Самолет ТУ-104 подрулил к аэропорту; наконец-то я вырвался из павильонов. Вернее
сказать, павильоны вырвали из-под меня: наши декорации разбирали по частям, крошили.
Не успевали мы снять последний кадр какой-то точки, как сразу же на этом месте
закипала работа: рушили и строили. "Столовую Гонерильи" теснила "Спальня Любови
Яровой", в "Поместье Глостера" вползал "Кабинет полковника милиции" (очередной
детектив). Постижение шекспировского мироощущения, и без того нелегкое, осложнялось
стуком молотков (прерывали только на момент съемки): нас выживали из павильона,
оттесняли к выходу, а за открытыми дверьми было видно, как отправляют на вокзал
грузовики (на кузовах ящики с надписью "Король Лир" - костюмы и имущество фильма).
Я отвоевал - уже последние силы!- крупный план Ярвета (на фоне еще оставшейся стенки)
и сдался.
Теперь мы направляемся к месту экспедиции; дальнейшая часть маршрута в стороне от
больших трасс. В поле, заросшем травой, мы разыскиваем "У-2". Несколько пассажиров
загорают, рвут полевые цветы, ожидая летчика. Как славно, что самолет стоит попросту в
поле, что поле не выпололи, не заасфальтировали, не перечертили линиями, цифрами,
сигналами и что не какая-то счетная машина сработала - выбросили номер рейса, а просто
этот парень вышел из сторожки, надевая на ходу куртку, и крикнул веселым голосом, по-
домашнему: "Собирайся! Поехали!.."
Давно я так хорошо не летал: вместо обезличенных облаков на ничейном небе (пейзаж из
реактивного самолета, все равно где - в Японии, в средней полосе России) прямо подо
мной маленький человеческий мир - невысокие дома, велосипедист едет по дороге, стадо
коров, мальчик в саду, задрав, голову, машет (мне!) рукой... Так в очень давние времена,
неторопливо и уютно можно было поездить на татарской таратайке под парусиновым
верхом по Крыму. Хорошо бы и теперь вот так, невысоко, приятно покачиваясь, полетать
по миру, осмотреться не торопясь, подальше от стеклянных громад аэропортов, толп,
потоков прибытий, отбытий, косноязычия не умолкающих информаций: цифры, часы,
рейсы, минуты и, как рефрен, какую-то фамилию требует какая-то фамилия, и опять
рейсы, задержки, отправки, раскаты трясущихся от ярости {117} моторов...
Интересно, можно ли вот так, покойно, неторопливо, летать и дальше, на перекладных, от
одного зеленого пастбища к другому, где пасутся, поджидая приезжих, стреноженные
самолеты и летчики пьют чай в маленьких сторожках? Отличный отдых, чем не
санаторий? Обстановка успокаивает, отвлекает от тревог, а покой ох как нужен... Что же
все-таки у нас получилось?.. Перед отъездом я заперся в просмотровом зале: средний
уровень в снятом материале как будто достигнут (прекрасное дело "средний уровень" -
для "Лира"!), артисты, на мой вкус, хорошие, и подбор их кажется мне верным, но... Вся
суть в этом "но". Нет той нарастающей подземной силы, которая всем движет,-
непрекращающихся ударов "бичей ямба", о которых писал Александр Блок. В театре это
напор ритма полного текста. Но на экране иное единство, другие законы ритма -
круговорота жизни во всей ее реальности. Простор пейзажей, мощь природы дают иной
характер и павильонным кадрам, за стенами открывается мир. Может быть, когда
появятся эти кадры, и актерские сцены приобретут масштаб. Может быть... А вот что
несомненно: без них характеры людей (как бы ни старались артисты) покажутся
комнатными, и запестрят прорехи купюр. Невеселые мысли. Хватит думать, уже обо всем
передумано. Что теперь видно под крылом?
Под крылом появляется какой-то клин - рельеф, резко отличный от местности:
безжизненная рыжая, коричневая земля, перечеркнутая темными зигзагами, штрихами -
будто ударами кисти, пятнами, как брызги чернил на промокашке. Солончаки? отложения
глины? заброшенный карьер? Пустыня, но совсем не похожая на Азию; призрак