Зигварт Х. Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе

Подождите немного. Документ загружается.

401

ZAE`H, Y. 1. ]YZDH¬ _HXY

. Нет основания искать здесь особенной формы вывода соответст-

венно особенному принципу. Ибо разделительное суждение говорит

ведь, во-первых, лишь то, что члены его исключают друг друга; следо-

вательно, утверждение одного делает необходимым отрицание ос-

тальных; т. е. modus ponendo tollens есть вывод из условного сужде-

ния, которое заключается в разделении «если A есть B, то оно не есть

C (ни C, ни D)»; во-вторых, что отрицание всех членов, за исключе-

нием одного, делает необходимым утверждать этот последний, т. е.

modus tollendo ponens есть вывод из условного суждения «если A

не есть B, то оно есть C (если оно ни B, ни D

—

при многочленном

разделении)». Принцип, по которому делается вывод, есть, следова-

тельно, непременно принцип условного вывода. Важность раздели-

тельного суждения покоится именно на том, что оно высказывает

эту двойную необходимость. Но различие разделительного вывода

от условного обосновано лишь в грамматической форме.

. В действительном применении процесса разделительного выво-

да в качестве больших посылок являются часто, по крайней мере

по смыслу, условные суждения с разделительным аподозисом, из ко-

торых при помощи

πρόσληψις

’а выводится

Если нечто есть A, то оно есть или B, или C.

S есть A и притом B,

следовательно, не C.

S есть A, но не B,

следовательно, C.

Они служат прогрессирующему подведению объекта под все более

и более определенные понятия.

. Форме вывода § 57. 4 является затем родственным тот вывод, кото-

рый, в силу отрицания всех членов разделения, отрицает их общую

предпосылку.

Если имеет силу A, то имеет силу или B, или C,

но ни B, ни C не имеет силы,

следовательно, также и A не имеет силы.

Или с помощью

πρόσληψις

’а

Если нечто есть P, то оно есть или M, или N.

S не есть ни M, ни N,

следовательно, не есть P

402

FDEXYZ[ \EA]HDY

в категорической форме

A ес ть или B, или C.

S не есть ни B, ни C,

следовательно, S не есть A.

Это есть так называемая дилемма, трилемма и т. д. Также и здесь вы-

вод покоится на общем основоположении, что вместе со следствием

уничтожается основание. Только следствие является здесь не как не-

что простое, а как определенное число исключающих друг друга воз-

можностей.

§ 59. Отношение истинности заключения к истинности посылок

Правила вывода имеют силу также и тогда, когда посылки установ-

лены не как значимые суждения, а лишь как допущенные гипотезы.

Они обосновывают тогда условное суждение, которое изображает за-

ключение как необходимое следствие посылок.

Тем самым к отношению истинности заключения к истинности

посылок находят применение положения, что вместе с основанием

полагается следствие, вместе со следствием уничтожается основа-

ние; а также что с уничтожением основания не уничтожается необ-

ходимо следствие, с утверждением следствия не связано необходимо

утверждение основания.

. Не представляет никакого интереса исследовать в отдельности те

различные комбинации, которые могут создаваться благодаря грам-

матическим сокращениям или благодаря привхождению в выводы

союзных, копулятивных и конъюнктивных и разделительных сужде-

ний. То, чем посредствуется вывод, повсюду есть одно и то же: его

основным условием является большая посылка, которая в какой-ли-

бо форме включает необходимое следствие и принуждает утверждать

какое-либо положение на тот случай, что другое имеет силу. Сюда

присоединяется меньшая посылка, которая указывает тот случай,

к которому должна быть применена большая посылка; или прямо,

как в смешанном условном выводе; или так, что общее правило при-

меняется к охваченному под этим специальному случаю посредством

суждения, которое показывает, что общее правило большей посылки

применимо к определенному субъекту. Поэтому мы оставляем здесь

также исследование так называемой цепи выводов, которая являет-

ZAE`H, Y. 1. ]YZDH¬ _HXY

ся лишь повторным применением в грамматическом сокращении

правил вывода.

. Содержащееся во всяком выводе утверждение, что значимость за-

ключения следует из значимости посылок, имеет силу, если прави-

ла вывода соблюдены, также и в том случае, если посылки были допу-

щены только гипотетически. Простой условный вывод возвращается

тогда назад, в свою большую посылку; остальные, содержащие более

чем простую меньшую посылку протазиса, могут быть изображены

в условных суждениях вида «если A имеет силу и B имеет силу, то име-

ет силу C» («если все люди смертны и Кай есть человек, то Кай смер-

тен»)

—

суждениях, которые подчеркивают только момент следствия,

независимо от значимости посылок. Большинство условных сужде-

ний покоится в действительности на таких силлогистических отно-

шениях; если одна из посылок не выражается особенно, как сама со-

бой разумеющаяся, то они являются как условные суждения с про-

стым протазисом

¹³⁵

. Отсюда следует, что к отношению заключения к посылкам, если

рассматривать их все лишь как гипотезы, могут применяться поло-

жения об отношении между основанием и следствием.

Имеет силу, следовательно, не только то, что если посылки истин-

ны, то необходимо истинно и заключение, но также и то, что если

заключение ложно, то тем самым должно быть ложным и основание,

из которого оно необходимо следует. Но поскольку это основание

кроется в двух посылках, постольку из ложности заключения следу-

ет только ложность по крайней мере одной посылки

—

будь то боль-

шей или меньшей посылки.

Но не следует, что если посылки ложны, то ложным должно быть

также и заключение; и не следует, что если заключение истинно,

то истинными должны быть также и посылки. Напротив, из ложных

посылок может с силлогистической необходимостью вытекать ис-

тинное заключение.

На этом основании в особенности не следует, что если одна по-

сылка и заключение истины, то поэтому должна быть истинной

также и другая посылка. И если известное как истинное положение

может быть представлено как силлогистическое следствие двух поло-

жений, из которых одно точно так же известно как истинное, то от-

сюда нельзя делать вывод, что на этом основании истинным являет-

ся также и другое положение.

405

ПРИМЕЧАНИЯ

Ср.

.

Windelband, Ueber Denken und Nachdenken (Präludien, 2-изд., с. 212 и сл.

—

Есть русский перевод г. Франка). Рассуждения его содержат в себе, в частности,

весьма много правильного и превосходного,

—

хотя то отношение, какое он

устанавливает между «бессознательным» и сознательным хотением, не кажет-

ся мне вполне правильно определенным.

Повелительное наклонение заключает в себе, конечно, также и утверждение

.

—

именно то утверждение что говорящий хочет теперь требуемого им поступка.

Желательное наклонение заключает в себе утверждение, что он желает выска-

занного. Но утверждение это заключается в факте процесса речи, а не в содер-

жании высказанного. Равным образом и всякое содержащее высказывание

предположение вида «A есть B» лишь благодаря факту процесса речи содер-

жит в себе утверждение, что говорящий думает и верит в то, что он говорит.

Эти утверждения о субъективном состоянии говорящего, который заключа-

ются в факте процесса его речи и которые обладают значимостью при пред-

положении его правдивости, сопутствуют одинаковым образом всякому акту

речи, и поэтому они не могут обосновывать отличия различных предложе-

ний. Повелительное наклонение «молчи!» выражает, естественно, следующее:

«я хочу, чтобы ты молчал». Но тут не имеется в виду непосредственно сооб-

щить этот факт, а определить волю того, к кому обращена речь; тут не требу-

ется веры в истинность повеления, а требуется повиновение. Заключающийся

здесь момент я называю не подлежащим перенесению, непереносным, пото-

му что тот, к кому обращена речь, не повторяет волевого акта повелевающего

в том же смысле, как он воспринимает в себя мысль говорящего, когда верит

в высказывание.

В этом ближайшем и обычном значении повелительного наклонения как

выражения определенного индивидуального хотения ничего по существу

не изменяется, когда оно принимает форму общего закона. Когда законодатель

обращается с повелением к гражданам или членам религиозной общины, то он

относится к ним, как индивидуум к индивидууму. Он говорит не затем, чтобы

сообщить истину, в которую верят, а для того, чтобы объявить приказание,

которое должно выполняться. Является ли повелевающий действительным

индивидуумом или коллективным целым, будет ли предположенным мотивом

повиновения подчинения личному авторитету или безличному государствен-

406

FDEXYZ[ \EA]HDY

ному строю

—

содержанием высказанного одинаково является не сообщение

истины, а требование одно делать, от другого воздерживаться.

Точно так же и форма «ты должен», в которой высказываются такие пове-

ления, как в десяти заповедях, прежде всего выражает то же самое. Долженст-

вование (Sollen) есть соотносительное понятие хотения. Кто передает слуге

приказание господина, тот говорит ему: ты должен сделать то-то и то-то. В «ты

должен» содержится, следовательно, прежде всего то же самое, что и в про-

стом повелительном наклонении,

—

объявление приказания тому, к кому обра-

щена речь, кого я мыслю зависимым от воли другого, безразлично, будет это

третье лицо или даже я сам.

Но, конечно, в этом «ты должен» кроется некоторая двусмысленность,

какой нет в простом повелительном наклонении. Ибо «долженствование»

имеет также значение собственного предиката в высказывании, которое хочет

быть истинным. Оно означает быть обязанным, быть связанным

—

модальный

предикат (см. ниже, § 6, 3, d), который выражает существующее отношение

субъективного индивидуального хотения к повелевающей силе или к объек-

тивной норме. Первоначальное повелительное наклонение перешло теперь

в значение предиката, которое заключает в себе обязывающее отношение

повеления к той воле, к которой оно обращается; и утверждение, что я обязан,

может быть, в силу предположенного правового или морального строя, истин-

ным или ложным. Подобная же двусмысленность кроется в выражении «мочь»,

«иметь право» (dürfen). «Ты можешь» есть прежде всего выражение для мгно-

венного разрешения, которым я предоставляю свободу воле другого, отказы-

ваюсь определять все его действия, препятствовать его хотению. Содержа-

щееся здесь высказывание есть лишь субъективный факт, что у меня нет жела-

ния запрещать; собственная цель предложения носит практический характер,

постольку «ты можешь» родственно повелительному наклонению. С другой

стороны, «мочь» может быть также предикатом действительного утверждения,

которое высказывается, что поступок не встречает запрещения со стороны

авторитета, что согласно существующему строю поступок этот разрешается.

Наконец, та же самая двусмысленность характеризует и те положения, кото-

рые имеют грамматическую форму простого высказывания. Параграф уголов-

ного уложения «кто совершит то-то и то-то, тот будет так-то и так-то наказан»

—

не имеет в виду сообщить то, что действительно происходит,

—

как это свойствен-

но формуле естественного закона; но он хочет дать предписание. Но то же самое

положение содержит в себе действительное высказывание, когда обрисовыва-

ется действие закона. Оно говорит теперь о том, что обыкновенно происходит

в пределах определенного государства. Ср. к этому Zitelman, Irrtum und Rechtsge-

schäft, с. 222 и сл. Bierling, Zur Kritik der juristischen Grundbegriffe

, 269 и сл.

Простая грамматическая форма не есть, следовательно, безошибочный

признак того, что мы имеем дело с утверждением. Утверждением является лишь

407

DEGB_HCE¬

такое предложение, которое по своему смыслу хочет быть истинным и по отно-

шению к которому может быть поставлен вопрос, истинно оно или ложно.

Признаком, отличающим суждение,

.

'πόφανσις

, от других форм речи Аристотель

всегда называет лишь то, что ему свойственно быть истинным или ложным. De

interp. 4.

(λόγος), 'πόφαντικ+ς ο π-ς, 'λλ./ν 0 τ+ 'ληζεύειν 1 ψεύδεζαι %πάρχει

. Так же

De anima

iii

, 6.

Против

.

Ulrici, Comp. der Logik. 2-е изд. § 72, с. 266, 267. Гегель, который обо-

значает суждение как акт определения понятия через самого себя, говорит

сперва (Logik, Werke

. 69): «Хотя предложение в грамматическом смысле

имеет субъект и предикат, но поэтому оно не есть еще суждение. Для послед-

него необходимо, чтобы предикат относился к субъекту так, как относятся друг

к другу определения понятий, т. е. как общее относится к частному или единич-

ному. «Аристотель умер на 73 году своей жизни, в четвертом году 115 олимпиа-

ды»

—

это простое предложение, а не суждение. Но Гегель замечательным обра-

зом добавляет к этому: «О последнем речь могла бы быть здесь лишь тогда,

если бы кто-либо в силу тех или иных причин подверг сомнению обстоятельст-

ва, время смерти или возраст этого философа, а кто-либо другой утверждал

указанные числа. Так, известие «мой друг

скончался» есть предложение;

и лишь тогда оно было бы суждением, если бы возник вопрос, действительно

он мертв, или же он только мнимоумерший». Таким образом, и согласно Геге-

лю всякое предложение является все же суждением, поскольку можно спрашивать

об его истинности и требовать оснований для этого. Ср. также замечания Fr. Kern’a

(Die deutsche Satzlehre, 1883, с. 1 и сл.), которые лишь по ошибке направлены

против логики, вместо того чтобы иметь в виду одностороннюю логическую

теорию.

E. Husserl

.

в своих «Logische Untersuchungen» (1 Teil 1900) выставил возражения

против защищаемого здесь понимания. Возражения эти прежде всего каса-

ются установленного нами отношения между логикой и психологией. Логика,

по его мнению, должна быть совершенно независима от психологии как эмпи-

рической науки; в качестве «чистой логики» она должна иметь безусловно иде-

альный облик. Здесь невозможно останавливаться в отдельности на всех его

положениях, невозможно вскрыть недоразумения или отразить ложные выво-

ды. Я удовольствуюсь тем, чтобы на примере нескольких характерных положе-

ний осветить разницу взглядов.

На с. 127 говорится: «По мнению Зигварта, это фикция, что суждение может

быть истинным независимо от того, будет ли мыслить его какая-либо интел-

лигенция… Суждение, выражающее формулу тяготения, не было бы истин-

ным до Ньютона, и строго говоря, оно было бы собственно противоречивым

и вообще ложным».

Истинным или ложным в первоначальном смысле слова всегда может

быть лишь какое-либо утверждение, какое-либо мнение. Но мнение, утвер-

408

FDEXYZ[ \EA]HDY

ждение предполагает ведь необходимо мыслящего субъекта, который имеет

это мнение и высказывает это утверждение. Гипостазировать «положения»

в самостоятельные сущности

—

это мифология. Когда Husserl на с. 89 говорит

о «противоположных обстоятельствах дела», которые совместно не могут быть

истинными, то он смешивает «истинный» и «действительный» и допускает

то же самое смешение понятий, как и Германское уголовное уложение, в кото-

ром (§ 263) говорит об «обманном изображении ложных фактов». Каким обра-

зом, факт, действительное, нечто, что произошло,

—

каким образом обстоя-

тельства дела, которые существуют, как это они могут быть ложными? Лож-

ным бывает мнение, сообщение о факте, но этот последний попросту есть,

обстоятельства дела существуют. Если мыслящий субъект правильно понимает

их, то его суждение истинно; если же он обманывается относительно обстоя-

тельств дела, то суждение его ложно. Но там, где вообще не совершается ника-

кое суждение, там нет ничего такого, относительно чего можно было бы пре-

дицировать истинное или ложное.

Планеты, конечно, задолго до Ньютона совершали движение таким же

образом, как это соответствует формуле тяготения. Но до того, как Ньютон

установил свою теорию (которую Husserl, впрочем, на с. 63 признает лишь

вероятной гипотезой), для человеческого познания вообще не существовало

никакого положения относительно этого, которое могло бы быть истинным.

Теперь, конечно, благодаря своему содержанию, оно имеет значимость также

и для прошедшего времени. Из того, что о положении, которое вообще нико-

гда еще не мыслилось, нельзя утверждать, что оно истинно,

—

из этого Husserl

заключает, что раньше оно было ложным. Разве можно о неродившемся чело-

веке сказать, что он здоров, или сказать, что он болен? И если не является

истинным, что он здоров, так как он ведь даже не существует, то разве отсюда

вытекает, что он болен? Именно так и умозаключает Husserl. Подобно тому как

он смешивает действительность и истинность, он смешивает простое отрица-

ние с утверждением противной противоположности.

Своеобразные ожидания пробуждает эта идеальная «чистая логика», если

она должна сделать возможными такие фокусы, достойное место для которых

было бы в платоновском Евтидеме.

Или, быть может, Husserl хочет этим доказать то, что он развивает в другом

месте, именно что (с. 68) между идеальным законом и реальным законом суще-

ствует вечно неуничтожимое различие

—

что (с. 97) логический закон противо-

речия не имеет ни малейшего отношения ни прямого, ни косвенного к фак-

тическому уничтожению противоречивого в мышлении

—

что он не содержит

в себе ни тени эмпирического утверждения о каком-либо сознании и об его

актах суждения? Ведь находит же он (с. 68 и сл.) «характерным для низкого

уровня чисто-логических взглядов в наше время», что я могу-де измыслить

какое-то идеальное мышление, в котором логическая необходимость была бы

409

DEGB_HCE¬

вместе с тем реальной, акты которого в действительности определялись бы

логическими нормальными законами.

Но если логическое познание достигается нами не через посредство пси-

хологически естественно-необходимого течения мышления, то откуда в таком

случае должно оно проникнуть в наше действительное сознание? И если бы

фактическая невозможность противоречия не обнаруживалась в действитель-

ном, конкретном течении наших мыслей, то каким образом могли бы мы при-

дти к вере в невозможность противоречия? Положения Husserl’я необходимо

приводят к двоякому сознанию, эмпирически действительному, которое долж-

но быть совершенно независимым от логического законодательства, и совер-

шенно отличному от этого, идеальному сознанию, которое постигает вневре-

менную истину. Но в таком случае этого последнего сознания можно достиг-

нуть лишь путем экстаза, когда мы порываем с временным течением наших

мыслей. Тут мы в недрах мистицизма.

Husserl составил себе такое понятие о психологии, согласно которому ее

существенной задачей является подчинить эмпирическую духовную жизнь при-

чинным законам «наибольшей всеобщности», словно для психологии на пер-

вом плане не должна идти речь об анализе самосознания и словно не тот же

анализ должен открыть в последнем сознание логической необходимости,

из которого мы и черпаем нормальные законы и идеал совершенного мыш-

ления. Из своего совершенно одностороннего понимания Husserl создает себе

ветряную мельницу, с которой и сражается затем, исполненный воинственно-

го пыла.

Однако он сам же учит, что достоверность логических законов есть «пере-

живание», и ищет опоры в той очевидности, в которой обнаруживается исти-

на. Но ведь переживание есть эмпирически психический факт, и очевидность

есть состояние духа, которое мы испытываем во времени.

Именно на эту испытываемую нами очевидность опираются предыдущие

параграфы. Если это есть эмпиризм и «психологизм», то сам Husserl стал пови-

нен в этой ереси. А тогда из-за чего же спор?

Λόγος καταφατικ+ς 1 'ποφατικ+ς τιν+ς κατ3 τιν4ς

. . Аристотель, Anal. Pr.

—

Ниже

(§ 12) мы рассмотрим тот взгляд, что не всякое-де суждение имеет два элемен-

та.

Всеобщность процесса, которым чувственные возбуждения относятся к вещам,

.

не умаляется от того, что отношение это, в частности, может быть шатким,

и что схватывание вещи, воспринимаемой в определенном явлении, может

быть сменяющимся. «Ночь», «тень», «радуга», «ветер» и т. д. суть первоначаль-

но вещи в полном смысле слова, конкретные индивидуумы. Лишь научная реф-

лексия лишает их этой устойчивости и дает возможность познавать их как про-

стые действия определенных отношений между вещами. Поэтому в настоящей

связи мы избегаем также выражения «субстанция», так как оно напоминает

410

FDEXYZ[ \EA]HDY

уже о научной рефлексии и о критике непосредственно естественным путем

возникающих представлений. Не все, что обыкновенное сознание, руково-

димое аналогиями своих мыслительных процессов, преспокойно понимает

в качестве вещи, является поэтому субстанцией в строгом смысле и может усто-

ять перед сознательным применением этой категории.

Мы можем не касаться здесь трудного вопроса о том, лежит ли вообще

в основе нынешней глагольной формы во всех ее применениях какое-либо

определенное единое общее понятие и каково оно. Мне кажется несомнен-

ным, что в первоначальном разграничении имени существительного и глаго-

ла последнему присуще выражение совершающейся во времени деятельности

(в самом широком смысле); и мысль об исходящем от вещи, из нее возникаю-

щем движении и изменении, которое может затем распространить свою дея-

тельность на другие вещи, образует первое ядро той группы представлений,

для обозначения которой употребляется глагол. Чем живее фантазия мыс-

лит первоначально вещи, тем несомненнее, что и длительные состояния, как

«лежать», «стоять», «оставаться» означают «держать себя», «вести себя», т. е.

являются как активное, как бы желанное пребывание и приостанавливание

изменения или, во всяком случае, как это обнаруживается в греческом

5στηκα,

κ6ζημαι

, как следствие деятельности. Поэтому мне кажется более правильным

понятие деятельности рассматривать, как первоначальное и подчинять ему

понятие состояния, нежели переворачивать это отношение, как это делает

В. Вундт. То, что для нашего теперешнего способа понимания многие глаголы,

по-видимому, имеют ценность прилагательных предикатов,

—

это обстоятель-

ство ничего не изменяет в первоначальном различении. То же самое поведе-

ние вещи, с одной стороны, может рассматриваться как покоящееся свойство,

с другой

—

как продолжающаяся деятельность вещи, как «спокойный и покоит-

ся», «ruber и rubeo», «тихий и молчать» и т. д.

Согласно с этим . Steinthal, Abriss der Sprachwiss.

396 и сл.

Виндельбанд

.

в своей обстоятельной статье «Система категорий» (см. Прило-

жения к «Прелюдиям» в переводе г. Франка, с. 334) дал обзор высших родов

наших понятий. Причем, он описывает их в кантовском смысле, как формы

синтеза. Я согласен во всех существенных пунктах с его рассуждениями, в осо-

бенности что касается разграничения конститутивных и рефлективных кате-

горий. Первые имеют объективное значение, так как они определяют сущ-

ность мыслимого как сущее содержания. Последние же коренятся в субъектив-

ном отношении друг к другу этих содержаний, которое зависит от их встречи

в одном и том же сознании. К первым принадлежат вещь, свойство, событие,

пространственное, временное, причинное отношения; к последним

—

логиче-

ские и модальные отношения, из которых первым и наиболее общим по праву

признается различение.

Ср. . Paul, Prinzipien der Sprachgeschichte. 3-е изд., с. 94.