Румянцев О.К. (ред.) Судьба европейского проекта времени

Подождите немного. Документ загружается.

494

Преемственность в культуре и память истории

та».

В соответсвии со своими «математическими» понятиями

о справедливости Лейбниц отдавал должное атомистам

(Демокриту, Эпикуру), но считал их непоследовательными.

Во-первых, «пустота» наполнена материей, как левенгуков-

ская капля — микробами. Во-вторых, имеющие признаки

тел «атомы», несомненно, делимы далее на части, как любые

другие материальные тела. Нужно только изменить масштаб,

и микромир ничем не будет отличаться от макромира. Уме-

стно еще раз вспомнить лейбницевское определение мира

как фрактала: «часы, каждая часть которых тоже является

часами».

Из-за зависимости чувственных впечатлений от разреша-

ющей способности органов чувств перцепции дают монаде

«смутную» картину универсума. Монады образуют иерархию.

Примитивная монада, связанная с каким-нибудь камнем, так

и представляет универсум в «собственном масштабе», в виде

сплошных протяженных тел. Более совершенные монады,

такие, как жизни, души, духи, гении, ангелы и Бог, пред-

ставляют универсум во все более истинном свете. Причем

духи — монады живых разумных существ — обладают «ап-

перцепцией» или способностью возвыситься от чувственных

впечатлений до понимания универсума. Понятие «апперцеп-

ции» Лейбница получит в философии Фихте современную

трактовку «конструирования»: доступного человеку создания

смысла, «чертежа» универсума, в противовес недоступному

человеку, требующему всемогущества божественному творе-

нию универсума. Причем, согласно Лейбницу, человек в

«конструировании» в принципе не уступает Богу, в творении

же — серьезно уступает. Человек может сделать часы, но не

может сделать такие часы, мельчайшая часть которых вновь

была бы часами. Фрактальные часы, говоря языком совре-

менной математики! Единственной абсолютно бестелесной

субстанции

—*

Богу — незачем представлять и понимать уни-

версум, созданный в согласии с собственным замыслом.

Монады не подвержены никакому влиянию извне, «у них

нет окон». Монада беспрерывно изменяется согласно «внут-

реннему принципу», переходя из одного состояния в другое

и оставаясь при этом простой. Состояния монады называются

«перцепциями» или восприятиями. Каждое состояние монады

представляет собой «множество в одном» — универсум. Внут-

ренний принцип, согласно которому сменяются состояния мо-

нады, называется «стремлением» или аппетитом.

Здесь стоит сделать отступление. В современной математи-

ке понятие множества, без которого математики просто нет, —

неопределимо. Например, академик Лузин дает такое тавто-

логичное определение множества: «многое, мыслимое как

единое». У Лейбница мы находим исходную интуицию поня-

тия множества, контекст, в котором оно аксиоматически оче-

К.Ю. Токмачев. Новое время в фокусе Лейбница

495

видно. Множество — это то, что дано субъекту, т.е. это объ-

ект, это мир. Поэтому математика, имеющая дело с множест-

вами, — это сам субъект. Не случайно позже Гегель назовет

формальную логику Аристотеля — прообраз современной ма-

тематической логики, обосновывающей современную матема-

тику — «законом субъективного мышления».

Рассмотрим более подробно самое поразительное место

метафизики Лейбница. Одна сотворенная монада не может

иметь физического влияния на внутреннее бытие другой.

В частности, тело не может влиять на душу. Душа сама

должна быть источником своих феноменов. Все в душе про-

исходит так, как если бы тела вовсе не было; в теле все совер-

шается так, как если бы не существовало души

. Вместе

с тем оба действуют так, как будто бы одно влияет на дру-

гое

Метафора А. Бейля, корреспондента Лейбница: «Тело —

чудесный корабль, который сам собой, без лоцмана, направ-

ляется в гавань»

. Душа — живое зеркало универсума. Вся-

кое тело чувствует все, что совершается в универсуме, так что

тот, кто видит, мог бы в каждом теле прочесть, что соверша-

ется повсюду, и даже то, что совершилось или еще совершит-

ся,

замечая в настоящем то, что удалено по времени и месту.

Душа и тело — субстанции, находящиеся в естественном

согласии, таком, какое существует между двумя точно иду-

щими часами

В метафизике Лейбница отчетливо слышен дуализм Де-

карта, сквозная для Нового времени тема оппозиции субъекта

и объекта. Внутреннее стремление монад подчинено «конеч-

ным причинам добра и зла» — это мыслящая субстанция Де-

карта, движение тел подчинено причинам действующим —

это протяженная субстанция Декарта. Происходящее в царст-

ве духа и происходящее в царстве материи изначально

согласованы между собой Богом, их связывает «предустанов-

ленная гармония». Это не механическая, вообще не физиче-

ская связь, это — «функция» в современной математике.

Предположим, мы зашли за угол дома и увидели новые

объекты, ранее скрытые от нас за углом. Согласно расхожей

точке зрения, угол не позволял нам увидеть объекты, потому

что не давал объектам воздействовать на наши органы чувств,

«принимал огонь объектов на себя». С этой точки зрения пред-

полагается, что «внешний» объект воздействует на органы

чувств (аффицирует их) и становится «внутренним» воспри-

ятием, мыслью.

Другое объяснение: мы увидели новые объекты не потому,

что это ранее невидимое объективно и независимо от нас все-

гда было за углом и, зайдя за угол, мы попали «под обстрел»

этих новых объектов, не потому, что нечто извне проникло

внутрь, превратившись в восприятие, но потому, что наш «ап-

петит», «устремляя нас за угол», сменил внутри нас «кино-

496

Преемственность в культуре и память истории

кадр» универсума. Проживая жизнь, человек сидит в киноте-

атре и смотрит кино про себя. То, что происходит перед его

глазами, —объясняется сменой пленок в будке киномехани-

ка. За пределами кинотеатра течет, возможно, какая-то дру-

гая жизнь.

Если метафизику Декарта образно представить в виде пары

кирпичей — субстанций, стянутых шнурком страстей, то ме-

тафизика Лейбница — это два синхронизированных часовых

механизма.

Метафизика Лейбница парадоксальна, прозрачна и фрак-

тальна. Мир Лейбница — какой-то «городок в табакерке»

В.Ф. Одоевского. Мир предстает перед нами как универсум

(множество) вещей. Каждая вещь сама суть множество, и по-

этому она может быть создана и разрушена. Процессы сборки

и распада вещей не ограничены

HPI

снизу, ни сверху (атомов

в смысле Демокрита — нет). Неуничтожимые начала ве-

щей — это простые субстанции или монады. Каждая монада

обладает представляющей функцией, благодаря которой «ви-

дит» универсум.

Каждая вещь уникальна (неповторима). «Не найти двух

одинаковых листьев на дереве и двух одинаковых капель воды

в чашке». Каждая вещь является субстанцией, она ни в чем

другом не нуждается для своего бытия. В частности, многооб-

разие вещей универсума, по Лейбницу, не есть следствие син-

гулярных вихревых искривлений пространства, как у Дека-

рта. Вещь Лейбница — это одушевленный механизм, в каком-

то смысле она — антропоморфна. Подобно человеку, вещь

есть тело и душа. Душа вещи, ее «я», ее самосознание, ее внут-

ренний мир есть «мыслящая субстанция» Декарта. Тело вещи,

ее внешность, ее расположение во внешнем мире и отношение

к предметам внешнего мира есть «протяженная субстанция»

Декарта.

Как «мыслящая субстанция» Декарта, душа вещи проста,

неделима, непротяженна. Если в ней и различаются части, то

в каждой своей части душа присутствует целиком, так что это,

строго говоря, не части, а модусы, способы бытия или способно-

сти души. Простые субстанции, соответствующие душам вещей,

Лейбниц назвал монадами. Монады — это «элементарные части-

цы» универсума Лейбница.

Вещи (монады) образуют иерархию: материальные тела,

живые организмы (жизни), одушевленные тела (души), разум-

ные существа (духи), гении, ангелы и Бог..

Чтобы понять классификацию монад Лейбница, вспом-

ним, что всякая мыслящая субстанция «измышляет» внеш-

ний мир, как бы «видит его во сне». Низшую категорию обра-

зуют «голые» монады, которые «спят без сновидений». Это

«души» вещей неживой природы. Все, что происходит с этими

вещами, вызываетря внешними или «действующими» причи-

К.Ю. Токмачев. Новое время в фокусе Лейбница

497

нами или движением. «Голая» монада — это не пустое место.

Она бессознательно, поскольку спит, исполняет заранее со-

ставленную Богом «программу» бытия своего неживого тела,

благодаря чему в универсуме соблюдаются законы. Она явля-

ется его внешней формой и внутренней энергией. На бессозна-

тельном уровне все, происходящее в универсуме, представле-

но в ней нацело, так что «умеющий читать» смог бы прочесть

в ней прошлое и будущее всего универсума. Единственной мо-

надой, не связанной ни с каким телом, является Бог.

«Протяженная субстанция» Декарта представлена у Лейб-

ница «сложной субстанцией», а «мыслящая субстанция» —

монадой. Определение «сложной субстанции» у Лейбница ка-

жется противоречащим здравому смыслу. Каким образом

сложная субстанция — протяженное и весомое «материаль-

ное» тело — может быть составлена из простых субстанций —

непротяженных, невесомых, бестелесных монад?

Кант больно укусил Лейбница за это место, посчитав, что

Лейбниц смешал в кучу понятия о вещах и сами вещи, «ин-

теллектуализировал явления» [13]. Наверное, для Канта, чет-

ко разделяющего феномены и ноумены, подобное смешение

было недопустимо, уничтожало саму субъект-объектную оп-

позицию.

Позволим себе небольшое отступление в защиту Лейбница.

Напомним, что вопрос о делимости материи окончательно не

решен до сих пор, в том числе и из-за ограниченной мощности

современных ускорителей и чувствительности измерительных

приборов. И Декарту, и Лейбницу ясно, что процесс деления

материи не может закончиться «атомами протяжения или тя-

жести», ведь ничто не помешает делить эти «атомы» дальше.

Предупреждая возможные возражения экспериментаторов,

Декарт допускает, что на очередном этапе деление протяжен-

ного элемента материи может показаться человеку техниче-

ски невозможным. Но Декарт категорически не допускает, что

это деление будет невозможным для Бога.

Моделью материального тела для Лейбница был математи-

ческий континуум, множество, состоящее из точек. Протя-

женной, бесконечно делимой субстанцией, состоящей из не-

протяженных и неделимых монад, является, например, отре-

зок прямой. В самом деле, отрезок имеет длину, следовательно,

он протяжен. Любая часть отрезка, имеющая длину, вновь мо-

жет быть поделена на части, имеющие длину; следовательно,

отрезок бесконечно делим. Наконец, отрезок состоит из точек,

по определению непротяженных и неделимых. Между про-

чим, точки отрезка — одинаковые, получающиеся друг из

друга операцией сдвига — тем не менее все различны.

Философия Лейбница — не понята до конца. Я утверждаю,

что она и не может быть понята. Используя доставшееся от

Декарта и Спинозы наследство — математический метод не-

498

Преемственность в культуре и память истории

противоречивой аксиоматической теории — Лейбниц бук-

вально, пировал, рассыпая предметные теории направо и на-

лево.

Удивляясь гениальности Лейбница, мы оказываемся в

положении мольеровского господина Журдена, пораженного

тем, что каждый раз изъясняясь, он «говорит прозой». Любой

текст, написанный на языке непротиворечивой аксиоматиче-

ской теории, автоматически становится теоретическим дости-

жением, некой теорией, как ни тавтологично это звучит.

Монады Лейбница, которые «видят» один и тот же уни-

версум, не испытывая воздействия каких-либо тел, — это

виртуальный мир компьютеров в глобальной сети (Интернет),

обменивающихся информацией, не входящих в прямой контакт

ни друг с другом, ни с реальным окружающим миром. «Пред-

ставляющие функции» монад — это программное обеспечение,

« предустановленная гармония » — это протоколы передачи дан-

ных. Подключенный к сети компьютер имеет полную информа-

цию обо всем, происходящем в мире, но не входит в прямой

контакт ни с чем, f него нет органов для прямого контакта

(«у монады нет окон»). Всю информацию он получает из «дру-

гого источника» (вещь мыслящая), в нем действуют не «эффек-

тивные» причины (столкновение бильярдных шаров), но при-

чины «конечные» — сигналы, слова, сообщения. Возможно,

Лейбниц истолковал «мыслящую вещь» как информацию.

Когда Кант говорит, что Лейбниц «интеллектуализировал

явления», смешал в кучу вещи и понятия о вещах, Кант про-

сто не догадывается, что Лейбниц уже открыл феномен инфор-

мации, открыл вещь, которая одновременно является поняти-

ем о вещи, кодом, материальным знаком, сигналом. Мы уже

перечислили часть достижений Лейбница в математической

логике, в вычислительной технике. Оказывается, Лейбниц

развил до современного состояния и двоичную систему счис-

ления — специальный код, с помощью которого в компьюте-

рах записана вся имеющаяся на сегодня информация.

Лейбниц показал, что арифметические операции над

двоичными числами легко механизируются («автоматизи-

руются», как сказали бы сегодня), что для записи информа-

ции (чисел) в двоичной системе счисления требуется мини-

мальное количество знаков. В двоичной системе счисления

имеется два знака: ноль и единица. Но в позиционной записи

чисел часто используется только один знак — единица, а

вместо нуля оставляется пробел, пустое место, ничто. Таким

образом, числа в двоичной системе записываются с помощью

всего одного знака и пустоты. И при помощи этих двоичных

чисел могут быть записаны (закодированы) все вещи универ-

сума. Таким образом, записи вещей универсума созданы «из

ничего» посредством единственного символа или «слова».

Двоичные числа Лейбниц считал прямым доказательством

чудесных библейских сюжетов: новозаветного «вначале

К.Ю.

Токмачев.

Новое время в фокусе Лейбница

499

было Слово» и ветхозаветного «сотворения Богом мира из ни-

чего»

Причем оба сюжета присутствуют в двоичном числе сим-

фонично и сиыэргийно.

В последние годы жизни, уже далеко продвинувшись са-

мостоятельно в изучении двоичной системы счисления, счи-

тая ее одним из своих важнейших открытий, Лейбниц случай-

но узнает от миссионера о. Буве, что двоичная система счисле-

ния была известна в Китае еще 4000 лет назад, что она

открыта царем и философом Фузи, что загадочные китайские

иероглифы — это просто двоичные числа. Лейбниц чрезвы-

чайно взволнован этим совпадением. Поскольку китайцы зна-

ли двоичные числа, Лейбниц делает вывод, что они не могли

не знать ветхозаветного Ягве и новозаветного Христа.

Возможно, ничто не раскрывает мысль Лейбница лучше,

чем его интерпретация двоичной системы счисления, теорию

которой он сначала создал сам, и потом нашел основные ре-

зультаты у древних китайцев. «Образование чисел с помощью

0 и 1 является прекраснейшим изображением непрерывного

творения вещей из ничего и зависимости его от Бога»

Кант

Размышляя о познавательных возможностях человека,

Кант пришел к выводу, что человек имеет дело не с миром са-

мим по себе, а с неким особенным, собственным, вообще гово-

ря,

частным взглядом на мир, названным им «трансценден-

тальным человеческим субъектом». Привлекая на помощь

современную математику, можно сказать, что человек отобра-

жает вовне некую карту-взгляд, внутри которой оказывается

весь мир, и за пределы которой человек не может выйти. При

этом лежащее вовне многообразие, на которое отображается

карта, — это «вещь в себе», а сама карта, превращающая мно-

гообразие в привычный упорядоченный мир, — это «транс-

цендентальный человеческий субъект». Само отображение

логически предшествует опыту пребывания человека в мире,

является для него априорным и врожденным. Кант никак не

анализирует функцию-гомоморфизм, выполняющую это отоб-

ражение, сопоставляющую точке на карте точку многообра-

зия,

— это «предустановленная гармония» Лейбница.

Уравновешенные по форме, логически безупречные, почти

математические рассуждения Канта заканчивались прово-

кационными выводами о наличии границ человеческого по-

знания.

Во-первых, это открытые Кантом антиномии чистого разу-

ма — пара взаимоисключающих суждений, каждое из кото-

рых можно доказать. Наличие таких антиномий — свиде-

тельство неполноты человеческой способности суждения

500

Преемственность в культуре и память истории

как формальной аксиоматической теории. Этот результат

Канта — естественный предшественник теоремы Геделя

о неполноте.

Во-вторых, это априорные категории, например, такие,

как пространство и время, привносящие, вообще говоря, про-

извольную структурность во внешний «физический» мир,

а также этические императивы, задающие произвольную

упорядоченность во внутреннем мире. В истории философии

уже объявлялась война неким «идолам», возникающим из-

нутри и заслоняющим реальность. Эту войну объявлял Бэкон,

и воевал он с предрассудками. Но одно дело, когда предрас-

судком объявляются «схоластические» понятия вроде мате-

рии или формы, другое дело, когда идолами, заслоняющими

от нас реальность, оказываются «новейшие» понятия про-

странства и времени, само координатное Декартово про-

странство, в котором сотни лет и до сих пор разыгрываются

физические теории.

В-третьих, это априорные синтетические суждения — спо-

собность разума дедуктивно (и спекулятивно) выводить истин-

ные свойства объектов, даже те свойства, которые еще не были

найдены опытным путем в природе. В этом тезисе опять звучит

дерзновенный произвол человека по отношению к природе. Че-

ловек «просто» рассуждает, и результат его рассуждений про-

исходит, обнаруживается в мире «на самом деле», просто

магия какая-то. Скажем, согласно Бэкону, этого не может

быть, поскольку «тонкость природы во много раз превосхо-

дит тонкость разума, поэтому логика бесполезна для откры-

тия знаний».

Мышление, представленное трансцендентальным субъек-

том, оказалось отличным от бытия, представленного вещью

в себе. Человек неизвестно где (врожденная способность) раз-

добыл некую картину мира (карту); отобразил ее неизвестно

на что (на вещь в себе), и этот произвол вдруг обернулся неиз-

менными «звездным небом» над головой и «моральным зако-

ном» в груди.

Хотя Кант свою трансцендентальную философию считал

приятным «подарком» будущим поколениям, ряд его млад-

ших современников, молодых немецких философов, почувст-

вовали некий вызов, брошенный им лично и всему человече-

ству этой виртуозной философией, позднее названной агности-

цизмом. Им, молодым, казалось, что Кант, блестяще выполнив

работу, разрешив массу действительно сложных проблем, не

обратил внимания на нечто очень простое и само собой разу-

меющееся. Что никаких «вещей в себе» нет, не культурная

карта, не идол, а сама суть вещи открывается в нашем созер-

цании вещи. Никаких априорных синтетических суждений

нет, поскольку нет принципиальной разницы между «a priori»

и «a posteriori». Внутри субъекта присутствует знание об объ-

К.Ю.

Токмачев.

Новое время в фокусе Лейбница

501

екте,

и благодаря этому знанию, а не своим дерзновенным из-

мышлениям субъект верно судит о мире.

Никаких антиномий чистого разума нет, мир описывается

непротиворечивой и полной теорией. Для разрешения антино-

мии исследуемую пару противоположностей помещают в объ-

емлющий контекст, в пространство большей размерности

и в этом контексте, используя дополнительную координату,

находят путь, связывающий противоположности, или процесс

перехода одной из них в другую. Например, антитезис «нет

Бога» означает, не то, что Его вообще нет, но что Его «сейчас»

нет в том «месте», где так рассуждают, но Он там когда-то был

или еще будет, ведь процесс становления примиряет противо-

положности абсолютного бытия и абсолютного ничто. Короче

говоря, трансцендентальный человеческий субъект — это не

особый взгляд на мир, не дурацкая, неизвестно откуда взяв-

шаяся карта, но единственный, всеобщий и необходимый, им-

манентный миру объективный порядок, который существует

как полная и непротиворечивая аксиоматическая теория.

Фихте

Первой моделью тождества мышления и бытия был субъ-

ективный идеализм Фихте

. В самом факте самосознания,

в безусловности живого человеческого «я» достигается тож-

дество между субъектом и объектом. Жизнь порождает мно-

гообразие сознания. Сама жизнь не порождается, но только

обнаруживается сознанием, аффицирует его, используя тер-

мин Канта.

Мир,

рожденное жизнью многообразие повернуто к созна-

нию одной стороной, как часовой механизм к мастеру. Позна-

ваем же мир весь целиком. Благодаря необходимой связи эле-

ментов многообразие представляет собой систему. Невидимая

сторона многообразия познается интеллектуальным созерца-

нием, как в геометрии рассчитывается отсутствующая третья

сторона треугольника при заданных двух других сторонах

и угле между ними.

Познание в интеллектуальном созерцании — это конст-

руирование невидимого фрагмента многообразия. В резуль-

тате конструирования объект (фрагмент многообразия) не

создается заново, объекты порождаются только жизнью, но

восстанавливается «чертеж» объекта, чертеж часового меха-

низма, согласно которому он был создан мастером. Вообще,

интеллектуальное созерцание — это создание чертежа мно-

гообразия сознания, порожденного жизнью.

Так же «неотразимо и непреодолимо» убеждение, что дру-

гому человеку предстает тот же самый мир. Предстоящий мне

предмет и мое восприятие этого предмета — это почти одно

502

Преемственность в культуре и память истории

и то же. Вне контекста некоторого воспринимающего субъек-

та мы не можем представить себе предмет. То, что этот воспри-

нимающий субъект — не мы лично, это не важно, поскольку

субъект — с самого начала не мы лично, все-таки это кантов-

ский трансцендентальный субъект.

Вслед за Кантом Фихте утверждает, что мир дан нам в фор-

ме индивидуального человеческого опыта, который Фихте

называет «жизненным опытом» или «жизнью». Преодоле-

вая кантовский дуализм «явления» и «вещи в себе», Фихте

замечает, что никак иначе, кроме индивидуального человече-

ского опыта, мир нам не дан и, следовательно, говорить боль-

ше не о чем.

Приведенное рассуждение Фихте могло бы сойти за стро-

гое математическое доказательство тождества мышления

и бытия как множеств. В самом деле, с одной стороны, оче-

видно, что отдельный человек — только элемент объемлюще-

го многообразия и его «я» — только часть бытия. С другой

стороны, согласно замечанию Фихте, бытие как объемлющее

многообразие включено в индивидуальный жизненный опыт

и, следовательно, целиком содержится в «я», в мышлении

индивида, если угодно. Но если бытие как многообразие яв-

ляется частью мысли, и мысль как многообразие является

частью бытия, то мысль и бытие — это одно и то же много-

образие!

Фихте не только доказывает тождество субъекта и объек-

та. Он утверждает, что реально, в жизненном опыте, не суще-

ствует ни субъекта, ни объекта, что субъект-объектная оппо-

зиция — заблуждение философов-дуалистов. В этом смысле

Фихте подводит итог философии Нового времени. Аксиомати-

ке Декарта о существовании двух независимых субстанций

(res cogitans

res extensa) дается «от ворот поворот». Для объ-

яснения соответствия мышления и бытия Фихте не требуется

ни «божественная милость» Декарта, ни «предустановленная

гармония» Лейбница.

Как у Спинозы «мышление» (res cogitans) и «протяжение»

(res extensa) — не самостоятельные субстанции, но модусы

единой субстанции (causa sui), так у Фихте мышление и бы-

тие,

субъект и объект — не отдельные вещи, но лишь опреде-

ления сознания, рефлексии «я». Вообще, «я» Фихте и causa

sui Спинозы — двойственны. Фихте смотрит на тождество

субъекта и объекта со стороны субъекта (через призму субъек-

та),

в то время как Спиноза — со стороны объекта; «протя-

женная субстанция», по Фихте, — это подробность «мыс-

лящей». Л.С. Черняку принадлежит следующая остроумная

метафора. Если сущее сравнить с моллюском в конической ра-

ковине, то философия Фихте — это взгляд изнутри раковины,

а философия Спинозы — взгляд извне. Мир Фихте спрятался

в фокусе «я». Мир Спинозы раскрылся в бесчисленном мно-

К.Ю. Токмачев. Новое время в фокусе Лейбница

503

жестве модусов и атрибутов субстанции.Мир Фихте стянут в

фокусе индиврщуального сознания.

В переводе на современный язык, Фихте утверждает, что

жизнь разворачивается в «ментальном пространстве», в кото-

ром тождество мышления и бытия достигается естественно,

автоматически. Важной топологической характеристикой

ментального пространства является его «замкнутость». С ма-

тематической точки зрения замкнутость можно трактовать

метрически

алгебраически. Метрргческая трактовка: за пре-

делами ментального пространства ничего нет

быть не может.

Алгебраическая трактовка: PI3 ментального пространства нет,

не может быть выхода.

Для справки, алгебраическая (операциональная) замкну-

тость означает, что любые действия, предпринятые в мен-

тальном пространстве, приведут к предсказуемым результа-

там, оставят нас в том же пространстве. НаподобР1е того, как

сумма двух целых чР1сел всегда будет целым числом.

Метрическая замкнутость ментального пространства дела-

ет философР1ю Фихте «субъектр1вным рщеализмом». Строго

говоря, метрическая замкнутость означает, что пространство

содержргг свои «предельные точки». Например, в трактовке

А.Ф.

Лосева платоновская идея прекрасного является «пре-

дельной точкой» множества прекрасных вещей: прекрасного

кувшина, прекрасного коня, прекрасной девушкрх и т.п.

У Платона вечная и неизменная идея — объект иного, «гор-

него» мира, и не принадлежит «дольнему» миру преходящих

вещей. Следовательно, чувственно-данное многообразие

у Платона — открыто, не содержит идей — своих предель-

ных точек.

Не так у Фр1хте. Не объясняя, как это возможно, он разде-

ляет «неотразимое и непреодолимое» убеждение, что всем лю-

дям предстает один и тот же мир, который можно назвать ре-

альностью. Идея — это не запредельное бытие прекрасного

самого по себе, не первообраз, но всего лишь образ, «отраже-

ние в зеркале», рефлексия «я» на присутствующий в жизнен-

ном опыте ряд вещей.

Индиврщуальное сознание, по Фр1хте, — это аналитичес-

кая функция реальности как аргумента, разложимая в ряд

по степеням рефлексрш. В этом ряду рефлексрш первой сте-

пени соответствует прямое «осознанР1е реальности», а рефлек-

сиям высших степеней — «осознание осознания» или теоре-

тическое конструирование реальнострь

Способность к теоретическому конструированию — более

чем естественна для «я». Если вещи Платона — это тени идей,

то идеи Фихте — это отражения вещей (чертежи, конструк-

ции).

Идеи — функщш реальности, наподобие того, как отра-

жение предмета в зеркале является функцией предмета. К сло-

ву, будучи функцией реальности, конструкции и чертежи не