Зигварт Х. Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе

Подождите немного. Документ загружается.

ZAE`H, Y. 1. BD]H¬ _HXY

нее определенного «цветок», которое предшествовало и результат

которого заключен в грамматическом выражении субъекта; а затем

более точное наименование, которое само составляет содержание

суждения.

. Привычка относить свойства и события к вещам так сильна, что су-

ждения наименования встречаются относительно редко в сравне-

нии с такими, в которых вместе с тем не высказывалось бы и сужде-

ния о свойствах или деятельностях. Однако поскольку мы образуем

абстрактные понятия, мы все же в состоянии своим «это»* обозна-

чать также и просто свойство или деятельность как таковые. «Это

не ходьба, а бегание», «это темно-голубое, а не черное» обозначают

не вещи, а цвет, деятельность саму по себе,

—

хотя всегда существует

тенденция от свойства или деятельности переходить далее к соответ-

ствующим вещам. Ср. § 11.

§ 10. Суждения о свойствах и деятельностях

Где предикат суждения об определенной единичной вещи есть гла-

гол или имя прилагательное, там суждение содержит двоякий синтез : 1.

Тот синтез, который в самом представлении субъекта полагает един-

ство вещи и ее деятельности, вещи и ее свойства. 2. Тот синтез, кото-

рый представленную в субъекте деятельность или свойство объединя-

ет в одно целое с обозначенной выражающим предикат словом де-

ятельностью или свойством, т. е. наименовывает тем словом, которое

служит предикатом.

. Всякий раз, как мы высказываем суждение, подобное следующим:

«облако красное», «печь горяча», «железо раскалено», «лошадь бе-

жит»,

—

мы выражаем здесь, во-первых, единство субъекта с его де-

ятельностью или свойством, которое намечено формами слов; а за-

тем мы наименовываем воспринятое свойство или деятельность, ибо

мы объединяем их в одно целое с общим представлением «красный»,

«горячий», «сверкать», «бежать». То, что дано восприятию,

—

это есть

«красное облако», «горячая печь», «раскаленное железо», «бегущая

лошадь». Но первоначально не раздельное целое нашего восприятия

мы разлагаем и путем выделения отличаем от представления субъек-

та свойство и деятельность. То, что увиденное есть облако,

—

это мы

узнали по форме и по месту; и знание этого выражается в обозначе-

* На

немецком

языке

«это»

выражается

двояко

—

«das»

«dies».

—

Прим.

перев.

FDEXYZ[ \EA]HDY

нии посредством определенного, служащего субъектом слова «обла-

ко». Его теперешний цвет бросается нам в глаза и поэтому легко вы-

деляется из целого. Именно этот цвет мы наименовываем затем по-

средством «красный» или приписываем облаку как его свойство. То,

что там бежит, мы узнаем как лошадь; оно дано нам в движении, ко-

торое выражается в виде бега, но мы отличаем этот процесс от субъ-

екта, которого в других случаях мы знаем также стоящим. И именно

это определенное движение мы выражаем, как «бег». В сложном об-

разе мы различили, следовательно, две составные части

—

вещь и ее

деятельность. В каждой из них мы снова находим знакомое представ-

ление. Соединяя оба эти элемента в своем высказывании, мы выра-

жаем виденное как единство вещи с ее свойством или деятельностью.

Предпосылкой суждения является, следовательно, анализ; само суж-

дение выполняет синтез различных элементов

¹⁸

Этот двоякий синтез отличает суждения, высказывающие свой-

ства и деятельности, от простых суждений наименования. В этих по-

следних субъект как неделимое целое объединяется в одно с преди-

катом.

Что касается отношения всеобщности представления предиката

к соответствующему элементу представления субъекта, то здесь име-

ет значение то же самое, что было сказано относительно представ-

лений о вещах соотносительно всеобщности имен существительных.

Для сознания человека, совершающего акт суждения (например,

при резко охарактеризованных цветах

—

этот «лишай серно-жел-

тый»), существует постепенный ряд отношений, начиная полным

совпадением обоих и кончая теми случаями, когда служащее предика-

том слово, благодаря своей неопределенности, не в состоянии обо-

значать свойство или деятельность субъекта соответственно их оп-

ределенности; в этом случае оно могло бы быть приведено к совпаде-

нию с присущим субъекту представлением лишь путем различающей

детерминации (determitatio) через посредство наречий и т. д.

. Развитое в этом параграфе понимание противоречит тому взгля-

ду, который и такие суждения хочет втиснуть под понятие просто-

го подведения субъекта под более общий предикат. Но предикат, выра-

жающий свойство, всегда является общим лишь для свойства субъекта,

а не для него самого; предикат, выражающий деятельность, является

общим лишь для его деятельности. Свойство и деятельность должны

быть различаемы в субъекте, если им должен быть приписан прила-

гательный или глагольный предикат. Простое наименование есть от-

вет на вопрос: что это такое? Но для того чтобы ответ был дан в виде

ZAE`H, Y. 1. BD]H¬ _HXY

прилагательного и глагола, вопрос должен гласить: какой характер

носит это? что производит это? Различение деятельности и свойства

от вещи является, следовательно, уже предпосылкой для суждения.

§ 11. Имперсоналии и родственные формы суждения

Движение мышления в суждениях, выражающих свойство или дея-

тельность вещи, развивается отчасти так, что в сознании впервые

появляется вещь (грамматический субъект), отчасти так, что впер-

вые в сознании появляются свойство или деятельность (грамматиче-

ский предикат). В первом случае свойство или деятельность спер-

ва различаются как составная часть данного сложного представле-

ния, а затем они наименовываются. Во втором же случае свойство

или деятельность сперва воспринимаются сами по себе и наимено-

вываются, а затем относятся к вещи.

Последнего акта

—

отношения к вещи

—

при определенных усло-

виях может не быть. Этим объясняются так называемые безличные

предложения.

В собственном и строгом смысле безличные предложения суть во-

обще те, у которых исключена мысль о вещном субъекте, а не те, которые

хотя имеют в виду вещный субъект, но выражают его лишь неопреде-

ленно и простым намеком

¹⁹

. Если высказывание, приписывающее вещи свойство или деятель-

ность, исходит из непосредственного восприятия, то тут возможно

одно из двух: или восприятие с самого начала дает мне вещь вместе

с ее деятельностью, ее состоянием, ее свойством, так что я анализи-

рую это сложное представление и отсюда образую свое суждение

—

«лист завял», «железо раскалено», «шар поднимается»; или же воспри-

ятие дает мне сперва лишь тот элемент, который выражается именем

прилагательным или глаголом

—

«цвет», «свет», «движение»

—

и лишь

затем, при помощи второго акта я познаю определенный субъект

свойства или деятельности и могу наименовать его; «там бежит

—

заяц»; «там летит

—

завядший лист»; «там сверкает

—

Рейн» и т. д.

В последнем случае из обоих синтезов, которые содержатся в этих

суждениях, сперва выполняется тот, который наименовывает данное

явление (света, блеска, движения и т. д.); и лишь в качестве второго

привходит сюда отношение свойства или деятельности к соответст-

вующей вещи. В таких случаях и язык, естественно, начинает с того,

что сперва дается в сознании с имени прилагательного или глагола.

Обыкновение еврейского языка предпосылать предикат служит не-

FDEXYZ[ \EA]HDY

посредственным выражением мышления, движущегося преимущест-

венно в чувственном восприятии. И поскольку отдельные языки про-

должают оставаться непосредственным и безыскусственным выра-

жением живого движения представлений, постольку они сохранили

за собой свободу начинать то предикатом, то субъектом. Наиболее

далеко отошел от этой первоначальной жизненности французский

язык, в котором порядок слов определяется односторонне

—

соответ-

ственно категории слов

²⁰

. Оба акта

—

наименование воспринятого свойства или деятель-

ности и отношение их к соответствующей вещи

—

могут расходить-

ся еще больше и отчетливее. Это имеет место там, где в непосред-

ственное восприятие попадает лишь такое впечатление, которое

по другой аналогии обозначается глаголом или именем прилагатель-

ным, а соответствующая вещь примышляется лишь путем ассоциа-

ции на основании прежнего опыта. В особенности происходит это

при слуховых и обонятельных ощущениях. То, что я могу высказать

о видимой и осязаемой вещи, что она звучит или пахнет,

—

это в кон-

це концов возможно лишь вообще благодаря той комбинации, по-

средством которой ощущение уха или носа относится к тому же са-

мому объекту, какой вместе с тем дает себя знать моему глазу и моей

осязающей руке. Комбинация эта

—

ее возникновение мы не станем

здесь дальше исследовать

—

в обыкновенных случаях настолько при-

вычна нам, мы так знаем видимые признаки возникновения зву-

ка

—

как например, при крике и речи, при ударе молотком, при то-

пании ногами и т. д.,

—

что мы верим в то, что мы непосредственно

воспринимаем звучание как деятельность определенных видимых

вещей. Но там, где звук поражает наше ухо, причем мы не можем

видеть производящей его вещи,

—

там вещь эта должна быть при-

мышлена. Наше суждение не является следствием анализа данного

комплекса, как в том случае, когда я говорю: «лист желт»; но оно есть

следствие синтеза, который к единственно данному звуку уже при-

соединяет мысль о соответствующей вещи. В очень многих случа-

ях ассоциация эта чрезвычайно легка и надежна и мы едва созна-

ем ее. Если я слышу, как моя собака лает перед дверью, то вместе

с услышанным звуком тотчас же появляется знакомое представле-

ние о собаке, я представляю себе ее как совершающую деятельность

лаяния, и мое суждение «собака лает» может даже рассматриваться

как анализ этого, дополненного ассоциацией представления о лаю-

щей собаке. Но дело обстоит иначе, если ассоциация ненадежна,

когда я слышу непривычные или недостаточно характерные зву-

ZAE`H, Y. 1. BD]H¬ _HXY

ки, как крик незнакомого зверя в лесу. Тогда тут возникает вопрос:

что кричит?

—

и я не в состоянии восполнить никакой определенный

образ. То, что звук исходит от некоторой вещи,

—

это несомненно

по другой аналогии. Но я не могу приобрести никакого определен-

ного представления. Синтез, относящий звук к вещи, остается неза-

вершенным, и вещь в крайнем случае может быть обозначена совер-

шенно неопределенным «нечто».

В связи с этим стоит то обстоятельство, что услышанные звуки

легко кажутся нам самостоятельными объектами, ибо мы отвлекаем-

ся от производящих их вещей. Так как звуки длятся более короткое

или более долгое время и тем отграничиваются, то они и понимают-

ся как замкнутые явления. Имена существительные, как «удар грома»,

«выстрел», «свист», «зов» и т. п., колеблются между абстрактными по-

нятиями, которые указывают на вещь, и конкретными именами су-

ществительными, которые обозначают самостоятельные объекты

и которым, в свою очередь, опять-таки приписываются в качестве

предикатов глаголы. Так, мы говорим: «зов раздается» и т. д.,

—

при-

чем отношение к зовущему здесь отсутствует. То же самое имеет ме-

сто и в области других чувств. «Холод и теплота», с одной стороны,

суть обозначения свойства вещи, с другой

—

они являются как само-

стоятельные существа, у которых вопрос о субъекте, которому они

принадлежат, отступает на задний план. Тот синтез, который ко вся-

кому чувственному ощущению, выражаемому прежде всего при помо-

щи имени прилагательного или глагола, примышляет вещь, и в этих

случаях, следовательно, или совсем не выполняется или во всяком

случае выполняется неясно.

. Итак, во всех суждениях, которые приписывают вещному субъекту

деятельности или свойства, имеет место двоякий синтез. Понимание

этого дает также ключ к правильному разрешению трудного и много-

кратно обсуждавшегося вопроса о логической природе так называе-

мых имперсоналий или, точнее говоря, безличных предложений.

Среди высказываний, которые содержат в себе предикат

—

про-

стой глагол или соединенный с именем прилагательным или именем

существительным глагол «быть»

—

без ясно и определенно обозна-

ченного субъекта, необходимо прежде всего различать два класса:

настоящие и лишь кажущиеся имперсоналии. Настоящими имперсо-

налиями являются лишь такие, у которых совершенно отсутству-

ет мысль о вещи и вопрос о таковой не имеет даже никакого смыс-

ла. Наряду с ними имеются такие формы выражения, которые хотя

и не называют вещного субъекта, но во всяком случае имеют его

FDEXYZ[ \EA]HDY

в виду. Правда, он представляется здесь лишь неопределенно и обо-

значается лишь при помощи местоимения среднего рода, соотноси-

тельно, при помощи флексии. «Мне голодно», «мне пить хочется»,

—

здесь неуместен вопрос о том, что делает мне голодно или что де-

лает, что у меня жажда. Точно так же, как невозможно к pudet

или poenitet присоединять в качестве субъекта какое-либо имя су-

ществительное. Но если я говорю: «начинается, началось, кончено,

конец»,

—

то я всегда имею в виду нечто определенное

—

ожидаемый

или развивающийся ряд событий, какое-либо зрелище, музыкаль-

ное исполнение, битву и т. п. Тут предполагается, что внимание слу-

шающего обращено на то же самое; что, следовательно, здесь необ-

ходимо более точное обозначение. Употребляемое в немецком язы-

ке «es» есть, следовательно, действительное местоимение, которое

избирается лишь ради краткости, так как точное обозначение того,

о чем мы думаем, излишне или же оно слишком подробно благодаря

своему характеру. Равным образом, если я говорю: «на улице скольз-

ко, пыльно, мокро и т. д.»,

—

то я имею в виду дороги. Благодаря не-

определенному протяжению того, что скользко или мокро, было бы

затруднительно назвать словами какой-либо определенный субъект.

С другой стороны, благодаря природе предикатов те субъекты, ко-

торым они принадлежат, указаны уже достаточно определенно. «Те-

нисто, полно»

—

это можно относить лишь к пространству; «тает»

—

можно относить лишь к снегу и льду.

Конечно, между обоими классами существует незаметный пере-

ход и по одной грамматической форме нельзя еще определить, обо-

значает или нет местоимение «es» («оно») или личное окончание

старых языков тот вещный субъект, к которому относится предикат.

То же самое грамматическое выражение может иметь то один, то дру-

гой смысл. Этим объясняется, что оба класса так называемых импер-

соналий, которые в лице своих крайних представителей все же опре-

деленно отличаются друг от друга, часто смешивались. Этим объяс-

няется также и то, что для всех грамматически одинаково звучащих

безличных выражений считали нужным найти одинаковое значение;

в большинстве случаев здесь стремились отыскать субъект в смысле

вещи и предикат должен был принадлежать последней, как ее свой-

ство или деятельность. Но в качестве такого субъекта можно было,

в конце концов, признать лишь вообще неопределенно представляе-

мую целокупность сущего, о которой, однако, никто не думает, когда

рассказывает об отдельном восприятии.

Если настоящие безличные предложения служат для того, чтобы

выразить нечто, что доступно непосредственному внешнему воспри-

ZAE`H, Y. 1. BD]H¬ _HXY

ятию

—

например, «гремит», «дождит»*,

—

то исходным пунктом здесь

является простое чувственное впечатление. И ни само восприятие,

ни воспоминание не дают соответствующего субъекта

—

как это бы-

вает тогда, когда я вижу, как поднимается ракета, или когда я слышу,

как по мостовой гремит повозка. К этому единственно данному слухо-

вому впечатлению или к этому единственно данному зрительному яв-

лению примыкает в качестве ближайшего акта наименование, объеди-

нение в одно целое имеющегося налицо со знакомым представлени-

ем. Для этого наименования могли бы служить лишенные флексии

звукоподражательные слова, которые передают лишь особенность

впечатления; а также имена существительные [«выстрел», «дождь»**,

«это гром», «это дождь»], которые в своем колебании между конкрет-

ным и абстрактным понятиями оставляют нерешенным вопрос: в ка-

ком направлении мышление хочет понимать в дальнейшем данное

событие? Но язык по другой аналогии предлагает для временного со-

бытия глаголы, и настоящее восприятие выражается посредством

привычной флексии. И тем с большим правом, что личное оконча-

ние третьего лица первоначально, несомненно, было указательным

местоимением

—

и «гремит» есть то же, что «donnern das» («греметь

то»). Присоединяющееся сюда имя существительное могло бы объяс-

нить обозначенное таким образом и определить его ближе, как гре-

мящую вещь. Но если действительно нельзя осуществить этого от-

ношения, на которое указывает глагол, то в качестве субъекта вы-

сказывания остается лишь само впечатление, а окончание может

указывать лишь на это настоящее впечатление. Обозначение вещно-

го субъекта, которое содержится в местоимении новых языков, яв-

ляется тогда пустой привычной формой. Нельзя спрашивать: что до-

ждит?***

—

и отвечать: «es» («оно»)

—

в смысле хотя бы неопределенно

представляемой вещи. Безличный глагол не идет дальше наименова-

ния настоящего явления; субъектом является не что иное, как само

отдельное явление дождя****.

Ограничение это становится совершенно ясным тогда, когда соот-

ветствующая вещь, которая светит или звучит, хотя вполне знакома,

* В

немецком

тексте

сказано:

«es

wetterleuchtet»

—

«молния

сверкает».

Но

это

пред-

ложение

не

является

на

русском

языке

безличным,

потому

нам

пришлось

употребить

безличное:

«дождит».

—

Прим.

перев.

** В

немецком

тексте:

ein

Blitz

—

молния.

—

Прим.

перев.

*** В

немецком

тексте

снова

то

же

«es

wetterleuchtet»

—

«молния

сверкает».

—

Прим.

перев.

**** В

немецком

тексте:

Lichterscheinung

—

явление

света.

—

Прим.

перев.

FDEXYZ[ \EA]HDY

но, как сама собой разумеющаяся, не находит в языке никакого выра-

жения, ибо важным для нас является лишь непосредственно увиден-

ное или услышанное. «Звучит», «свистит», «стучит»

—

мы говорим так

даже тогда, когда нет никаких сомнений относительно того, от какой

причины происходят звуки. Но важным является сам услышанный

знак и его значение; кто дает этот знак

—

это не должно быть даже

высказываемо. Точно так же в «горит» центр тяжести переносится

на то, что огонь показался. То, что нечто горит,

—

это само собой ра-

зумеется. Но не это горящее есть оставшийся неназванным субъект

глагола, а лишь самый воспринятый пожар. Когда мы говорим: «до-

ждит»,

—

то в настоящее время никто, конечно, не думает о субъекте,

которому процесс дождя можно было бы приписать как его деятель-

ность. Коллективное явление падающих капель просто наименовы-

вается как «дождь». Точно так же «ветрено, бушует» наименовывает

имеющееся налицо течение воздуха. Нельзя спрашивать: что ветре-

но? что делает это «бушует»?

Это ограничение высказывания воспринятым или ощущаемым

состоянием не подлежит никакому сомнению у тех многочисленных

имперсоналий, которые выражают субъективные чувствования.

«Мне голодно», «мне пить хочется», «мне жарко», «мне отвратитель-

но», «смеркается», «светает» и т. д.

—

тут вообще не может быть ни-

какого отношения этих глаголов к субъекту, деятельностью которо-

го они могли бы быть. То, что дано, заключается лишь в имеющемся

налицо чувствовании, которое не содержит в себе никакого указания

на возбуждающую его вещь.

С другой стороны, те высказывания, которые выражают восприня-

тую деятельность без прямого отношения к тому, что проявляет дея-

тельность, носят страдательную форму: es wird gespielt, gesungen и т. д.*

Равным образом и здесь имеет место лишь наименование воспринято-

го события, причем не делается никаких шагов к тому, чтобы обозна-

чить тот субъект, в котором совершается это событие. За дальнейши-

ми примерами я могу отослать к вышеупомянутой своей статье.

Уже самое различение словесных форм имени существительного,

имени прилагательного и глагола подготовляет и приводит нас к это-

му разделению обоих синтезов

—

того, который содержит в себе на-

именование, и того, который наименованное явление приписывает

вещному субъекту. Мы образуем из глаголов и имен прилагательных

абстрактные существительные, которые устанавливают в качестве са-

* На

русском

языке

этом

случае

употребляется

действительная

форма:

«поют,

играют»

т.

д.

—

Прим.

перев.

ZAE`H, Y. 1. BD]H¬ _HXY

мостоятельно мыслимого то, что обыкновенно является лишь как за-

висимое от вещи. Нам одинаково понятны являющиеся безличны-

ми неопределенные наклонения, как ich höre sprechen, läuten* и т. д.

Точно таким же образом возможно и такое высказывание, логиче-

ским субъектом которого является только воспринятое в настоящее

время событие, воспринятое в настоящее время состояние.

«Бессубъектны» эти предложения лишь в том более узком смыс-

ле, что тут нет вещного субъекта. Но они не составляют никакого

исключения из общей природы предложения, высказывающего су-

ждение. Они содержат в себе синтез общего знакомого представле-

ния с настоящим явлением, и именно это последнее образует субъ-

ект, и именно оно имелось в виду личным окончанием в его первона-

чальном значении указательного местоимения.

Но именно потому, что такие суждения наименовывают нечто на-

стоящее, они содержат в себе, конечно, implicite и вместе с тем вы-

сказывание о действительности наименованного события, ибо еди-

нично воспринятое предполагается вместе с тем как действитель-

ное. Но поэтому они не являются эксистенциальными суждениями,

суждениями существования в обычном смысле. Ибо «шумит» не хо-

чет высказать о шуме предиката «быть действительным»; но оно хо-

чет высказать о действительном предикат «шуметь». Наименование

настоящего впечатления есть основной акт, без которого суждение

не могло бы даже возникнуть как выражение настоящего воспри-

ятия. Кто говорит: «блеснуло**, шумит»,

—

тот должен был увидать

свет на небе и распознать это как молнию; тот должен был иметь слу-

ховое ощущение и наименовать его как шум. Но он и не говорит пря-

мо больше того, что виденное им есть молния, услышанное им есть

шум. Для слушающего, разумеется, совершается тот же самый про-

цесс, который имеет место при эксистенциальном суждении. Благо-

даря слову он получает сперва общее представление о молнии, а бла-

годаря форме его флексии он побуждается представить себе молнию

как нечто единичное, имеющееся налицо в настоящую минуту. Он

должен примыслить к общему слову соответствующее единичное яв-

ление. Постольку исходящее от готового положения грамматически

объясняющее рассмотрение вправе выдвигать эту сторону, согласно

которой суждение утверждает действительность молнии. Утвержде-

ние существования выступает на первый план для говорящего также

* На

русском

языке

этих

случаях

употребляется

изъявительное

наклонение:

«я

слышу,

как

говорят»;

«я

слышу,

как

звонят»,

т.

д.

—

Прим.

перев.

** Вместо

немецкого

«es

blitzt»

—

«молния

сверкает».

—

Прим.

перев.

FDEXYZ[ \EA]HDY

и в производных от первоначальной формы суждениях, в которых

сообщение делается на основании воспоминания или на основании

чужих сообщений; а также в будущем времени и в общих положени-

ях

—

«в Альпах часто дождит» значит «часто имеет место дождь». Дву-

сторонний характер первоначальной формы делает возможным это

употребление.

§ 12. Суждения об отношениях. Суждения существования

Суждения, высказывающие об определенной единичной вещи ка-

кое-либо отношение, содержат в себе многократный синтез. Вместо

единства вещи и свойства или деятельности, которое лежит в основе

рассмотренных в § 10 суждений, тут выступает та связь, которая соз-

дается самим представлением об отношении. Всякое представление от-

ношения предполагает по крайней мере два мыслимых как самостоя-

тельные пункта отношения; оставаясь само по себе внешним по от-

ношению к каждому из этих пунктов, оно объединяет их путем акта

соотносящего мышления. В суждении, высказывающем определен-

ное отношение о данных вещах, во-первых, наименовывается, сле-

довательно, данное отношение посредством общего представления

об отношении, а затем требуемые последним пункты отношения объ-

единяются в одно целое с определенными объектами.

Эксистенциальные суждения по своему логическому характеру под-

падают под точку зрения суждений об отношении. На первом пла-

не они выражают такое отношение, в каком представленный объект

стоит ко мне как одновременно с тем просто представляющему и на-

глядно представляющему субъекту. Но по смыслу своего предиката

они идут дальше простого отношения.

. Суждения, высказывающие отношения (А равно В, отлично от В,

больше В, по правую руку от В, по левую руку от В, раньше, после

В и т. д.), содержат в себе синтез иного рода, нежели те высказыва-

ния, которые приписывают субъекту свойства или деятельности.

Ибо их предикаты остаются внешними для представления субъекта

и не могут быть объединены с ним ни в каком внутреннем единст-

ве. Ни один из этих предикатов не принадлежит субъекту, так как он

мыслится сам по себе, как вот этот единичный определенный субъект.

В самом представлении субъекта ничего не изменяется от того, при-

писывается оно субъекту или отвергается относительно него. Сто-

ит солнце по правую от меня руку или по левую, видно оно или не-

видно

—

оно остается совершенно тем же самым солнцем, о котором