Кислов Б.А., Туев В.А., Ткачева М.П. Философия

Подождите немного. Документ загружается.

– 51 –

ГЛАВА III. ИСТОРИЧЕСКИЕ ФОРМЫ МЕТАФИЗИКИ

Задача, которая стоит перед нами, — понять логику развития

мировой философской мысли — нелегка. Существует ли вообще эта

логика? Или философские идеи рождаются спонтанно? Есть ли в бо-

гатстве и многообразии этих идей некое единство? Почему менялась

сама проблематика философии? Это непростые вопросы. И нам пред-

стоит на них ответить.

Первое, что привлекает наше внимание, когда мы смотрим на про-

шлое философии, — это скопище мыслей об одном и том же. Мнения

противоречат одно другому, авторы обвиняют друг друга в заблужде-

ниях. Таким образом, философское прошлое — это как бы совокуп-

ность заблуждений. Г. Гегель хорошо сказал по поводу человеческой

жизни вообще: «Когда мы обращаем взгляд на прошлое, то первое, что

мы видим, это руины». Эти слова можно отнести и к истории филосо-

фии. История философии, будучи изложением философских систем,

становилась их критикой: «Глядя на это бурное море, если мне бу-

дет дозволено называть так человеческие мнения и рассуждения, я не

в состоянии отыскать в столь обширном пространстве ни надежного

убежища, ни укромного места, которые не были бы отмечены кру-

шением какого-нибудь знаменитого мореплавателя». Вот так изящно,

в стиле барокко, характеризует ситуацию французский писатель XVII

века Ж. Боссюэ.

Но удивительно то, что каждое новое учение было бы лишено

всякого смысла, если бы не стремилось преодолеть прежние заблуж-

дения. Они невольно выступают как инструменты познания истины,

приобретая положительные черты. При этом используются недостат-

ки и ошибки предыдущих учений. Теперь уже история философии

напоминает ошпаренного кота, который избегает тех домов, где он об-

жегся. Так с течением времени философия набирает в свою котомку

«кучу» признанных заблуждений, которые становятся пособниками

истины. Память о прошлых кораблекрушениях, говорил Ж. Боссюэ,

увековечивается в маяках, предупреждающих о рифах и мелях. Таким

образом, прошлое встает перед нами не просто как заблуждение, а как

сокровищница заблуждений, в которой время от времени попадаются

зерна истины. Если же теперь мы более пристально рассмотрим, в чем

заключается то «опровержение», которому каждое философское уче-

ние подвергает своих предшественников, то увидим, что оно не имеет

– 52 –

ничего общего с умерщвлением. Далее обнаруживается, что заблуж-

дение является таковым не потому, что оно не есть истина, а потому,

что оно еще не вся истина. Предшествующий философ прервал ряд

своих мыслей раньше времени, не «продолжил мыслить». И произо-

шло так, что его последователь воспользовался его же учением, за-

гнал его в контекст своих новых идей, избежав при этом только одной

ошибки: он не остановился. Воспринятый тезис не остается в новой

системе таким же, каким был в старой, он дополняется. На деле речь

идет уже о совершенно новой идее, отличной от той, что была вначале

раскритикована, а затем использована. Эта идея «исчезает» в новом

интеллектуальном построении, так как ассимилируется другой, более

полной истиной.

Такова судьба идей, которые умирают, будучи превзойденны-

ми другими, более сложными идеями. Создается впечатление, будто

еще до того, как человек начал мыслить, истина разбилась на мно-

жество осколков, которые теперь он вынужден собирать по одному,

чтобы сложить воедино. Немецкий философ Г. Зиммель рассказывает

об «обществе разбитой тарелки», которое существовало в Германии

в конце XIX века. Отмечая некий юбилей, группа друзей собралась

пообедать вместе. Они решили разбить тарелку и разделить между

собой осколки, при этом каждый из них обязался передать перед

смертью свой осколок кому-нибудь из друзей. Постепенно все оскол-

ки оказались у последнего из оставшихся в живых друзей, который

сумел восстановить тарелку. И философские истины подобны раз-

битой тарелке: это частичные истины, представляющие собой опыты

человеческой мысли по поводу реальности, через которые надо прой-

ти. Каждая из них — «путь», «дорога», приближающая нас к истине

и позволяющая познать одну из ее сторон. Но наступает такой момент,

когда по старой дороге дальше идти нельзя, и не остается ничего дру-

гого, как попытаться пойти по иной. Чтобы новая дорога вела к цели,

ее следует выбирать, не упуская из виду прежнюю. В этом смысле но-

вая дорога — это продолжение старой, но уже в другом направлении.

Вся вереница философов выступает как единый философ, про-

живший как бы две с половиной тысячи лет, в течение которых

он «продолжал мыслить». Можно сказать, что этот философ суще-

ствует: это современный философ. В сегодняшней философской

практике и вытекающем из нее философском учении мы не упускаем

из виду и учитываем значительную часть всего ранее осмысленного

– 53 –

и продуманного в отношении проблем, составляющих нашу дисци-

плину. Это значит, что философские учения прошлого вносят свою

лепту в нашу сегодняшнюю философию, сохраняя в ней активность

и жизнеспособность.

Когда мы впервые осмысливаем какое-либо философское уче-

ние, оно поражает нас той истиной, которая в нем заключена. Не знай

мы других учений — оно показалось бы нам самой истиной. Поэтому

изучение любой философии вызывает незабываемое ощущение оза-

рения. Последующие размышления заставляют нас внести поправ-

ку: истинно другое учение, а не освоенное нами ранее. Но это вовсе

не отрицает и не обесценивает наше первое впечатление: устаревшее

учение продолжает «все еще» оставаться истиной, т. е. истиной в том

смысле, что через нее неизбежно пройдет наш мысленный путь к дру-

гой, более полной истине.

Каждое философское учение содержит в себе все прежние уче-

ния в качестве составных частей, шагов, которые следует сделать,

чтобы пройти мысленный ряд. Их присутствие может быть более

или менее явным, а может случиться и так, что старая система будет

представлена в более поздней лишь в виде рудимента. Чтобы ясно

и полно почувствовать, что это действительно так, достаточно срав-

нить более позднюю философскую систему и более раннюю. Мало

того: если внимательно рассмотреть древнюю философию, то в ней

можно увидеть контуры едва зарождающихся, еще не воплощенных

идей будущего. Иначе и быть не может. Поскольку проблемы фило-

софии — основополагающие, то нет ни одной философии, в которой

эти проблемы не присутствовали бы. Они неразрывно связаны между

собой, и если начать раздумывать над одной из них, то за ней потянут-

ся и все остальные.

«Беседа» философов продолжается уже более двух тысяч лет. Это

непрерывный диалог или диспут, ведущийся на общем языке, в роли

которого выступает сама философская деятельность. Отсюда мож-

но сделать вывод, что под маской враждующих учений скрывается

одна и та же философия, что философские идеи являются внутренне

тождественными. Чтобы раскрыть это тождество философских идей,

можно рассмотреть каждое из расположенных в хронологическом по-

рядке учений, понять, что у него «внутри», сравнить с другими учени-

ями. Можно для удобства распределить философов по десятилетиям

и столетиям. Но тогда мы не заметим в этом потоке идей некие со-

– 54 –

держательные единства, которые в историко-философском процессе

являются относительно устойчивыми (например, «предметные поля»,

«парадигмы», «типы рациональностей» или что-то в том же духе).

Кроме того, переход от одного единства идей к другому должен харак-

теризоваться качественными изменениями, позволяющими провести

между ними четкую границу.

Поскольку для обозначения периодов философии (как содержа-

тельных единств) нам все-таки нужны хронологические вехи, мы вы-

нуждены использовать выражения типа «V столетие», «XVII» или

«начало», «рубеж столетий» и т. п. Такой подход позволяет избежать

погони за недостижимым — стремлением представить в учебном по-

собии всех без исключения персонажей истории философии, да к тому

же еще «всесторонне». Мы рассмотрим только несколько принципи-

альных идей, используя остальные лишь для иллюстрации конкретной

исторической контекстуальности представляемых идей и концепций.

Все философские учения преподносят привычный нам мир как

бы разделенным на два мира. Один из них — явный, открытый для

человека, а другой — мир, который скрывается за первым, и раскрыть

его суть — задача философии. Таким образом, философия рассека-

ет надвое казавшийся нам единым мир, или (что на первый взгляд

кажется чем-то совершенно противоестественным) — удваивает су-

ществующий мир путем создания за ним или над ним другого мира.

В обоих случаях результат оказывается одним и тем же, поскольку

рассекая ли, удваивая ли, но философия преподносит нам два мира.

Связь между этими мирами различна. Они могут быть тесно перепле-

тены, связаны друг с другом, так что скрытый мир окажется видным

сквозь мир, который нам открыт.

Философия всегда пыталась за конкретными вещами увидеть не-

что другое, то, что объединяет каждую вещь с другими вещами. Одной

из таких первых форм философии была метафизика. Само понятие

метафизики достаточно многозначно. Так, в переводе с древнегрече-

ского оно буквально означает — «после физики». Ее рассматривали

как философское учение о предельных, сверхопытных принципах

и началах бытия, знания, культуры. Термин «метафизика» предложил

Андроник Родосский (I в. до н. э.) при систематизации произведений

Аристотеля: книга о «первых родах сущего» («Метафизика») должна

следовать после «физики». Трактовка метафизики неразрывно свя-

зана с пониманием философии, ее предмета и функций в культуре.

– 55 –

Поэтому, по-разному определяя предмет философии, философы дава-

ли различные, зачастую альтернативные, интерпретации метафизики.

Часто метафизика употреблялась как синоним философии. В марк-

сизме это понятие обозначало противоположный диалектике фило-

софский метод, отрицающий качественное саморазвитие бытия через

противоречия, тяготеющий к построению однозначной, статичной

и умозрительной картины мира.

1. Классическая метафизика

Философия ХХ в. выдвинула ряд оригинальных концепций ме-

тафизики. Философы высказывали даже мнения о необходимости

устранения метафизики из философии и культуры (позитивизм). Дру-

гие отождествляли метафизику с картиной мира, охватывающей при-

роду и духовную жизнь. Неокантианцы (В. Виндельбанд, Г. Риккерт)

рассматривали метафизику как учение о структуре, законах и прин-

ципах теоретического и практического разума и т. д.

Но прежде чем начать характеристику различных форм метафи-

зики, стоит обратить внимание на соотношение понятий метафизики

и онтологии. Дело в том, что зачастую неясно, каким образом они со-

относятся, более того, иногда их просто отождествляют. А между тем

содержание этих понятий не совпадает. Почему это так, стоит разо-

браться. Начнем с самых простых определений. Онтология — учение

о бытии как таковом. Со времен античности в философии различают

бытие и сущее. Сущее — совокупность окружающих вещей. Но сре-

ди многообразия вещей можно найти то, что является общим для

них всех, своеобразный «нейтральный» признак всего мира (сущего

вообще), заключающийся в том, что он (мир) вообще — существует.

Это и выражено в понятии бытия. Почему есть нечто, а не ничто?

Почему вообще что-либо есть, и на чем держится это «есть», что яв-

ляется его причиной? Бытие — последнее, о чем допустимо спра-

шивать. Бытие — это чистое существование, ни к чему не сводимое,

ни из чего не выводимое. Это действительность в полном смысле

слова, ибо все остальное, имеющее внешние причины, — не в пол-

ном смысле слова действительность.

Метафизика — это размышление о сверхчувственных принципах

и началах бытия. Метафизические проблемы есть во всех областях

знания, везде мы упираемся в то, что не доступно разуму, в некий «не-

– 56 –

растворимый» остаток: в познании человека, истории, природы. На-

пример, принцип причинности неявно полагает, что, если все в мире

пронизано причинно-следственными связями, то последовательность

причин неизбежно уходит в бесконечность и предполагает первую

причину, Бога, то есть тот уровень, о котором мы ничего не можем ска-

зать в рамках рационального описания. Или, к примеру, анализируя

проблему человека, мы можем объяснить факт его рождения биоло-

гическими законами, но появление живого человека всегда остается

непостижимым чудом, как говорил русский философ В. В. Розанов;

в маленьком человеке мы отчетливо чувствуем дыхание иных миров,

откуда он только что пришел. В этом смысле прав И. Кант, который

утверждал, что метафизика — это и есть философия в точном и стро-

гом смысле слова. Онтология же тогда выступает как основополагаю-

щая часть метафизики. В связи с этим можно поставить вопрос, а нуж-

на ли вообще метафизика. Да, нужна. Она — не бесплодная попытка

постигнуть то, что лежит за пределами любого возможного опыта,

а попытка выяснить, что люди определенной эпохи думают об общей

природе мира (эти представления оказываются предпосылками в том

числе и конкретно-научного знания), понять каковы эти предпосыл-

ки и как они переходят друг в друга. Метафизика не дает последних

ответов на предельные вопросы бытия; метафизика — это совокуп-

ность тех вопросов, которые задаются людьми, в том числе и учены-

ми. Основная задача метафизики — выявить абсолютные предпосыл-

ки опыта и знания, функция которых состоит в том, чтобы задавать

вопросы и не давать окончательных ответов. В исторических типах

метафизики по-разному выражается фундаментальная структура фи-

лософствования. Выявление этой фундаментальной структуры фило-

софии и есть основная задача метафизики и в этом своем значении она

совпадает с раскрытием структуры человеческого бытия.

Впервые в западной философии мы сталкиваемся с метафизикой

как самостоятельным методом у Платона. В раннегреческой филосо-

фии «мудрость» была синкретичным созерцанием истинной картины

космоса, поэтому собственно философский метод не отличался от на-

учного, т. е. от теории. Платон дает описание высшего типа знания,

восходящего от эмпирической реальности к бестелесным сущностям

(«идеям») по иерархической «лестнице» понятий и нисходящего об-

ратно — к чувственному миру. Говоря о метафизике Платона, зададим

вопрос: откуда у Платона возникло столь категорическое отделение

– 57 –

идей, сущностей, первоначал от человека, его чувственного мира, в ко-

тором протекает на Земле его жизнедеятельность? Почему обычный

мир вещей и мир обыденной человеческой жизни надо рассматривать

как навсегда отъединенный от идей-образцов, от первосущностей?

Обычный мир существует, бытийствует, но всегда, по Плато-

ну, неистинным образом. Он изменчив, полон несправедливости,

зла, безобразия и никогда полностью не совместим с чистыми об-

разами Добра и Красоты. У такого подхода есть, несомненно, свои

социально-исторические, нравственные основания. Нельзя не согла-

ситься с русским философом В. С. Соловьевым, предположившим,

что первым толчком к обособлению «чистого» мира идей послужило

переживание Платоном смерти Сократа. «Тот мир, — пишет В. С. Со-

ловьев, — в котором праведник должен умереть за правду, не есть на-

стоящий, подлинный мир. Существует другой мир, где правда живет.

Вот действительное жизненное основание для Платонова убеждения

в истинно-сущем идеальном космосе, открытом и противоположном

призрачному миру чувственных явлений. Свой идеализм — это во-

обще мало замечалось — Платон должен был вынести не из тех от-

влеченных рассуждений, которыми он его потом пояснял и доказы-

вал, а из глубокого душевного опыта, которым началась его жизнь».

Однако центральное значение социальных сюжетов в становлении

платоновской концепции идей не должно заслонять от нас другое,

не менее существенное обстоятельство. А именно: мир идей рождает-

ся у Платона как ответ на труднейшие проблемы общефилософского

рассуждения. Их принято именовать вечными, потому что с глубокой

древности и до сего дня они вновь и вновь осмысливаются философа-

ми. Это проблема первоначала и проблема идеального.

Платон начинает острую полемику с античной «натурфилософи-

ей», т. е. древнегреческой философией, которая искала первоначало

в чем-то природно-вещественном. Он спорит с целой плеядой великих

предшественников: Гераклитом, Эмпедоклом, отчасти с Анаксагором.

Главными для Платона были вопросы, которые для его предшествен-

ников являлись второстепенными — вопросы, касающиеся происхо-

ждения живых тел и источника рождения человеческих мыслей.

Если в прежней философии человек выглядел абсолютно сли-

тым с общим порядком космоса (потому в проблеме всеобщего еще

не столь отчетливо проявились специфические трудности объясне-

ния человеческих феноменов), то у Сократа и Платона именно эти

– 58 –

трудности выдвинулись в центр философствования. Сократ и Платон,

как и античная мысль в целом, заняты поиском единого, всеобщего

первоначала как устойчивого первоисточника, первопричины, пер-

восущности всего, что возникает и рождается «на небе и на земле».

Но они отталкиваются уже скорее не от тел природы, от телесных яв-

лений, а от человека; притом, в отличие от предшествующей фило-

софии, в жизнедеятельности человека на первый план они выдвигают

духовно-нравственные устремления, процессы и результаты.

По логике рассуждений Платона, первоначало должно, прежде

всего, объяснить рождение, функционирование, смысл всего, что от-

носится к человеку, — и высшие проявления его духа, и другие «ду-

шевные» особенности в их разнообразии, и, конечно, деятельность

тела с его потребностями. Платон прав в том, что общие и конкрет-

ные причины свободных, осознанных человеческих поступков нельзя

объяснить натуралистически, не прибегая к понятиям блага, долга,

справедливости, то есть не обращаясь к чистым, отвлеченным поня-

тиям (идеям). Более того, он стремится с помощью теории идей (бо-

лее или менее пригодной для объяснения человеческих феноменов)

объяснить и мир природы, целостный Космос. Таким образом, все-

общий принцип мироздания понимался им как источник объяснения

всего, что было, есть и будет. Идеи Платон толкует в качестве «истин-

ных» первоначал. Но полное отделение первоначал, первосущностей

от мира вещей, от человеческого жизненного мира — новшество, ко-

торое вносит в философию именно Платон, не соглашаясь видеть, как

его предшественники, первоначало каким-то образом «встроенным»

в реальный мир.

Для Платона идея – это, во-первых, источник бытия вещей,

их свойств и отношений; во-вторых, образец, взирая на который де-

миург творит мир вещей; в-третьих, цель, к которой, как к верховно-

му благу, стремится все существующее. Но есть еще одно положение,

для него чрезвычайно важное: «идея» в платоновской философии

сближается со смыслом. Это уже не само бытие, а соответствующее

бытию понятие о нем, замысел, руководящий принцип, мысль и т. п.

Выдающаяся заслуга Платона, его вклад подлинного исследователя

в развитие философии и духовной культуры — в открытии и начав-

шемся изучении бытия духовных смыслов, целей, идеалов, образцов-

парадигм, их огромнейшего влияния на человеческую жизнь.

– 59 –

Опираясь на предшествующую культуру, философию, Платон

не просто вычленил общие и всеобщие понятия в особую, достой-

ную специального размышления сферу, но попытался выяснить,

как эти понятия действительно существуют и бытийствуют. Бытие

и сущность идеального — вот стержневая тема философии Платона

и платонизма.

Вопрос о существовании идей — это вопрос о том, как они су-

ществуют: где и как их можно обнаружить именно в качестве идей,

а не просто впечатлений чьего-то сознания. Помимо этого, проблема

бытия идей включает и вопрос о том, что общего и что специфиче-

ского у идей с другими формами существующего (природой, чело-

веком, обществом). Оба вопроса чрезвычайно трудны. И неудиви-

тельно, что философия со времен Платона не перестает биться над

их осмыслением.

Великий греческий мыслитель первым натолкнулся на причудли-

вость, парадоксальность бытия идеального. С одной стороны, понятия

рождаются в сознании отдельных людей, которые осваивают и позна-

ют окружающий мир прежде всего с помощью органов чувств. Подоб-

но тому, как предметы, процессы в мире вещей и событий изменчивы

и преходящи, мимолетны, субъективны и впечатления и мнения о них

у познающих индивидов. Это зафиксировала уже предшествующая

философия. Платон в данном пункте был согласен со всеми критика-

ми, говорившими о недостоверности, субъективности чувственного

восприятия и субъективного мнения.

Однако Платона интересовала «внесубъективная» жизнь общих

и всеобщих понятий. Ведь они позволяют человеку выходить за рам-

ки субъективных, индивидуальных актов сознания и познания. Но что

значит «выходить за рамки»? Где и как бытийствуют идеалы, поня-

тия, принципы, смыслы, парадигмы? Сегодня чаще всего дается от-

вет: они существуют объективированными в языке, культуре. Такое

решение вряд ли удовлетворило бы Платона. Для него язык, культу-

ра тоже преходящи, индивидуализированно-субъективны, ибо при-

надлежат какому-либо времени и народу. И это, разумеется, верно.

Но великий философ хочет (говоря современным языком) спасти свои

«идеи» от групповой и исторической релятивизации. Единственный

путь он усматривает в «переселении идей» в некий «занебесный»,

недоступный взорам и какому-либо человеческому искажению мир

вечного, бессмертного, неизменного.

– 60 –

Целые века человечество варьировало эту платоновскую парадиг-

му. И «Божественный разум» религиозного миропонимания, и «Аб-

солютный дух» Г. Гегеля в определенном отношении суть вариации

на платоновскую тему. Но все же, где «живут» общие и всеобщие по-

нятия? Оценивая взгляды Платона с позиций современного естествоз-

нания, можно говорить об онтологическом статусе идеального. Соз-

датель квантовой механики немецкий физик-теоретик В. Гейзенберг

считает, что современная физика со всей определенностью решает

вопрос в пользу Платона. Он пишет: «Мельчайшие единицы материи

в самом деле не физические объекты в обычном смысле слова, они

суть формы, структуры или идеи в смысле Платона, о которых можно

говорить однозначно только на языке математики».

Платоновская символика привлекает человека, не только занятого

математикой и философией, но и вовлеченного в художественное, ли-

тературное творчество. Человек обращает свои взоры к небу, черпа-

ет вдохновение в «солнцеподобных», «светящихся» идеях-образцах,

идеалах-целях. В искусстве возникло целое направление — «симво-

лизм». В символистском миропонимании все существо человека за-

хвачено «не событиями, а символами иного». В символизме как ме-

тоде, соединяющем вечное с его пространственными и временными

проявлениями, мы встречаемся с познанием платоновых идей. Всякое

искусство по существу символично. Художник, насыщая образ пере-

живанием, претворяет его в своем творчестве; такой претворенный

образ есть символ.

Подводя итог вышесказанному, отметим, что Платон впервые за-

дается вопросом о понятии бытия и значении этого понятия. У него

мышление приобретает статус принципа: теперь оно не только ше-

ствует рядом с бытием, оно не только голая рефлексия о нем, но его

собственная внутренняя форма определяет внутреннюю форму бы-

тия. Таким образом, основополагающие понятия науки и акты художе-

ственного творчества не являются пассивными отражениями бытия;

для Платона они — созданные самим человеком интеллектуальные

символы. В этом пункте материалистическая теория отражения

предстает достаточно уязвимой. Сошлемся на суждение немецкого

философа Э. Кассирера: «Всякая основная функция духа имеет с по-

знанием лишь то решающее сходство, что ей имманентна изначально-

творческая, а не просто копирующая сила. Она не просто пассивно за-

печатлевает наличное, но заключает в себе самостоятельную энергию