Зигварт Х. Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе

Подождите немного. Документ загружается.

411

DEGB_HCE¬

Ср. превосходные замечания

.

Steinthal’я, Abriss der Sprachwissensschaft

с. 148

и сл., 401 и сл. и Paul, Prinz. d. Sprachgeschichte. 3-е изд., с. 77 и cл.

В этом отношении объяснения

.

Милля (Логика, книга 1, гл. 2) сплошь поверх-

ностны: имена прилагательные «белый, тяжелый», или даже указательное

местоимение «это» он обозначает как имена вещей. Ср. также Paul, Prinz. der

Sprachg. 3-е изд., с. 67 и сл.

Herbart. , Psychologie. S. W.

, 169: Зрелище предшествует; представление, какое

оно дает непосредственно, пробуждает прежнее представление, которое сли-

вается с тем; непосредственное восприятие дает субъект; слиянием является

то, что должна была бы обозначать связка; прежнее пробуждающееся и сли-

вающееся с тем первым представление занимает место предиката.

Paul (ор. с. с. 116) допускает такие суждения, в которых как для говорящего,

так и для слушающего высказанное является субъектом, а положение, ситуация,

предикатом. «Некто видит, например, что ребенку угрожает опасность. К тому

лицу, которому доверено наблюдение за ребенком, он обращается в таком слу-

чае лишь с восклицанием «Дитя!» Этим указывается только предмет, на кото-

рый должно быть обращено внимание; следовательно, указывается логический

субъект. Предикат же выясняется для лица, к которому обращено восклицание,

из того, что оно видит, когда обращает свое внимание на указанное.» Однако

здесь, думается мне, необходимо различать двоякое. Восклицание по своей цели

есть повелительное наклонение, а не высказывание. И оно может быть понято

лишь таким образом. Ибо действительно высказанное восклицающим суждение

«Дитя в опасности!» отнюдь не обнаруживается в словах восклицания, а самое

большее, лишь в исполненном боязни тоне. Но «внимание должно быть обра-

щено на названный предмет». В этом намерении предмет просто называется.

Полное выражение мысли было бы, следовательно, такое: «Смотри за ребен-

ком!» Здесь такое же различие, как между тревожным криком «Огонь!» и коман-

дой «Огонь!» Первый есть суждение, и «огонь» есть здесь предикат; второй

есть повелительное наклонение

—

«стреляйте, откройте огонь!» «Огонь» для

имеющего быть восполненным повелительного наклонения является объек-

том, а не субъектом. Но точно так же и «дитя» в предыдущем примере. Про-

стым восклицанием «дитя!» я могу сообщить кому-либо в качестве предмета моей

и его веры и как нечто истинное для нас лишь то, что увиденное или подуманное

мною есть дитя. Но тогда слово это есть предикат. Точно так же когда я воскли-

цаю: «Бездельник

—

Даниил, второй Даниил!»

—

то в этом содержится суждение,

что тот, кого я имел в виду, есть бездельник, второй Даниил. И это объясняет

тот гнев или ту радость, какая сказывается в тоне восклицания.

Если

.

Volket (Erfahrung und Denken, с. 319) доказывает, что в суждениях, как «это

мой отец», «это луна», предикат имеет в виду общие признаки того, что я обо-

значаю своим отцом и т. д., следовательно, разумеет не индивидуум как тако-

вой,

—

то конечно, отношение употребленного в качестве предиката собствен-

412

FDEXYZ[ \EA]HDY

ного имени к его субъекту (согласно с. 52) есть то же самое, что и отношение

общего представления к тому, что разумеется под ним. Поскольку (особенно

у изменяющихся вещей) собственное имя имеет в виду не мгновенное состоя-

ние, а тождественное во всех состояниях, что менее точно может быть обозна-

чено также как общее. Но отсюда не следует, что тут разумеется не индивиду-

ум как таковой.

Ср. к этому . Riehl, Beiträge zur Logik. Vierteljahrsschr. Für wiss. Phil.

xvi

, 1, с. 15.

Stumpf

.

, Tonpsychologie, Bd

, с. 5, от выше описанных суждений наименования,

у которых данный объект сравнивается с прежними, уже знакомыми объекта-

ми и наименовывается их именем, хочет отличать еще привычные суждения. Ибо

часто чисто привычным путем, благодаря увиденному, услышанному явлению,

в сознании воспроизводится-де и соответствующее имя, и вместе с последним

суждение «x есть красное, x есть тон a». «Причем, следовательно, ранее вос-

принятый объект вовсе не приходит в сознание, не говоря уже о том, чтобы он

сравнивался с наличным.» Однако я не могу отыскать достаточного основа-

ния для этого различения. С одной стороны, в суждениях наименования, как

я их понимаю, обыкновенно речь идет вовсе не о том, чтобы наличный объект

сравнивался с прежними объектами в том смысле, что эти последние представ-

ляются как обособленные единичные, а их имя переносится на новый объект.

Напротив, то, что воспроизводится из наличного объекта, есть лишь общее,

со словом связанное представление, и не требуется никакого прямого срав-

нения для того, чтобы сознавать их совпадение с имеющимся налицо. С дру-

гой стороны, это, очевидно, сказано слишком много, что раньше восприня-

тый объект «вовсе не приходит в сознание»,

—

как могло бы иначе иметь место

познавание? Справедливо лишь то, что доходит он до ясного сознания не необ-

ходимо обособленным. Процесс идет вперед так быстро, что я не обладаю соз-

нанием его отдельных шагов. Когда я встречаю знакомого, то по сравнению

с наличным явлением бледнеет тот образ воспоминания, который мне необхо-

дим, чтобы узнать его. Но он должен был проявить свое действие в сознании.

Так что невозможно провести границу между привычными и непривычными

суждениями. Следует согласиться лишь с тем, что в существенном повсюду оди-

наковый процесс совершается быстрее там, где мы имеем дело со знакомыми

и обычными, часто применявшимися представлениями.

Я выбираю это выражение для того, чтобы иметь общее обозначение для тех .

высказываний, которые иначе обозначаются отчасти как суждения подведе-

ния (где предикат есть более общее представление), отчасти как суждения

тождества (где предикат вполне совпадает с субъектом). В простейших слу-

чаях между ними нет никакой определенной границы; и самый процесс, соз-

нание единства данного как целого, со знакомым от прежде представлением

в обоих случаях в существенном один и тот же. Schuppe (Erk. Logik, с. 375 и сл.)

в своих глубоких и превосходных рассуждениях обозначает их как чистое ото-

413

DEGB_HCE¬

ждествление. Но я все же хотел бы избежать этого выражения, так как в боль-

шинстве случаев речь идет не об абсолютном тождестве представления пре-

диката с представлением субъекта. Равным образом, я избегаю и выражения

подведение. Если оно должно употребляться в строгом смысле, то оно предпола-

гает не связанное с популярными словами общее представление, а логически

фиксированное родовое понятие, под которое подводится нечто единичное,

или же какое-либо более специальное понятие.

Ср.

.

Wundt, Logik

136 и сл. (2-е изд.

154 и сл.) и мои рассуждения в Vierteljahrsschr.

f. Wiss. Philos. 1880,

, 458 и сл.

Benno Erdmann (Logik

§ 36 и сл. и «Umrisse zur Psychologie des Denkens»

в Philos. Abh. Zu Sigwarts 70. Geburtstag) пытается свести грамматическое выра-

жение суждений восприятия с его расчленением на субъект и предикат к про-

стому воспроизведению ассоциированных с содержанием восприятия словес-

ных представлений, т. е. представлений, выражающих слова, так что суждение

лишь «являет собой течение словесных представлений, которому не соответ-

ствует никакое течение значений». Эту попытку я не могу признать убедитель-

ной. Рассуждения Эрдманна вообще действуют довольно возбуждающим обра-

зом, ибо часто противоречат обычному пониманию. И все же я никак не могу

решиться усматривать хотя бы в одном из его предложений простое течение

словесных представлений. Да и невозможно установить определенной грани-

цы между предложениями, вытекающими из различающей и связывающей

деятельности мышления, и простыми суждениями восприятия. Если бы такая

вытекающая из простых словесных ассоциаций речь действительно когда-ли-

бо могла иметь место, то ведь для объяснения возникновения привычной ассо-

циации нужно было бы предположить первоначальную связь, проистекающую

из какого-либо иного источника, именно из связи представлений.

Ср. к этому §

.

F. Miklosich, Subjectlose Sätze, 2-е изд. Wien, 1883; W. Schuppe в Zeit-

schrift für Völkerpsychologie und Sprachwissensch. Bd.

xvi

, 3. 1886; мою статью: die

Impersonalien, Freiburg 1888, и рецензию Steinthal’я в Z. f. Völkerps.

xviii

, 170.

Статья M. Jovanovich’a (Die Impersonalien, Belgrad, 1896) хотя и содержит,

в частности, особенно в своих историко-филологических рассуждениях кое-ка-

кие достойные внимания мысли, все же не кажется мне убедительной. Он непо-

мерно преувеличивает неразложимость связи между представлением о дея-

тельности и представлением о вещи, каковая связь, конечно, в общем, лежит

в основе различения словесных форм. Но ее разложимость становится воз-

можной именно благодаря этому самому различению. В своих возражениях он

упускает из виду приведенные мною существенные основания, и возражения

эти отчасти покоятся на недоразумении.

Его толкование безличных предложений, выражающих чувствования

(с. 129), стоит в полном противоречии с остальными предложениями

—

каким

образом в «ему холодно» дательный падеж может иметь значение субъекта?

414

FDEXYZ[ \EA]HDY

В общем, он стоит к Шуппе и ко мне ближе, нежели думает. Я не могу согла-

ситься с тем, чтобы объяснение безличных предложений как «неопределен-

ных суждений», высказывающих деятельность о «неопределенном субъекте»,

могло содействовать разрешению вопроса. Этой «неопределенностью» про-

блема скорее затемняется, нежели выясняется. В конце концов, пришлось бы

ведь признать, что «бьют в набат» значит то же, что «нечто бьет в набат».

Можно было бы попытаться провести тот взгляд, чтото, что в сознании появ-.

ляется первым, необходимо всегда рассматривать в качестве логического субъ-

екта, так как оно служит данной опорной точкой для дальнейшего элемента.

Однако было бы рискованно обосновывать различие субъекта и предиката

на случайном приоритете в индивидуальной последовательности отдельных

элементов суждения, а не на содержании самих представлений. В отношении

между представлениями, какие мы, с одной стороны, обозначаем глаголами

и именами прилагательными, с другой

—

именами существительными, необхо-

димо содержится та мысль, что выраженное в глагольной форме объективно

имеет своей основой и предпосылкой то, что обозначено именем существи-

тельным. То, что мы понимаем как движение и т. д., мы с самого начала мыс-

лим по другой аналогии, как нечто несамостоятельное, что предполагает вещь

и требует отношения к таковой. В выборе прилагательной или глагольной

формы заключается уже указание на субъект, определениями которого необхо-

димо мыслить глагол и имя прилагательное. Поэтому грамматика вправе при-

знавать имя существительное субъектом даже тогда, когда в психологической

последовательности глагольное понятие впервые доходит до определенного

сознания. Предицировать вещь относительно свойства или деятельности

—

это

противоречит основным предпосылкам нашего мышления. Насколько прави-

ло это терпит кажущиеся исключения

—

об этом речь будет ниже.

Вrentano. (Psychologie vom empirischen Standpunkte. Bd.

1874, с. 266 и сл.) оспа-

ривает обычное учение, что в каждом суждении имеет место соединение или

разделение двух элементов. Существенным в акте суждения является-де при-

знание или отвержение, которые имеют в виду предмет представления. При-

знание и отвержение есть-де совершенно иное отношение сознания к предме-

ту, нежели акт представления. Но признание и отвержение касаются-де отчас-

ти соединений представлений, отчасти отдельных предметов. В предложении

«А есть» заключается-де не соединение признака существование с А, но само

А есть тот предмет, который мы признаем.

То, что акт суждения заключается не просто в субъективном соединении

представлений,

—

это, несомненно, верно, и ниже, в § 14, мы подробнее остано-

вимся на этом. Но что существует будто бы такой акт суждения, который вооб-

ще не содержит в себе никакого соединения представления; что наряду с дву-

членными суждениями имеются также одночленные и что эти одночленные

суждения также суть будто бы суждения существования

—

со всем этим согла-

415

DEGB_HCE¬

ситься я не могу. Ибо если я представляю некоторый «предмет» А, то для моего

сознания он прежде всего дан как представляемый, мыслимый. Прежде всего

отношение его ко мне таково, чтобы быть объектом моего процесса представ-

ления. Постольку я не могу его отвергнуть, так как я действительно представ-

ляю его. И если бы я хотел его признавать, то я мог бы признавать лишь то, что

я его действительно представляю. Но это признание не было бы утверждени-

ем, что он существует. Ибо речь ведь идет именно о том, имеет ли он, помимо

того, что я представляю его, еще дальнейшее значение, в том смысле, что он

образует часть окружающего меня действительного мира, что он может быть

мною воспринят, может оказывать действия на меня и на другое. Эту послед-

нюю мысль я должен связать с простым представлением, если я хочу утвер-

ждать его существование. Когда я начинаю суждение «Вавилонская башня»,

то слова эти прежде всего являются знаком того, что я имею представление

о Вавилонской башне, как оно вызывается библейским рассказом, и у слуша-

теля точно так же возникает это внутреннее представление. Представление

это просто имеется налицо и как таковое оно не может быть ни отвергнуто,

ни оно нуждается в каком-либо признании. Но теперь спрашивается, какое

значение имеет это представление. Если я заканчиваю суждение «Вавилонская

башня существует», то я выхожу за пределы простого представления и утвер-

ждаю, что обозначенное словами может быть воспринято в каком-либо месте.

Если я говорю «не существует», то я отверг не представление о Вавилонской

башне, а мысль, что представление это есть представление о видимой и ощу-

тимой вещи. То, что я признаю или отвергаю, есть, следовательно, та мысль,

что данное представление есть представление о действительной вещи, сле-

довательно, известную связь. Ср. ко всему этому вопросу мое сочинение «Die

Impersonalien», с. 50 и сл.

Ср. . мои Impersonalien, с. 65 и сл.

В этом отношении правильно дефинирует, например . Ибервег, § 67: «суждение

есть сознание относительно объективной значимости субъективного соедине-

ния представлений». Подобным же образом Риль, ор. с.

Защитник объективной логики мог бы возразить, что суждение «это снег» хочет

.

ведь высказать нечто о природе и свойствах вещи и что при его объективной

значимости все сводится-де к тому, есть это действительно снег или нет. Это

напоминало бы собой вопрос одного умного критика: откуда знают астрономы,

что та звезда, которую они называют Ураном, есть действительно Уран? Предпо-

ложим, (это вообще является условием употребления слов) что на известной

стадии нашего познания «снег» с общего согласия обозначает нечто опреде-

ленное и что наши наименования движутся в такой области, где они защищены

от смешений, ибо различия данного не многочисленнее, чем различия наиме-

нованных представлений. В таком случае мы можем сколько угодно поворачи-

вать и переворачивать утверждение, что это действительно снег: его объектив-

416

FDEXYZ[ \EA]HDY

ная значимость будет сводиться к указанным выше моментам. Если же я вме-

сто чувственно, достаточно охарактеризованного представления, как выше,

возьму за основание строгое понятие с точно установленными признаками,

тогда утверждение «это снег» будет означать следующее: это имеет все призна-

ки снега, оно бело, состоит из кристаллов, которые расположены друг к другу

под углом 60°, при 0° превращается в воду и т. д. Но ведь с объективной значи-

мостью я не мог бы пойти дальше следующего утверждения: 1) что в настоящую

минуту я воспринимаю правильно, мои чувства меня не обманывают и не дают

мне иных впечатлений, помимо тех, которые вообще дает мне и другим тот же

самый предмет; 2) что элементы этого образа, которые я различаю, вполне сов-

падают, в частности, с представлениями о белом, кристаллах, о таянии и т. д.,

которые я имею внутренне как прочное достояние, и подобно всем другим обо-

значаю этими словами; и следовательно, общий образ совершенно совпадает

с тем, что я привык мыслить под словом «снег». И далее, я уверен, во-первых,

в том, что я не забыл, что значит «белый» и т. д.; во-вторых, что я не отождест-

вляю наглядно представляемого голубого или красного цвета с моим представ-

лением о белом; что я, наоборот, необходимо должен полагать виденное и пред-

ставленное как одно и то же. Иной объективной истинности и субъективной

достоверности этого суждения нет и быть не может, пока общее как таковое су-

ществует лишь в моей голове и реально существует лишь единичное.

Можно было бы сказать: суждение «это снег» значит, что имеющееся нали-

цо одинаково или подобно другому, единичному, которое я воспринял раньше,

и это реальное сходство существующих вещей есть содержание моего сужде-

ния. Это, конечно, косвенно содержится здесь; но лишь постольку, поскольку

эти отдельные вещи равным образом утверждаются как снег. Суждение лишь

усугубилось бы.

Но могут спросить: разве всякая ошибка в этой области есть лишь грамма-

тическая погрешность в обозначении или ложное восприятие, а не ошибоч-

ное подведение единичного под общее, так что в синтезе обоих представле-

ний приравнивалось бы, следовательно, неодинаковое? Разумеется, это быва-

ет, поскольку наши отвердевшие и надежно различающиеся и наименованные

представления ни на одной стадии нашего акта суждения не оказываются дос-

таточными для того, чтобы удовлетворить многообразию единичного.

Τ3 μ8ν

γ3ρ 9νοματα πεπ:ρανται κα; τ+ τ<ν λόγω πλ=θος, τ3 δ8 πρ6γματα τ+ 'ριζμ+ν >πειρ6 /στιν

(Arist de soph. el. 1). Это трудная задача науки

—

создать полную систему надеж-

но различающихся и недвусмысленно обозначенных представлений предиката,

которые делают невозможной никакую ошибку в подведении. Пока этот идеал

не достигнут в целом и каждым индивидуумом, до тех пор всегда будут такие

единичные представления, которые среди знакомых и обычных нам представ-

лений не находят согласующегося с ними общего представления. А так как тут

невозможно непосредственное объединение в одно целое, то эти единичные

417

DEGB_HCE¬

представления ищут себе наименования путем выводов. Если эти последние

слишком скороспелы и распространяют наименования по простой аналогии,

то ошибка уже налицо. Но ошибка эта прежде всего номинальная, так как тут

слишком выдвигается одна сторона образования понятия, куда оно не склон-

но идти. Ошибка эта в то же время не опровергает указанного выше принципа,

который имеет значение лишь при том предположении и для той области, где

к единичному уже образовано общее. Лишь для этой области возможна также

и полная достоверность. Там, где простые выводы обычного вида посредству-

ют предикат, там, конечно, возможно утверждать на словах; но тут невозмож-

но достигнуть достоверности относительно необходимости акта суждения.

Ср. к последующему

.

мои рассуждения в Vierteljahrsschr. für wiss. Philosophie.

, с. 482 и сл.

Сюда относится известное различение

.

атрибутов как не изменяющихся

свойств, конституирующих сущность вещи, от модусов как ее изменяющихся

и случайных определений.

Benno Erdmann

.

(Logik

240) хочет, правда, в качестве связки «рассматривать

совокупность всех грамматических вспомогательных средств, которые обуслов-

ливают грамматическое совпадение между грамматическим субъектом и грам-

матическим предикатом»; в особенности все те изменения окончания, кото-

рым подвергается имя прилагательное соответственно роду или числу слова,

служащего субъектом. Но такие изменения оно испытывает также и в атрибу-

тивном отношении; следовательно, их нельзя понимать как специфическое

средство выражения предикатности (Prädication). Кроме того, немецкий язык

изменяет имя прилагательное лишь тогда, когда оно стоит в качестве атрибута,

но оставляет его без изменения, когда оно играет роль предиката.

Grundlage der gesammten Wissenschaftslehre. Erster Teil § 1.

—

на это место я был

наведен Bergmann’ом (Reine Logik.

с. 235).

Против этого возражают (ср. Ueberweg, с. 162, 5-е изд., с. 204): такие предло-

.

жения, как «Бог справедлив», «душа бессмертна», «истинных друзей следует

ценить», заключают в себе, конечно, утверждение, что Бог есть, что есть душа,

что существуют истинные друзья. Эта предпосылка содержится-де в изъяви-

тельном наклонении. Кто не хочет принять этой предпосылки, тот должен

был бы присоединить к тем суждениям оговорку, благодаря чему они становят-

ся гипотетическими: «если есть Бог» и т. д. Такого рода оговорка не необходи-

ма-де лишь тогда, когда связь целого (как в романе) или знакомый смысл слова

(как Зевс, Сфинкс, Химера и т. д.) указывают на воображаемую лишь действи-

тельность или на объяснение имени. Возражение это правильно постольку,

поскольку те, кто высказывает такие суждения или слышит их, обыкновенно

предполагают реальность субъектов, так как иначе в общей связи не было бы

даже никакого мотива высказывать их. Но это уже нечто совершенно иное,

а не то, что само суждение, как оно гласит само по себе, заключает в себе утвер-

418

FDEXYZ[ \EA]HDY

ждение реальности субъекта, т. е. что реальность эта необходимо соутвержда-

ется точным смыслом суждения, в особенности изъявительным наклонением.

Если бы это было так, то было бы непонятно, как могут быть здесь исключе-

ния. Ибо если изъявительное наклонение категорического суждения облада-

ет способностью утверждать при помощи «есть» реальность субъекта, то так

оно должно быть всегда и всюду. Самые исключения, допускаемые Ибервегом,

доказывают, что не от формы суждения, а от побочных представлений, связан-

ных со значением служащих субъектом слов, но не высказываемых в суждении,

зависит, допускается ли «обыкновенно» или нет предпосылка об их существо-

вании. И какой смысл вообще должно иметь утверждение существования там,

где субъект не обозначает, как в суждении «Бог справедлив», или «истинных

друзей следует ценить», индивидуальных существ как таковых, но полагает-

ся общим? Если я говорю «снег бел», то в каком смысле суждение это включа-

ет в себе утверждение, что снег существует? Во всяком случае, не в том, какой

имеет настоящее время изъявительного наклонения, когда оно применяется

к единично существующим определенным вещам, что именно теперь снег суще-

ствует. Ибо суждение «снег бел» имеет значение одинаково и летом, и зимой.

И столь же мало этим должно быть сказано, что снег существует всегда. Но если

этим должно утверждаться, что где-то и когда-то действительно существовали

такие тела, как я их представляю себе под словом «снег»,

—

то в таком случае

снова имелось бы в виду существование лишь определенного снега и лишь этот

последний может быть утверждаем, а не то, что о снеге вообще можно было бы

сказать, что он существует. Но суждение «снег бел» имеет значение по отноше-

нию к снегу вообще, а не по отношению к этому или тому снегу.

Конечно, с представлением, какое мы связываем со «снегом», всегда связы-

вается воспоминание о действительно воспринятом снеге; и именно поэтому

благодаря тому способу, как я пришел к значению слова, предполагается, что

речь идет о чем-то существующем. Но возьмем совершенно равноценное суж-

дение «Пегас крылат». Здесь представление о крыльях столь же несомненно

связано с тем представлением, какое я связываю со словом «Пегас», как пред-

ставление белого цвета связано со снегом. Но я не видал еще никакого суще-

ствующего Пегаса; напротив, я знаю, что он есть создание фантазии, и поэто-

му существование Пегаса не предполагается. Но само суждение не говорит

мне ни того, что Пегас существует, ни того, что он не существует,

—

оно гово-

рит лишь о том, каково то представление, какое я связываю со словом. Если

взять суждение «побеги гиперболы бесконечны», то суждение это, несомнен-

но, обладает значимостью, хотя и речи быть не может о существовании побе-

гов у той или иной отдельной гиперболы. Бесконечные побеги гиперболы су-

ществуют совершенно так же, как существуют все субъекты моих суждений,

как объекты моего мышления, о которых я предполагаю, что они мыслятся

всеми согласно.

419

DEGB_HCE¬

Более осторожно обсуждал этот вопрос W. Iordan в свое статье «Ueber die

Zweideutigkeit der Copula bei Stuart Mill» (Stuttgarter Gymnasialprogramm, 1870).

Правда, на с. 13 он говорит: «Есть» вообще включает понятие существования»;

но этому понятию существования он отводит гораздо более широкую область,

нежели Ибервег. Ибо на с. 11 он говорит: «Всякий раз как мыслящий субъект

допускает нечто наличное независимо от этого своего мыслительного акта

в телесном ли мире или в духовном

—

логика признает употребление «есть».

Допустим это объяснение: в такой случае в каждом акте суждения, поскольку

он предполагает уже, а не создает субъект суждения, признается нечто налич-

ное независимо от этого мыслительного акта

—

именно представление, обозна-

ченное тем словом, которое служит субъектом. И если бы все сводилось к этой

реальности процесса представления и реальность эта, всякий раз как сужде-

ние выражается в языке, предполагалось бы, помимо того, общей нескольким

индивидуумам, то сам вопрос упразднялся бы. Тогда «есть» по праву стояло бы

всегда там, где служащее субъектом слово, а следовательно, и суждение вооб-

ще имеют смысл. Но в таком случае оно вообще не имело бы ничего общего

с утверждением действительного существования мыслимого под словом, слу-

жащим субъектом, в обычном смысле существования.

Но сказать нечто такое, однако, не имелось в виду, и Iordan пытается

—

вопреки Герберту и Миллю

—

спасти для «есть» его значение реального суще-

ствования. С одной стороны, та действительность, которая имеется в виду,

принадлежит-де определению предиката, а не определению субъекта. В таких

суждениях, как «самоуправство запрещается», «соблюсти меру трудно», конеч-

но, остается-де открытым вопрос о существовании представления субъекта,

в предикате же, наоборот, указывается на нечто действительно существующее;

все же целое есть-де скрытое экзистенциальное суждение: существуют законы

и основания, которые запрещают самоуправство; существуют обстоятельства,

которые затрудняют соблюдение меры. Но раз допускается такое описание, то,

в конце концов, суждением существования является также и суждение «четы-

рехугольный круг немыслим»: существуют логические законы, которые дела-

ют невозможным четырехугольный круг. Но в таком случае мы покидаем саму

почву спора, который исходил из того, утверждается ли действительность субъ-

екта. Мы отнюдь не отрицаем того, что во всяком утверждении именно пото-

му, что оно хочет быть объективным, заключается признание объективных

«оснований» и «законов». Но мы отрицаем, чтобы именно поэтому утвержда-

лось существование соответствующей представлению субъекта вещи, соотно-

сительно атрибута или события. Другое различение, которое Iordan приме-

няет к примеру Милля о центавре, превосходно. Если устанавливается поло-

жение «центавр есть изобретение поэтов», то положение это приближается

к дефиниции. Среди дефиниций Iordan подчеркивает особый класс «исправ-

ляющие» дефиниции, которые уничтожают положенное в субъекте представ-

420

FDEXYZ[ \EA]HDY

ление и заменяют его другим. Положение гласит: центавр в указанном словом

смысле как существо действительное не существует, но представление о цен-

тавре есть фикция. Но может быть, никакого спора о том, что имеется извест-

ное число такого рода предикатов, которые низводят служащее субъектом

слово, обычно принимаемое как обозначение существующей вещи, до степе-

ни знака о представляемом лишь существе. Не следует только забывать, что

среди, этих предикатов глагол «быть = существовать» занимает первое место:

когда я категорически утверждаю о субъекте, что он существует, то служащее

субъектом слово имеет для меня значение знака представления и мой предикат

утверждает, что представлению соответствует действительная вещь.

Точно так же и Fr. Kern (die deutsche Satzlehre, с. 64 и сл.) решительно защи-

щал тот взгляд, что значение слова «быть» всегда одно и то же, и он высказался

против различения в нем двух значений. «В предложениях «деревянное желе-

зо есть нелепость», «четырехугольный круг есть противоречие» существова-

ние деревянного железа, четырехугольного круга утверждается с той же самой

ясностью и настойчивостью, с какою в предложении «мальчик в саду» утвер-

ждается существование мальчика. Но, в то время, как… мальчик существует

также вне моего мышления… указанное железо и этот круг существует лишь

в моем представлении, и притом вместе с познанным и высказанным мною

свойством быть нелепостью или противоречием; следовательно, в не зависи-

мой от меня действительности их невозможно встретить.»

Но различая, что один субъект существует в действительности вне меня,

другой

—

лишь в моем представлении, мы тем самым допускаем непосредствен-

но ту же двусмысленность слова. Ибо если оно стоит одно само по себе, в смыс-

ле «существовать», то оно утверждает, что субъект существует именно не толь-

ко в моем представлении», но и независимо от последнего. Предложение «Бог

существует

—

но лишь в моем представлении, снова уничтожает своим добавле-

нием тот смысл, в каком первоначально должно было необходимо понимать-

ся это «Бог существует». Но совершенно неверно, что четырехугольный круг

существует в моем представлении ибо кто был бы в состоянии мыслить тако-

вой? Противоречивое невозможно не только в не зависимой от меня действи-

тельности, но также и в моих мыслях. Предикат «есть противоречие» говорит,

наоборот, что при словах «четырехугольный круг» я не могу мыслить того, чего

они требуют; он уничтожает существование также и в мыслях.

Если, затем, на с. 74 приводится пример, когда, вопреки сомневающемуся

лицу, с ударением говорится: «А есть виновник» и это подчеркнутое есть долж-

но настойчиво оттенить существование А как виновника,

—

то ясно, что суще-

ствование А даже не было оспариваемо следовательно, тут нет также никакого

основания настойчиво подчеркивает его. Оспаривалось тут не существование

А, а то, что он виновник, право высказывать относительно неоспоримо суще-

ствующего А предикат «виновник». Ведь иначе предложение «А не есть винов-