всех его ответвлениях че-

рез совместный труд и страдание. Следующая форма

нашего

обращения

должна дать надежду на рождение великой человеческой семьи.

Резкое противоречие между культом плоти и воплощением — это

только новая форма вековечного дуализма между принадлежностью к

миру сему и принадлежностью к миру потустороннему, и данный дуа-

лизм составляет самую суть христианского обращения. В последнее вре-

мя этот дуализм часто неправильно понимался как простое отрицание.

Например, Ницше отождествлял христианство с нигилизмом, полным

отрицанием жизни; и все же в своем понимании сверхчеловека и посто-

янном самопреодолении жизни он создал светскую версию христианс-

кой потусторонности.

Заблуждения относительно христианства в значительной степени

обусловлены живучестью языческих или детских подходов к пониманию

Символа Веры. Даже обычные термины «потусторонний», «сверхъесте-

ственный» указывают именно на это. Ум ребенка, используя, главным

образом, пространственные термины, рисует себе небо как некий иной

мир, существующий «над» этим миром. Но поскольку самая сущность

христианства исторична (ведь это история спасения человека), то быть

христианином — значит мыслить главным образом на языке времени, а

не пространства, как это показано излюбленной библейской фразой о

«будущем веке». Христианство, как мы видели, создало истинное буду-

щее. Христианская потусторонность действительно состоит в «силах бу-

дущего века» (Евр. 6, 5), вторгающихся в мир, каким он уже стал.

Точно так же, под сверхъестественным следует понимать не некую

волшебную

силу, соперничающую в мире пространства с электричеством

или гравитацией, а способность выходить за пределы прошлого, шагая в

открытое будущее. Природа движется по повторяющимся кругам и нис-

ходящим траекториям, она не вольна сказать «нет» и стать выше прису-

щих ей энтропии и инерции. Но человек — это животное, которое боль-

ше, чем природа, поскольку он может пойти против своей природы: Ессе

homo

(6*).

Его сердце может приостановить действие его социальных

привычек и физических причин, когда они угрожают человеческой жиз-

ни, и оно может положить начало будущему, сделав в него первый шаг.

Язычники действовали по прецеденту (precedent), но христиане непред-

сказуемы: они сами

предшествуют

(precede).

Иисус пришел не для того, чтобы отрицать жизнь, а для того, чтобы

дать ее в более полной форме. Христианство — это не декадентское по-

клонение смерти ради нее самой, а открытие

того,

что включение смер-

ти в жизнь является тайной самой полной жизни (7). Даже аскеты — от-

шельники и монахи, представляющие собой самые крайние образцы

христианского ухода от мира, христианской потусторонности, — жили

этой истиной. Отказываясь от части мира до того, как они умирали те-

лесно, они ставили смерть в самую середину жизни в качестве ободре-

ния. Они доказали, что смерть является существенным элементом жиз-

ни и, фактически, ее самой напряженной частью. Но существует и много

других форм ухода от мира. Любой отец, менеджер или учитель должен

отказаться от дел и дать воможность молодежи учиться в ходе их выпол-

нения, — хотя сам он мог бы сделать их намного лучше, — поскольку

495

знает, что однажды умрет и молодежь должна будет занять его место. Но-

вый завет полон повествований о таком героическом отказе, и Иисус

добровольно воздерживается от высказывания многих истин, которые

второе или третье поколение должно будет открыть самостоятельно. Все

такие действия «из потустороннего» происходят не из нашего инстинк-

тивного чувства жизни, а из нашей умудренности смертью. Человек как

животный организм живет, двигаясь от рождения к смерти, но как душа,

заранее знающая о том, что умрет, данный человек формирует свою

жизнь, смотря из ее

конца.

Возможно, другая причина неправильного понимания более старых

форм потусторонности — это необходимость в наши дни новых форм.

Поскольку в течение двух тысяч лет христианства человек во все большей

степени отделялся от природы, становился неестественным, в наши дни

необходимы менее резкие и менее очевидные формы противостояния.

Первые христиане противостояли совершенно нехристианскому миру, и

только держась от него в стороне и предсказывая его скорый и катастро-

фический

конец,

они смогли сделать свое собственное сообщение эф-

фективным. Так святые и мученики все вместе ушли из этого мира. Во

втором тысячелетии паломники и крестоносцы путешествовали, прохо-

дя через мир, который частично уже был христианским, но нуждался в

том, чтобы его завоевали заново, реформировали, подняли над родо-пле-

менными

узами, над привязанностью к почве и местности. В третью эпо-

ху, начинающуюся в наши дни, христиане должны войти в мир нашей

повседневности, чтобы воплотить там дух в непредсказуемых формах.

Ибо повседневная жизнь людей теперь настолько неестественна, на-

столько далека от наивности, полна забот, мелочна и мучительна и в то

же время содержит в себе так много частей и обломков прошлых хрис-

тианских времен, что старые способы противопоставления жизни в мире

и ухода от мира оказались непригодными. Нет необходимости отрицать

этот мир: хаос отрицает сам себя. Современный человек уже распят.

Спасение, в котором он нуждается, — это одухотворение его повседнев-

ного труда и досуга. Для нас разница между жизнью в мире и

уходом,

от

мира — это разница между конечными формами, уже созданными про-

шлым, и бесконечным дыханием духа, проникающим в нас из открыто-

го будущего. Иной мир присутствует в этом мире как предназначение

человека, как само значение человека.

Христианство инкогнито

Поскольку мы обнаружили, что христианин и язычник, верующий и не-

верующий больше не отделены друг от друга, как это было прежде, но

бок-о-бок существуют в каждой душе, нам предстоит достичь нового

уровня в развитии христианства. Никто не может притязать на то, что он

является стопроцентным христианином или

стропроцентным

язычни-

ком. Новообращенный и тот, кто обращает, должны будут продолжать

жить, будучи объединены в одной и той же личности, подобно вдоху и

выдоху в нашем дыхании, подобно постоянному умиранию и возрожде-

нию нашей веры.

496

В таких условиях мы должны признать, что в своих разнообразных

потребностях человеческие души не поддаются исчислению, и формы

обращения будут, соответственно этому, меняться. Наиболее порази-

тельным образом мы видим это в том факте, что некоторые проницатель-

ные священники уже начинают осознавать необходимость отвратить не-

которых людей от Церкви. У одного моего друга в его церковном при-

ходе была женщина, которая так много занималась чтением теологичес-

ких сочинений и обращением людей в христианство, настолько глубоко

погрузилась в религиозные дела вообще, что всем надоела. В один пре-

красный день у этого моего знакомого священника состоялся серьезный

разговор с ней, и он сказал ей, что религия превратилась у нее в раковую

опухоль. «Вам необходимо ее вырезать!» — неожиданно воскликнул он.

Она, конечно, была ошарашена, но подчинилась его указаниям, покину-

ла свою церковь, сделала свою жизнь совершенно светской и стала пред-

приимчивым коневодом, так что теперь ей были рады везде. Мой друг

объяснил это тем, что до тех пор, пока она пользовалась только традици-

онно религиозным словом, оно в ее устах превращалось в оружие крити-

ки или нападок на соседей. Но она обрела мир и покой, избавившись от

всего церковного словаря. Для нее организованная религия должна быть

сведена к минимуму для того, чтобы снова вызвать в ней религиозные

чувства и переживания, и она подчинилась авторитету священника, — в

данном случае он служил живой Церкви, в которой много обителей.

Эти примеры могут быть умножены. То, что мы в состоянии понять

факты обращения и тенденции, отдаляющие людей от нас, — это новое

событие в истории христианства. Это показывает, что мы осознаем свой

мир как христианский, объединенный мир, далеко выходящий за грани-

цы официального христианства. Ведь мой друг не послал бы свою при-

хожанку за пределы Церкви, если бы это означало обречение ее на впа-

дение в язычество или переход в иудаизм. Посев христианства ныне со-

зревает в светских формах жизни в той же мере, что и на церковных

скамьях, и некоторым душам нужно уйти от света полного христианского

сознания и жить на периферии, где их будут окружать только косвенные

результаты христианства. Отказываясь от шумной приверженности оп-

ределенной конфессии, они могут добавить к христианству новые фор-

мы исповедания веры.

Это означает, что мы должны пожертвовать своими конфессиональ-

ными ярлыками. Поскольку верующий и неверующий находятся внутри

каждого из нас, то даже употребление имени «язычник» или «христиа-

нин» ведет к риску исключения из нашего числа души, которая по-на-

стоящему принадлежит Богу, или включения в наш состав язычника,

обитающего в нашей груди. Но христианство всегда означало жертву.

Ранняя Церковь требовала, чтобы все люди, входя в Церковь, отказыва-

лись от своих личных, родовых или национальных имен ради любви к

Христу: Его имя было единственным, которое в течение первой тысячи

лет упоминалось в Церкви, и все совершалось только во имя Христа. В

наши дни власть имен стала такой слабой, что мы едва ли можем понять

те трепет и благоговение, с которыми люди приносили в жертву свое ис-

поведание язычников для того, чтобы стать народом Его Имени. Новая

жертва была принесена в Церкви эпохи Реформации: здесь люди отка-

497

зались

черпать уверенность в созерцании соборов, реликвий и церков-

ных служб духовенства. В темной ночи секулярного мира они полностью

положились на веру в Бога.

В наши дни мы призваны к тому, чтобы принести в жертву гордость

уверенности в том, что мы вообще христиане. «Надеюсь, что верую», —

вот все, что наиболее ортодоксальный человек может, запинаясь, проле-

петать в условиях растерянности и путаницы общества эпохи машин. Так

что в наши дни любовь к Христу и вера в Бога должны быть подкрепле-

ны надеждой на Дух.

Третье христианство, христианство Надежды, начинается с того, что

было правильно названо Страстной пятницей христианства. Страстная

пятница — это подлинное средоточие нашей веры, но современные цер-

кви, опьяненные цивилизацией, чувствующие себя в безопасности и

преисполненные чувства превосходства, не смогли добровольно создать

для себя свою Страстную пятницу: их обычные проповеди, направлен-

ные против эгоизма и своекорыстия, были не столь выразительными, как

их своекорыстные действия, служащие их имущественным интересам.

Так что теперь мы окружены ужасами настоящей Страстной пятницы в

Европе и России, где христианство отрицается или подвергается цинич-

ным манипуляциям. Следовательно, от нас требуется придать лишенным

веры массам новую надежду, поскольку именно надежда является нашей

естественной точкой соприкосновения с ними. Вера может уйти, надеж-

да дает нам время для ожидания возвращения веры. Если люди не име-

ют надежды, они не будут достаточно терпеливыми, чтобы слушать.

Хотя я верю, что Церковь — это божественное творение и Афанась-

евский Символ Веры является истинным, я верю также, что в будущем

Церковь и Символ Веры смогут возродиться и вернуть себе жизненные

силы только через посредство тех форм служения, которые являются бе-

зымянными или выступают инкогнито. Одухотворение, наполняющее

людей Святым Духом, не останется внутри стен видимой или пропове-

дующей Церкви. Третья форма, слушающая Церковь, должна будет сбро-

сить с себя груз более старых форм поклонения, собирая верующих в

группы, не имеющие ярлыков и обозначений, для того чтобы они смог-

ли жить своими надеждами в совместном труде и страдании и, следова-

тельно, смогли бы ждать появления нового вида сострадания и прислу-

шиваться к исходящему из него утешению. Это сострадание избавит со-

временную жизнь от проклятия распада и механизации. Благодаря этой

епитимье мы можем надеяться на спасение наших гимнов, символов

веры и исторически возникших церквей от разрушения в грядущих вре-

менах. Само христианство может восстать из мертвых, только если оно

сейчас откажется от присущей ему сосредоточенности на самом себе.

Смерть и воскресение Слова

Изнашивание старых имен, старых слов, старого языка — это факт, ко-

торый переживается наиболее широко и глубоко в ходе

того

кризиса, че-

рез который проходит христианство. Именно поэтому в наши дни мы

должны отказаться от них. Великий швейцарский писатель-иезуит даже

498

пошел настолько далеко, что написал: «Слово «Бог» так основательно

затерто, что мы не собираемся из-за него спорить с Ницше» (9).

Ив

са-

мом деле, это было бы безымянное христианство.

Вопрос о языке христианства — это не поверхностный вопрос техни-

ки пропаганды. Христианство считает, что слово — это материнское лоно

человека (10). Мы совершенно правильно говорим о «родном языке», а

не о «языке матери», поскольку сам язык обладает материнским харак-

тером, он является лоном времени, в котором был сотворен человек и в

котором он постоянно творится заново: почти каждое употребляемое

нами слово имеет историю, охватывающую тысячи лет, и все же всякая

подлинная речь создает заново и слушателя, и говорящего — факт, игно-

рируемый пропагандистами, считающими, что они могут заразить сво-

ими словами человека, не заразившись сами. Идеализм, материализм,

реализм безнадежно путаются в вопросе о месте языка в творении чело-

века и ненавидят язык, потому что он превращает наш дух в некое твар-

ное сущее. Но теология не должна начинаться ни с вещей, ни с идей, а

со слов «Свят, свят, свят» и с голосов, которые судят, молятся, поют,

именуют, благословляют и проклинают. История творения повествует о

том, как Бог привнес порядок в «пустыню и глушь»

(7*):

«И сказал Бог:

да будет свет»

(8*).

Все вещи были созданы Словом и возникли из него.

В начале не было ни духа, ни материи. В начале было Слово. Св. Иоанн

был, собственно, первым христианским теологом, потому что он был

потрясен выразимостью в языке всех значимых событий.

Язык светского ума является либо всеобщим и абстрактным, как ма-

тематика, либо конкретным и своеобразным, как диалект южан. «Дваж-

ды два — четыре» имеет силу для всех, но это суждение абстрактно, «Мэ-

риленд, мой Мэриленд» — это конкретное предложение, но оно имеет

силу не для всех. Однако язык христианской души является одновремен-

но и всеобщим, объединяющим, и, тем не менее, личным, придающим

конкретную единственность в своем роде целям и говорящего, и его слу-

шателей

(11).

Душа пробуждается лишь тогда, когда к ней обращаются на

языке, сочетающем в себе общезначимость и конкретность ситуации

«здесь и теперь». Все высказывания Иисуса были очень простыми, но

они стали важными навсегда, потому что были высказаны в подходящий

момент, «когда исполнилось время». Он умер за всех людей, но сделал

это «здесь и теперь», от всего сердца, со словами, сказанными Его сосе-

ду именно по этому, а не по какому-либо другому случаю.

Миссия Иисуса состояла в том, чтобы восстановить связь слова и дела

на всех фронтах жизни. Его заповеди, Его лирика, Его краткие и четкие

формулировки законов природы являются совершенными образцами раз-

личных способов, которыми может быть выражена действительность. Сле-

дует обратить особое внимание на Его «совершилось»

(9*):

Он не произ-

носит речей с Креста, как это делали современные мученики из мира по-

литики. Он не собирает пресс-конференций. Здесь нет никакого духа, на-

блюдающего материю, никакой души, ищущей другую душу, и евангелие

еще не проповедовалось. Смыслом этого предложения является нечто та-

кое, о чем обычно не упоминается: слова — это действия, и эти действия

являются фазами самого процесса жизни. Завершая свой путь, жизнь в

конце концов приводит к высказыванию. «Совершилось» — это последнее

499

действие Распятия. То, что Иисус после полного отчаяния может возоб-

новить человеческую историю в том ее виде, как она проходила через Ав-

раама, Моисея и пророков, и осознать свою жизнь в качестве историчес-

кого следствия жизни человеческого рода, отличает Его конец от конца

двух

Его

соседей. Именно это короткое предложение, состоящее из одного

слова

(10*),

делает это событие содержанием Его собственного опыта.

Язык нельзя сохранить живым, заморозив или заключив в словари.

Закон изнашивания при переходе от одухотворения к рутине в отноше-

нии языка имеет силу точно так же, как и в отношении других процес-

сов

жизни.

Всякий раз, когда мы говорим, мы либо обновляем исполь-

зуемые нами слова, либо уменьшаем их значимость. Следовательно, язы-

ком христианства можно злоупотреблять, как и всяким другим, и мы

слышим, как сегодня им злоупотребляют «христианские» фашисты, ком-

мунисты, пацифисты и снобы. Оглядываясь в прошлое, мы можем уви-

деть, что все потоки христианского языка застыли и превратились в гео-

логические напластования. Языки святых и мучеников, крестоносцев и

паломников больше не трогают человеческое сердце. Ни ритуал, ни мес-

са — эти безупречные творения первого тысячелетия, — ни величествен-

ный язык Ханаана в протестантской Библии не достаточны для того, что-

бы в наши дни установить мир между людьми. И все же мы видим так-

же, что когда хлеб жизни черствел, он снова и снова делался свежим по-

средством нового пресуществления. Эти виды преобразования живой

речи в действии являются настоящим таинством Духа, и если мы сегод-

ня смиренно признаем свое банкротство, то сможем надеяться, что услы-

шим, как Слово будет произнесено еще раз.

Смерть и Воскресение мира, прерывность христианской веры, отлив

и обновленный прилив ее жизни не должны заслонять от нас существен-

ного единства истории спасения. Древо вечной жизни может расти, толь-

ко проходя через последовательно сменяющие друг друга поколения лю-

дей, в одном Духе протягивающих друг другу руки сквозь века. И каж-

дое поколение должно действовать по-другому именно для того, чтобы оли-

цетворять собой одно и то же. Только так каждый человек может стать

партнером в процессе Творения Человека, только так жизнь в конце вре-

мени может стать такой же подлинной, как и в его начале.

В последнее столетие историческая наука забыла об этой основной

истине, и потому до сего дня среди ученых модно пренебрегать фунда-

ментальным единодушием христиан, проходящим через века, и вместо

этого сосредоточивать свои усилия на отделении многих исторических

пластов от исторических форм их выражения (12). Современные люди

сочли, что Церковь, изменившись в течение двух тысяч лет своего суще-

ствования, совершила преступление. Св. Павел был назван первым де-

зертиром (13); затем принялись за епископов, и началось выявление од-

ного искажения за другим, пока в 1789 г. рационалисты не сочли Цер-

ковь совершенно излишней.

И все же роль Церкви была особой, явной, осязаемой и непрекраща-

ющейся. Смысл христианской эры заключается в том, что время раздель-

ных привязанностей подходит к концу, и начинается воссоединение че-

ловечества. В каждую эпоху после Христа все новые части тварного мира

обретают свой дом в длящемся единстве.

500

VII

Проникновение креста

Если они — посев Отца, то они прорастут

живыми побегами на Кресте Сына.

Игнатий

(100

после Р.Х.)

Послание к

траллийцам,

гл.П

(1*).

Крест как действительность — Будда —

Лао-цзы

— Авраам — Иисус —

«Социальные науки» в качестве Ветхого завета

За девять лет до того, как нынешняя война напомнила нам, насколько

глубоко смысл Креста укоренился в человеческом опыте, Уинстон Чер-

чилль писал: «В конце концов, человеческая Жизнь должна быть распята

на Кресте либо Мысли, либо Действия» (1). История христианства — это

проникновение Креста во все большее число областей человеческого су-

ществования. Как мы видели, каждое его проникновение в другую сфе-

ру нашего ума или нашего тела знаменует собой начало новой истори-

ческой эпохи. То, насколько глубоко Крест проник в человеческий опыт,

можно увидеть на примере слова «крестообразный»

(2*),

вторгшегося в

словари языков наших науки, искусства, политики и общественной

жизни.

Соответственно, с момента Распятия Крест стал приобретать все

больше и больше значений, и с появлением новых потоков христианс-

кого языка значение Креста могло выражаться различными способами.

Но, как было указано в пятой главе, старыми словами так сильно зло-

употребляли и они настолько истощились, что христианство ныне может

обновиться, только прибегнув к безымянному, не имеющему никаких

ярлыков общественному служению. Перед лицом этой потребности мы

и должны попытаться перевести смысл Креста на нецерковный, постте-

ологический язык, который может помочь нам дать свежие и прямые от-

веты, избавившись от окутывающей нас пелены накопившихся запретов.

Крест как действительность

Действительность сама по себе — не абстрактная действительность фи-

зики, а полнокровная действительность человеческой жизни — являет-

ся крестообразной. Наше существование — это постоянное страдание и

борьба с силами, конфликтующими между собой, это парадоксы, внут-

ренние и внешние противоречия. Они разрывают нас и тянут в проти-

воположных направлениях, но они же и обновляют нас. И эти противо-

положные направления могут быть сведены к тем четырем направлени-

ям, которые определяют великие оси пространства и времени в жизни

всех людей и образуют Крест Действительности (2).

Под действием чар математических и физических концепций мы

привыкли думать, что время и пространство являются однородными или

501

совершенно одними и теми же в каждой точке. Например, время, хотя

оно обычно и разделяется на прошлое, настоящее и будущее, на диаграм-

мах привычно изображается в виде прямой линии, и нет, очевидно, ни-

какого основания, позволившего бы нам различать прошлое и будущее.

И похоже, что точно так же обстоит дело с неорганической природой:

она не знает будущего, ей известны только совершенные и несовершен-

ные грамматические времена, только процессы, которые закончились, и

процесы,

которые в любой данный момент еще продолжаются.

Мы избавились от широко распространенного предрассудка нашего

времени, что время и пространство могут быть объединены в качестве

двух общих систем отсчета, применимых ко всякому опыту. Люди лю-

бят многословно рассуждать о «пространстве» и «времени» так, словно

мы воспринимаем их на опыте одинаковым образом. Но каждый чита-

тель на своем собственном опыте может увидеть, что это не так. Про-

странство воспринимается как целое. Все, что человек охватывает своим

взглядом, он воспринимает как один мир пространства. Но вещи внут-

ри мироздания — это подразделения, которые мы очертили после того,

как нам уже была дана целостность пространства.

Теперь обратимся к нашему восприятию времени. Как сказал Гомер,

на настоящем так же неудобно сидеть, как на лезвии бритвы. И все же

мы говорим о «настоящей» Конституции, хотя она относится к 1787 г.,

и мы говорим о «нашей» эре, о постоянном прогрессе, о духе Флорен-

ции, проходящем через века. Что это означает? Время не дано как про-

странство, т.е. как мироздание. Оно дано каждому из нас индивидуаль-

но как призрачное мгновение или как бесчисленные призрачные мгно-

вения. Но все вместе мы творим времена: любое тело времени существу-

ет лишь потому, что мы так говорим. Вещь, молекула, атом, электрон —

все это подразделения пространства потому, что мы так их называем, и

они являются исторически созданными частями Единого пространства.

Однако час, год, века — все это исторически созданные единицы, сотво-

ренные нашей верой из бесчисленных моментов. Когда мы имеем дело

с пространством, мы исходим из мироздания. Когда мы имеем дело с

временем, мы переходим к телам времени, называя их так. И мы не в со-

стоянии назвать их так до тех пор, пока мы совместными усилиями не

отбросим некоторые частицы времени в качестве «прошлого» и не опре-

делим другие его частицы в качестве будущего. Именно тогда приходит

христианство, открывающее подлинное качество времен как дел нашей

веры в процессе нашего совместного называния их таковыми. Иисус

стал будущим, хотя однажды Он уже умер. И теперь человек может дви-

гаться во времени в прошлом, будущем, настоящем действительно сво-

бодно. Иисус стал творцом всех тел времени, больших и малых, в свете

одного тела, которое вмещает в себя все одухотворенные существа, всех,

кто творил времена, всех

людей.

Если это так, то все люди являются людьми потому, что они одно-

временно смотрят и назад, и вперед. Благодаря этому факту мы распяты,

имеем крестообразную форму. Никто не живет в одном времени. В любой

момент человеческое сообщество заново определяет как свое собствен-

ное прошлое, так и свое будущее. Создание Церкви привело к постоян-

ному обновлению нашего исторического прошлого. «Ренессанс» — это

502